Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Иоанн во Христе, – ответил тот хрипловатым голосом. – А в миру когда-то кликали Прозором. Так и называй, воевода, коль ноне опять кровь лить нас владыка определил.
«Вот опять! Ведь слышал же имя это когда-то», – подумалось Ратьше. Наморщил лоб, вспоминая. Нет, ускользает… Монаху же ответил, внезапно загораясь злостью, оттого ли, что не вспоминалось, где встречались с чернецом, оттого ли, что тот смирен излишне:
– Кровь ты будешь лить нехристей, кои в нашу землю с войной пришли. Вишь столбы дыма по всей округе? Это города, села да деревни горят! Людей под стенами видел? Что с ними татарва делает, знаешь? Нет? Так поди посмотри!
– Слыхали, в Засеребрянье стычка была, – все так же гулко подал голос Епифан. – Бают, и ты там с половчанином был. – Сотник кивнул на Гунчака. – Кто чего толкует. Может, обскажешь сам, боярин?
Злость погасла. Вовремя вмешался мудрый сотник: ссориться перед боем с тем, кто тебе будет спину прикрывать, последнее дело. И чего разошелся? Ну а тот чего тоже со своим: «не убий», «не укради». Нашел время! Однако отвечать было надо: все сотники, и монах в том числе, воззрились на Ратьшу. С азартным любопытством уставился на него и княжич Андрей. Хвалиться особо было нечем, и воевода коротенько рассказал, что с ними приключилось у Соколиной горы.
– Да… – протянул чернец. – Сильный супротивник татары.
– Ничего, – стараясь сдерживать опять вспыхнувшую было неприязнь, ответил Ратислав. – Умирают, как и все люди. Голова одна, не две. И цвет их кровушки я уже повидал. И не только я один. Ладно. Давай дальше. Что у тебя, Дарко? – решил он пока оставить чернеца и перейти к следующему своему сотнику.
Дарко был из бывших полусотников. Молодой, меньше тридцати весен. Воин добрый. У него под прапорцем оказалось восемь десятков без одного человека. Великокняжьих гридней три десятка, остальные – с бору по сосенке, но все с оружием и в неплохих бронях.
У следующего новоиспеченного сотника Власа воев девять десятков с половиной. Тоже прибившихся кто откуда. И у последнего бывшего войскового пятидесятника, а теперь сотника Гаврилы имелось девять десятков и еще трое. У этого великокняжеских гридней имелся всего десяток. С вооружением дело обстояло хуже всех.
Да… Не минешь, придется идти на поклон к Корнею, просить воинскую сброю. Ведь наверняка приберег прижимистый княжий тиун какой-никакой запасец на всякий случай. Вот только захочет ли дать? Ну да ладно, упросим, всегда с ним ладили, поладим и теперь.
– Понятно… – протянул, помолчав, Ратислав. – Ну а ты чем порадуешь все же, мил человек? – обратился он к Прозору, епископскому сотнику.
– Под моей рукой полная сотня и еще четыре с половиной десятка людей, – ответствовал чернец. – Все конны и оружны. Хорошо оружны, – добавил, чуть помолчав.
– Это да, видел, – согласился Ратьша. – Оружны, слава Богу. Или, пожалуй, скорей, слава стараниям епископа Евфросия.
– И его тож, – чуть усмехнувшись, согласился Прозор. – Но и вся братия монастырская старалась. И не только нашего монастыря.
– Понятно-понятно, – поморщился Ратьша. – Так сколько же это получается? – потер он лоб тыльной стороной шуйцы. – Повторите каждый, у кого сколько.
– Не надо, воевода, – подал голос княжич. – Я счел уже. Четыре сотни и полусотня без пяти человек воев. Ну и монастырских сотня и тоже полусотня без пяти. Всего выходит шесть сотен без десяти воинов.
– Шустер ты цифирь считать, княжич! – восхитился Епифан.
Уж искренно восхитился или подольститься решил? Не понять.
Щеки Андрея вспыхнули румянцем от похвалы.
– Молодец, отрок, – тоже счел нужным похвалить смышленого княжича Ратислав. У него-то со счетом во времена оны не ладилось, за что и получал от учителя-монаха частенько березовой каши. – Значит, шесть сотен у нас. Давайте теперь подумаем, куда их поставим. В какой части города. Делить ли будем, купно ли держать… Кто как мыслит? – Ратислав обвел взглядом собравшихся начальных людей. Говорить первым никто не спешил. – Ну так кто первым слово скажет?
