Граница - Станислава Радецкая
- Заткнись, - кончик плетки с туго завязанным узелком просвистел в воздухе. Резкая боль цепко впилась в щеку Йохана, так, что он зашипел и отвернулся. – Расскажи мне еще, что ты сам император. Поднимай эту падаль и пошел вперед!
Из ранки потекла кровь, но Йохан не стал ее стирать. Он вновь взвалил тело князя на плечи, на этот раз уже не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Немногочисленные в этот предрождественский день свидетели толпились поодаль, отпуская шуточки о заключенных. Янош Мароци приосанился, завидев симпатичных девиц, но они рассыпались смехом, прежде чем почтительно поклониться. Лейтенант сделал вид, что принял смех за искреннее восхищение, но настроение у него, похоже, испортилось.
Такие же зеваки будут провожать Анну-Марию в последний путь.
На душе у Йохана опять стало пусто. Сейчас, когда добрая девица умерла, он знал, что не хотел бы связывать с ней жизнь, но все же как она была хороша и как не заслуживала смерти! Сегодня ночью священник и его служка будут ждать, когда откроются тяжелые двери церкви и тайком войдут жених с невестой, страшащиеся открыться родителям. Толстые свечи пахнущие ладаном, купленные для венчания, будут плавиться на алтаре, падать крупными каплями на старое дерево, покрытое тысячью таких капель, да так и сгорят, как время, которое Йохан и Анна-Мария знали друг друга. Подтаявший снег чавкал под сапогами, и горластые галки кружились над замком. Нет насмешки больше, чем таскать на спине человека, которого собрался убить.
Глава 30
В замковой тюрьме их обыскали, и крикливый гефрайтор велел отнять у них все ценные вещи, кроме пуговиц и пряжек. Андрей Павлович так и не пришел в себя, оттого с ним обращались небрежно, не лучше, чем с бревном. Йохан так и остался при нем нянькой, покорно волочил его, куда скажут, переворачивал и раздевал. В замке было холодно, и закутанный в медвежью шкуру писарь то и дело дышал на чернила, беспокоясь, что те замерзнут. Изымали вещи долго, и кое-что солдаты сразу отложили себе, смекнув, что никто из новых заключенных не осмелится на это пожаловаться. Герхард Грау держался тихо и лебезил перед солдатами, словно и в самом деле всю жизнь был учтивым слугой, но как только их отвели в подземелье, где пахло гнилой ветошью, мхом и ржавым железом, и втолкнули в узкую камеру, слуга баронессы первым делом обернулся к Йохану и ткнул пальцем ему в грудь:
- Доволен, щ-щенок? Я позабочусь, чтобы ты не вышел отсюда.
Йохан хмыкнул. Он положил Вяземского на каменный пол и с наслаждением выпрямился, потирая поясницу. В камере было темно, и только под каменным сводом потолка ослепительным светом сияла узкая щель, в которую задувал ветер, да из-под двери сочился слабый свет от факела в переходе.
- Кажется, у меня гости, - сипло восхитился кто-то в темноте. – А я уже охрип петь песни блохам и клопам.
Герхард фыркнул в ответ. Йохан взглянул на говорившего, но в темноте ничего нельзя было разобрать.
Заскрежетала железная дверца, и бледный свет из мелкого оконца под потолком озарил камеру.
- Удобств тут нет, знаете ли, - продолжил сиплый голос. – Только поганое ведро и раз в день приносят поесть. Однако если мой благодетель пришлет мне еды, как обычно, мы устроим пирушку в честь нашей встречи! Можно распевать студенческие песни, плясать, сколько хватит места, играть в шарады… Еще бы красивую бабенку сюда, и было бы совсем прекрасно. Помните, как у Горация? Или у Катулла? Что-то о смерти, что нас заберет, потому надо порадоваться? Он прав, кем бы ни был! Ба! Фризендорф, ты ли это?
Из темноты показалось заросшее бородой лицо, и Йохан с трудом узнал в нем англичанина. Уивер широко распахнул руки, чтобы заключить его в объятия, но случайно наступил на князя и остановился.
- А кто у нас тут? – живо спросил он. – Что за хладный труп сюда принесли? Кстати, от него пахнет водкой… Волшебный запах свободы!
Господин Уивер все-таки крепко обнял Йохана, словно тот был его давно пропавшим братом и долго не отпускал, словно боялся, что тот уйдет.
- Значит, еды нам не пришлют, - весело заметил Честер. – Что ж, один солдат рассказывал мне, что можно поджаривать вшей на ложке и выходит очень питательно. Одна беда – огня здесь нет. А это что за унылая рожа? – он ткнул в Герхарда. – Я вас точно где-то видел.
- Я бы предпочел с вами никогда не встречаться, - ответил тот и сел на кучу перепревшей соломы.
- Это слуга баронессы Катоне, - говорить Йохану не хотелось. – Грабитель, вор и негодяй. А стоите вы, господин Шутник, на приехавшем сюда князе Вяземском – тоже шантажист, фальшивомонетчик и самозванец.
- Какая чудесная компания! А вы, Фризендорф? Дайте догадаюсь – наверное, вы делаете поддельные документы? Или грабите по ночам кареты? В чем вас обвиняют?
- Он – бродяга и самозванец, - вставил Герхард. – Болван и болтун!
- Долгая история, - ушел от ответа Йохан, но не выдержал и взглянул на Цепного Пса. – Во всяком случае, я не вламываюсь в чужие дома через окна, чтобы потом бежать, поджав хвост и потеряв шляпу.
Герхард долго молчал, и Уивер открыл рот, с интересом посматривая на него. Цепной Пес встал. Его взгляд не сулил ничего хорошего.
- Так это был ты… - проговорил
