Золотой век. Книга 2. Империя - Конн Иггульден
Отвечать ему встал архонт Аполлодор, человек родовитый и опытный. Он выглядел больным: лицо землистого цвета, кожа блестит от пота. Аполлодор был стар, принадлежал к поколению отца Перикла, однако не упустил возможность взять слово. Его голос и воля не утратили силы.
– Я считал, что спартанцы не могут провести в походе целый сезон, тем не менее они остаются. Есть у стратега какое-то объяснение? Я привел семью за эти стены, полагая, что это ненадолго. И вот мы здесь, не имеем ни достойного жилища, ни места, где можно помыться. Фонтаны загрязнены, колодцы отравлены нечистотами. Если бы не доставляемые из порта бочки, город задохнулся бы без воды или умер от ее нехватки.
Старик мог бы продолжать, распаляясь и в гневе проглатывая слова. Перикл встал с места, и Аполлодор унялся, – вероятно, ему сейчас больше, чем обычно, хотелось присесть на каменную скамью и передохнуть. Опустившись на нее, он тяжело дышал, и Перикл поморщился.
– Архонт Аполлодор спрашивает, почему спартанцы не уходят? Я могу только предполагать. В прошлом они опасались восстания своих рабов. Есть подозрение, что они сократили их численность до количества, которым можно управлять, и устранили эту угрозу, потому и остаются под нашим стенами так долго.
– И что предпринимает в этой связи стратег? – не вставая, спросил Аполлодор.
Несколько голосов повторили его вопрос, и Перикл кивнул:
– Наш флот разоряет прибрежные города Пелопоннеса, сограждане. Мы получаем известия быстрее, чем они достигают ушей военного царя спартанцев. Я надеюсь, когда он узнает, эфоры призовут его домой. Каждый день, что он проводит здесь, мы треплем его фланги. Может быть, этого хватит.
Перикл сомневался в собственных словах, и у него мелькнула мысль, что члены совета чувствуют это. Он снова вспомнил, как Кимон описывал царя Спарты Плистоанакса. Юный правитель был презрителен, груб, самонадеян: типичный спартанец, будто отлитый из гипса в форму. В нем не ощущалось слабости, он не бахвалился и не сыпал угрозами. Плистоанакс взял серебро в обмен на перемирие, но потом легко мог бы его нарушить. Если спартанец винит Афины в смерти своего отца, Перикл не мог поверить, что человек этот смиренно вернется домой, как бы они ни терзали его.
– А что касается поддержания порядка… – Перикл осекся, потому что архонт вдруг завалился набок, его плащ распахнулся, обнажив костлявую грудь, покрытую синюшной кожей.
Находившиеся рядом со стариком пытались поднять его, но он был без чувств. Перикл в мрачном оцепенении следил, как грудь Аполлодора поднялась и опала… поднялась… и опала. Голова архонта откинулась назад. Он умер. Его кишечник расслабился, и наружу вытекла тонкая коричневая струйка, которая полилась вниз по рядам, послышались возгласы отвращения. Скамьи вокруг покойника мигом опустели, кого-то рядом вырвало.
У Перикла пересохло в горле, и голос его прозвучал скрипуче:
– Собрание откладывается в связи с чрезвычайной ситуацией и в честь архонта Аполлодора. Да перейдет он реку с миром.
Перикл дал знак скифским стражникам. Их командир, широко раскрыв глаза, попятился. Перикл раздраженно кашлянул. Страх заразиться распространялся по городу быстрее поганой болезни. Люди прятали лица и шарахались друг от друга, убежденные, что причина – дурной воздух.
– Лохаг! – крикнул Перикл скифскому начальнику. – Исполняй свой долг! Позови уборщиков, пусть архонта приведут в порядок. Мы не можем оставить Аполлодора здесь. Понятно? Все остальные покиньте, пожалуйста, зал. Почтите архонта.
Перикл с отвращением посмотрел на коричневую полосу, стекшую рядов на шесть вниз. Выйти из города, чтобы кремировать тело, было невозможно. Поэтому люди зажигали погребальные костры во дворах и тщательно следили, чтобы от случайной искры не разгорелся пожар. Дым от них добавлял густоты и без того душному воздуху. Перикл устало вздохнул. Трудно сохранить достоинство в смерти, как бы она ни пришла. Но всего несколько дней назад архонт выглядел вполне здоровым.
Перикл подумал о своих сыновьях, которые тоже слегли с каким-то расстройством кишечника. Ксантипп был уверен, что они с Паралом съели испорченную рыбу. Мысль, что это может оказаться та же мерзкая болезнь, хладной дланью сжала грудь Перикла. Нет! Ксан с Паралом сильные и крепкие. Зараза их не коснется, не повредит им. Может быть, они уже поправились? Он решил, что найдет время зайти домой к сыновьям и удостовериться в том, что им обеспечен наилучший уход.
Перикл ощущал груз лет на плечах, к нему примешивался страх. Мор в городах случался почти каждое лето, это известно. Болезни приносило ветром, их завозили в трюмах кораблей, и они какое-то время распространялись со скоростью пожара, унося жизни стариков и детей. Но не взрослых людей, не стратегов! Перикл был нужен. Богам известно: лишь он один способен сохранить город. Его время еще не пришло. «Этого не может быть», – твердил он себе снова и снова, закрыв рот куском ткани и торопливо выходя из здания совета на свежий воздух.
* * *
Перикл огляделся и постучал в дверь дома, который был знаком ему с детства. Отец останавливался в нем, когда жил отдельно от семьи. Разумеется, после устроенных персами пожаров дом перестроили, но на какое-то время, до развода, он стал и его домом тоже. Перикл с любовью погладил дверной косяк в ожидании, пока ему откроют, и при этом держался настороже, не появится ли откуда-нибудь угроза. Поступало много донесений о нападениях на мужчин и женщин. Жертвам, конечно, не было дела до того, что их обокрали или убили ради спасения чьей-то семьи. Держа руку на рукояти подвешенного к поясу ножа, Перикл посверкивал глазами на толпившихся неподалеку беженцев. День был жаркий, людей пришибло солнцем, они дышали, раскрыв рот, и глядели на него. Запах в этом месте густой, как прокисший бульон, напоминал живое существо. Прикрывавшая лицо ткань от него не спасала. Перикл стукнул в дверь кулаком еще раз, сильнее.
Прошла целая вечность, прежде чем он услышал шаги. Загремела задвижка, дверь медленно открылась в сумрак, дохнуло прохладой, как из каменного храма. Перикл вздохнул
