Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…
— Да много ль у него заслуг? — хмыкнул Шакловитый. — Клялся он в верности, было. Бушевал вместе с нами, было. А теперь, ты подумай, зачем он царю надобен. Петрушка что — прост, по-твоему? Он что — не ведает, какой партии Цыклер? Стало быть — переметнулся тайно.
Софья тяжко вздохнула. Да, рушится все, что она возводила с таким тщаньем. Из основанья вылетают камни, и постройка начинает крениться. Как укрепить, как спасти? Извести Нарышкиных не удастся. Умом поняла, но душою отвергала. Лихорадочно цеплялась за все, что могло бы вернуть Милославских на прежнюю стезю почета и правления.
— Поклонюся патриарху, — наконец вырвалось у нее. — Пусть отъедет к Троице, замолвит слово — надобен-де мир в государстве, и я прошу замиренья. Со смиреньем, с покаяньем. И брат Иван о том просит. Раздоры любы-де врагам нашим, шведам да полякам.
— Согласится ли патриарх? — с сомнением вымолвил Шакловитый.
— Умолю, одарю! В ноги кинуся! Лишь бы убедил Петрушку возвернуться. А тут… — она помедлила, — тут мы с ним сладим. Мы с тобою, Феденька. Лишь бы все они стали на Москве. Ведь так?
— Так-то оно так, задавим… — Не очень уверенно произнес Шакловитый. — Кузьма Чермный да Микола Гладкий взялися не токмо царицу Наталью порешить, во и ейного царенка, и в том зарок дали. Как они из Преображенского к Москве поедут, тут на дороге в рощу засядут да из пищалей бабахнут. С ними еще двое подрядились. Обещал им великое награжденье, коли учинят.
— Более бы людей для верности надобно, — засомневалась Софья. — Да не пищали токмо, а пушчонку какую-никакую.
— Сладимся. Лишь бы выманить зверье из-за стен. Крепостные ведь стены те, не взять их никакою осадою.
Молить патриарха Иоакима не пришлось. Он было заупрямился, но царевна поняла — для вида. А потом согласился: худой-де мир лучше доброй ссоры. Софья приказала выкатить золоченую царскую карету и для свитских архиереев кареты попросторней. И патриарх отбыл — с легким сердцем, ибо чувствовал себя в заточении, яко заложник стрельцов. Возвращаться он и не думал.
Ждала-пождала Софья его и наконец поняла: упустили Божью птичку из золотой клетки. Кого еще послать? Из тех, кто не предаст и непременно возвратится с ответом. Из тех, кто почтен, кто сумеет красноречиво да душевно склонить Нарышкиных к примирению, к возвращенью. Упросила дядьку царя Ивана князя Петра Ивановича Прозоровского. Человек ото всех почитаемый, не обделенный красноречием, словом, по всем статьям подходит. Князь однако недолго странствовал — возвратился ни с чем.
Тягостно стало Софье. Чуяла: сгущаются тучи над головой, вот-вот грянет гроза. Гроза неминучая, может, и воинская. Все могло быть — Петрушка в своей непреклонности на все способен. До того страшно стало, что сна лишилась.
— Как быть, Феденька, как быть? — спрашивала она в отчаянии.
Феденька морщил лоб, делал вид, что размышляет. Тут бы для совету нужен был ее князинька — Василий Голицын, светлая голова. Но он застрял в походе. Феденька же — мужик резкий, великой решимости, а на советы туговат.
Наконец сама придумала:
— Отправлюсь-ка я к Троице. Не съедят же меня там. Унижусь, поклонюсь, смиренницей прикинусь, лишь бы поворотить их к Москве.
— Вот-вот, хорошо придумала, голубица ты моя! — обрадовался Шакловитый и привлек ее к себе.
— Отыдь! Не до этого! Тут все на кон ставлено: честь моя и братца, тетушек да сестриц. Чрез себя переступаю, понимаешь ли?
— Как не понять — понимаю.
Великую игру затеяла царевна. В самом деле, более всего ей сейчас хотелось замиренья. Хоть на краткий срок. А там — пан или пропал. Там ее подпора — стрельцы, надворная пехота, жалованная. Петр тоже не промах: о двух полках. Они уж выросли из ребятишек, они уж освоили воинскую науку и стрельцам не уступят, а глядишь, и превзойдут.
Замиренье, только замиренье. Того ради предпримет путь ко Троице. А тут новая грамота царя Петра: в стрелецкие полки, слободским да гостиным, дабы отрядили к Троице всех начальных людей с десятью подначальными, а буде не исполнят, ждет их умертвие.
Поднялся переполох: молодой царь тверд и рука у него тяжелая. Коли грозится казнить смертию за ослушанье — казнит. И потянулись тягловые люди к Троице. Господи, думала царевна, еще одна напасть. Редеют, день ото дня тают ряды верных ей людей. Сколь ни уговаривала — повременить, она-де примирится с братцем, нет, не внимают, будто уж она безвластна.
