Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
Такие напряженные дни, когда думы с воеводами сменялись тайными думами с дьяками, были и весь июль и весь август. Готовясь к борьбе не на живот, а на смерть, Иван Васильевич отдыхал только тогда, когда вместе с сыном своим и маэстро Альберта бывал на строительстве храма Успения Богородицы.
В начале августа прибыли из вотчины государевой, Великого Новгорода, отменные русские мастера, чтобы крыть крышу новой церкви. Сначала они покрыли весь верх весьма добротно деревом, а по дереву – железом немецким. И когда снаружи храма все было сделано и храм, блистая крестами золочеными, стал пред очами великого князя во всей дивной красоте своей, обрадовался Иван Васильевич и в радости великой позвал с собой и митрополита Геронтия оглядеть Успение. Владыка не менее восхищен был храмом и стал почти каждый день ходить вместе с обоими государями в новую церковь, где маэстро Альберта еще украшал царские и боковые врата перед алтарем и клиросом резьбой и позолотой, а живописцы уже заканчивали роспись на стенах.
Августа одиннадцатого думали уже новый собор освятить, чтобы в день Успения, на пятнадцатое число того же месяца, отслужить в нем торжественную обедню. Но с уборкой лесов и с перенесением мощей и гробниц митрополитов московских из старой церкви задержались и освятили собор Успенский двенадцатого августа.
На другой же день после праздника Успения пришли из Новгорода тайные тревожные вести от государевых наместников новгородских и от доброхотов московских о том, что в Новгороде снова готов вспыхнуть мятеж, а немцы ливонские с магистром своим Борхом подымаются на Псков.
Государь немедля созвал общую тайную думу из воевод и дьяков. На этом заседании, длившемся от обеда до ужина, пересмотрены были карты всех мест у рубежей, дорог и рек, со всеми их особенностями – бродами, болотами и городцами с заставами. Даны были приказы всем наместникам и болярцам[96] разных городов корма запасать для полков к их походу – и коням, и людям. Установлены сроки всех передвижений войск и сроки выполнения всех военных подготовок. Намечено было, каким, где и когда городам в осаду садиться.
В начале этой необычной думы все были растеряны и взволнованы, только сам государь казался совсем спокойным, даже более спокойным, чем раньше, но был суровей и резче.
По мере того как Иван Васильевич давал ясные и краткие приказы, собрание успокаивалось, будто из неверных зыбей морских выходили все на твердую землю.
– Все же яз мыслю, – закончил государь, – что ныне, в конце лета, Ахмат на нас не пойдет. Казимир же, у которого распря и вражда с угорским королем Матвеем Корвиным, воевать с нами без Ахмата не посмеет, да и Менглы-Гирея боится. Токмо немцы одни, ливонские и ганзейские, могут на Псков напасть. Посему яз хочу все корни воровства новгородского вырвать, пока сразу сему помощи дать никто не может. Выбив сие звено из цепи поганой, разорвем мы и всю цепь ворогов наших.
В Димитров день, октября двадцать шестого, не опасаясь более нашествия Ахматова в этом году, Иван Васильевич снова выступил в Новгород, взяв с собой только тысячу отборных конников, дворецкого Русалку, дьяка Василия Далматова, стражу свою и личных слуг.
Дня же за три до этого он послал гонцов наместнику Василию Ивановичу Китаю, дабы оповестил владыку Феофила и весь Новгород, что идет великий князь к ним миром. В день же выступления своего долго беседовал он за ранним завтраком с сыном Иваном Ивановичем с глазу на глаз.
– Заставы расставлены? – спросил Иван Васильевич.
– Расставлены, государь-батюшка, по всем путям к Новугороду. Никого не пропустят.
– Сымают же заставы пусть передовые главного войска, а жителям бают, что Пскову на помочь идут, против немцев.
– Помню яз, государь-батюшка, все наказы твои. Все у меня записано так, как на тайной думе ты сказывал. Ведаю яз, каким воеводам с какими полками идти и в каком порядке. Воеводы у собя на ратных чертежах пометили, какими путями идти им. Маэстро Альберти с двумя толмачами поедет и ломовые пушки с пушкарями повезет. Токмо, когда собирать и слать к тобе полки, ты не сказывал.
– Прикажи воеводам днесь же. Пусть идут следом за мной, на третий день после отхода моего из Москвы. Идти же им, как указано, дабы настичь меня в день моего прихода к Новугороду, близ его, у яма Бронницкого.
Государь встал из-за стола, благословил сына и поцеловал:
– Следи, сынок, за братией моей. В случае чего тайно от всех пошли ко мне Трофим Гаврилыча. Сей для самых тайных вестей. Прочих же вестников шли чаще, через день, а будут вести – и всяк день.