Первым молвил Епифан. Опять по старшинству. Вот только путного ничего не сказал. Погладив бороду, изрек:
– Ты воевода, тебе и решать…
– Понятно, – усмехнулся Ратьша. – Еще кто скажет?
Войсковые воеводы молчали, гуляя глазами по столешнице. Сказал, неожиданно для Ратислава, Прозор:
– Надо плясать от того, в какое место города татары бить будут.
Ратьша кивнул, подбадривая: исполнителей его воли хватает, а надо чтоб понимали, что делают, для чего, что делать будут, если его, Ратьшу, убьют. Кивнул еще раз.
– Давай, давай, говори, слушаем тебя.
– Так вот, – продолжил монах, – если рассудить, то на откос татары точно не полезут: высоко, круто, скользко. Там от них и малые силы отмашутся. Кром тоже хорошо укреплен. И откосами, и стенами. Да и возьмут его, что толку? Меж ним и Средним городом Межградье, а через него перелезть тоже непросто. – Прозор, кашлянул, прочищая горло, продолжил: – Со Средним городом тож мороки много: с одной стороны – окский откос, со второй – Межградье, с третьей – овраг с Серебрянкой. А коль и возьмут, меж ним и Столичным градом стена и ров.
Прозор замолчал, огляделся. Все его внимательно слушали. Ратьша опять покивал подбадривающе.
– Так что, получается, силу пробовать они будут на Столичном граде. И, видать по всему, с Исадской стороны. С юга если и ударят, то только разве у Южных ворот, где низко. Там могут… – Епископский сотник опять замолчал.
Подождав немного и поняв, что продолжения не будет, Ратьша сказал:
– Что ж, резонно. Я тоже мыслю, что ударят по Столичному граду с юга или с восхода. А может, и там и там, воинов у татар много, на все хватит. Потому делать будем так: разделимся на три части. Одна будет стоять у Южных ворот, где-нибудь у Успенского собора. Пойдешь туда ты, Прозор, со своими полутора сотнями. Делить вас не буду. Начальником над людьми тебя оставлю. Человек ты, как понял, бывалый, и воины твои тебя знают. Теперь с остальными.
Ратислав повернулся к пятерым войсковым сотникам.
– Епифан с Гаврилой встанут близ Исадских ворот. Старшим – Епифан. – Грузный сотник кивнул. – Бирюк и Влас – близ Ряжских. Старший – Бирюк. – Кивок. – Себе оставляю сотню Дарко. Помогать буду тому, у кого совсем жарко станет. Место себе определяю близ пресечения Борисоглебской улицы и Ряжской. Оттуда смогу быстро помощь оказать любому из отрядов. Дальше…
Ратислав взял глиняную кружку со сбитнем, отхлебнул и поморщился: остыло. Продолжил:
– Сноситься будем через посыльных, потому начальным под рукой не менее трех воинов свободными держать и при добрых скакунах. Лошадей с собой на место берите обязательно, чтоб у каждого была: может статься, во многие места поспевать придется. И места могут оказаться не близкие. Это мы так рассуждаем, куда татары ударят, а что они кумекают, кто знает.
Ратьша помолчал. Оглядел сотников. Спросил:
– Ясно ли?
– Ясно, воевода, – закивали те.
– Ну, а раз ясно, нечего тянуть. Собирайте людей, берите лошадей и двигайтесь по назначенным местам: вдруг приступ. Хоть хан Гунчак и говорит, что, пока изгородь вокруг града татары не возведут, на копье его пробовать не будут, но кто знает. Береженого Бог бережет.
Воеводы, кроме Дарко, поднялись из-за стола, отдали легкие поклоны.
– Ступайте, – кивнул им Ратьша. Добавил уже вслед: – С оружием попробую договориться. На постой встанете, где понравится. Чаю, потеснятся хозяева за ради защитников. С готовкой снеди распорядится тиун. Пришлет к ужину баб-кашеварок.
– Вот это славно, – расплылся в улыбке Епифан, славившийся своим чревоугодием. – Горячая еда – первое дело для воина.
Сотники вышли, скликая своих людей из гридницы. Вои, поднимаясь из-за столов и вставая с пола, застеленного соломой, потянулись за ними. За столом остались Ратьша, Дарко, Гунчак и княжич Андрей. Меченош из-за двигающихся к выходу воинов видно не было. Видать, уселись куда-то за дальний стол. Ждать их не пришлось. Подбежали, встали рядом, ожидая распоряжений. Первуша и второй меченоша княжича, тот, имени которого Ратьша не знал, что-то дожевывали.