С должною свитою, но со стесненным сердцем тронулась царевна к Троице: на молитвенный подвиг да на замиренье с братцем Петром. Путь не близок, двигались не торопливо. Встречь попались стрелецкие пятидесятники. Порассказали такое, что вовсе закручинилась Софья. Мол, когда явились к монастырю с повинною и покорностию московские жильцы, в обитель их не впустили, а вышел к ним царь да с ним патриарх, царица и бояре и стали их корить, будто стрельцы во главе с Федькою Шакловитым злоумышляли на государя и всю его фамилию. Все-де ведомо стало из изветов, кои верные люди представили государю, а потому доподлинно известно. Патриарх взывал: покайтесь и спасетесь. Но стрельцы возопили: им-де про сей злодейский умысел ничего не известно, они-де верные слуга государские и впредь станут служить верою и правдой. А некоторые объявилась готовыми выдать Шакловитого головою.
Совсем приуныла царевна: вот уж и на ее любезного покусились, как далеко зайдет братец Петрушка в своей решимости, один Бог ведает. С таковою тяжкою думой добралась до села Воздвиженского. Здесь все напоминало ей недавнее прошлое, когда смело распоряжалась она властию и повелела казнить Хованских — отца и сына. Теперь она явилась сюда смиренной просительницей в ожидании решения своей участи.
Ждать долго не пришлось. Только она собралась держать путь дальше, как подоспел стольник Бутурлин Иван Старший и привез повеление царя Петра с запретом: к Троице не езжать.
— Как так! — вскипела Софья. — Нешто мне, царевне, государыне, можно запретить молитвенный подвиг во славу святых угодников, преподобного Сергия Радонежского мощам поклониться!
— Не велено, государыня царевна, — твердил свое стольник.
— Обет мною дан, все едино исполню, пойду! — нашла коса на камень. И приказала трогаться.
Проехали версты полторы, как явился боярин князь Троекуров с угрозою и с воинской силою. Ежели-де она позволит и далее продолжать путь, с нею сурово поступлено будет.
— Передайте братцу Петру, что я принуждена подчиниться насилию, но таковое обращенье со мною нечестно, — чуть ли не со слезами молвила Софья. Куца девался ее железный, почти мужской характер. В этот миг он сломался…
Поняла Софья: игра проиграна. И хоть поняла, но все ж вспыхнула в ней последняя искра злобы. С нею в сердце воротилась она в Москву, где ждал ее любезный Феденька. Ему уж было доложено, что часть стрельцов согласилась выдать его голову царю Петру за злой умысел против всей царской фамилии. Нет, он не собирался сдаваться, ее Феденька. Он был характера твердого. Прежде всего решил допытаться, кто его предал, и придумывал доносчикам самую мучительную казнь. Допрежь содрать с них, живых, кожу, потом поджаривать на медленном огне, непременно на медленном, потом… Потом уж ничего не будет — сдохнут.
Выпытывал, призывал начальных людей, потом рядовых. Понял: утекли предатели в Троицу, более некуда. Там они были в безопасности. Долго ярился, скрипел зубами, а потом как-то сразу стих.
А царевна взошла на Красное крыльцо и стала держать речь перед верными ей стрельцами.
— С добрым сердцем шла я к Троице, от души желала замиренья с братцем моим любезным государем Петром. Но он мириться не пожелал, в злобности своей послал против меня своих солдат, а те грозили стрелять из пищалей, коли я пойду к Троице, куда звал меня молитвенный обет. Судите сами, кто прав. Коли мы с братом царем Иваном вам не надобны, пойдем искать себе места в ближнем монастыре. А коли вы, верные мои люди, чтите брата моего великого государя и великого князя старшего царя Ивана да и меня, грешную, то станьте за нас стеною, дайте клятву к Троице не ходить и нас оборонить. Послышались нестройные голоса:
— Не дадим в обиду, государыня-царевна.
— Оставайтесь на царстве!
Но не услышала Софья прежней истовости. И продолжала:
— А еще грозят из Троицы карами князю Василью Васильевичу Голицыну. Он во главе рати возвращается завтра из похода, где наши люди претерпели жестокие муки от несносных жар, от бескормицы и набегов татар. Великие заслуги перед государством нашим имеет князь, начальствующий над приказами, Большия Государы Печати оберегатель и прочая. Он с Польшею заключил вечный мир, он привел к повиновенью донских казаков, он…
Но ей не дали договорить. Раздались возгласы:
— Знаем, государыня царевна, верим… Крест целуем на верность тебе и царю Ивану. Не давай князя в обиду — мы на том стоять будем.