Когда князь великий Иван Васильевич прибыл в Сытино, что в тридцати верстах от Новгорода, его никто не встречал там, и даже наместники его к нему не приехали. Это удивило государя и встревожило. Хотел он уже слать разведчиков к Новгороду, чтобы узнать, нет ли на пути его войска какого чужеземного, но конники его из передового отряда ни о чем подозрительном ему не доносили.
В это время пришел к государю дьяк Василий Далматов вместе с дворецким Русалкой, а с ними был новгородец Афанасий Братилов, которого Иван Васильевич сразу узнал.
Афанасий истово молился и, низко кланяясь государю, сказал:
– Будь здрав, государь, многие лета.
– Здравствуй, Афанасий, – ответил государь, – верный ты слуга мой, и чую, вести принес мне.
– Истинно, государь, – ответил Афанасий, недоверчиво косясь по сторонам, – токмо вести сии тайны вельми.
– Ништо. Не бойся, Афанасий, сказывай все, что ведаешь.
– Тайно я к тобе из Новагорода третий день как бежал, – заговорил Афанасий. – По рукомеслу своему златокузнечному я ко многим боярам и даже в палаты самого владыки вхож. Посему много всего слышу и ведаю. Владыка же, государь, и близкие его, средь которых и бывший тысяцкий Максимов, с королем Казимиром ссылаются и с немцами.
– Ведомо нам сие, Афанасий, – разочарованно заметил Иван Васильевич.
– Сие токмо начало, государь, – заволновался Афанасий, – а дело в том, что король обещал владыке полки свои снарядить против тобя и сам войско свое вести хочет. Многие же из бывшей господы, еще более неразумные, при всех хвастают: король-то Казимир зовет-де Ахмата на Москву. Все-де они за един ныне, докончание у них против Москвы есть. Опричь того, король-то, бают, в Рым посылал, моля у папы вспоможения денежного на ратные дела. Обещал унию еретичную поганую во всех землях новгородских ввести, а православие гнать, как древние рымляне в языческое время христиан гнали и мучили.
– Ну, а папа? – перебил Братилова Иван Васильевич, боясь, что тот увязнет в церковных делах.
– Папа внял Казимиру, разрешил ему особый сбор – десятину – во всех костелах польских и литовских на ратные дела.
– А новгородцы что деют?
– Готовятся вече и господу с посадником поставить. Казимир им всю старину обещает вернуть.
– Ну, спасибо тобе, Афанасий, иди отдыхай у дьяков моих.
– Нетути, государь, – живо заговорил Братилов, – молю, отпусти меня, дабы не видели в войске твоем. Сам разумеешь, почто…
– Иди, иди, – улыбнулся великий князь. – Саввушка выведет тобя из стана нашего.
– Тут у свояка своего заночую. Никому приметно не будет…
Когда Афанасий Братилов ушел, Иван Васильевич сказал дьяку Далматову:
– Запиши сии вести. Ну, идите же отдыхать. Утре до свету пойдем к яму Бронницкому.
На другой день, в Бронницах, узнал государь от доброхотов, перебежавших к нему, что новгородцы за стенами затворились и миром не хотят пускать к себе великого князя, что вече есть у них снова и новый посадник – Ефим Медведнов.
– На вече сем, государь, – говорил один из перебежчиков, – токмо Москву и тобя лают, а Казимира хвалят, которого зовут к собе государем вместо тобя.
– Един же старый тысяцкий, – добавлял другой, – со степени так возгласил: «Добре мы знаем, пошто волк сей к нам идет в овечьей шкуре. От мира-то его горше нам, чем от злой рати». А кругом кричат: «Истинно сие, истинно! За Казимира хотим!»
Иван Васильевич перестал слушать перебежчиков и не допускал их к себе, ибо все они говорили одно и то же.
Для него все уже было понятно, и он только с нетерпением ждал прихода своего войска.
И вот в один из декабрьских вечеров, когда северная багровая, долго не гаснущая заря пылала еще у края неба, прибыл из Бронницы передовой отряд главных сил великого князя московского.
Начальник отряда доложил Ивану Васильевичу:
– Государь, все полки твои идут токмо в пяти верстах от твоего стану. Что воеводам своим повелишь?
Государь приказал в ту же ночь окружить Новгород тесной осадой, установить пушки и с рассветом бить по стенам, башням и городу со всех сторон.
Сам государь занял со своей тысячей Городище. Ночью в своих хоромах он сквозь сон слышал, как непрерывно цокали копытами кони, гулко отдавались шаги многих тысяч пеших воинов, как гремело колесами множество телег, на которых тройки коней везли тяжелые ломовые пушки работы Альберта Фиораванти, строителя Успенского собора…
