Полубородый - Левински Шарль
Потом он возложил мне на голову обе ладони, обожжённую и здоровую, и пробормотал что-то на чужом языке. Слов я не понял, но думаю, это было благословение.
Гени я пообещал, что после исполнения задуманного в Айнзидельне зайду в Швиц. Там я должен буду передать правителю, что Гени возвращается к нему, и тогда тот наверняка пошлёт за ним повозку или даже белого мула. Мне-то было всё равно, в какую сторону идти, мне ведь только предстояло разузнать, где Чёртова Аннели проводит всё лето, где её дом; кажется, этого не знал никто.
Перед тем как я окончательно тронулся в путь, Гени ещё раз надолго обнял меня, и я всё это время думал: может, это в последний раз. Потом он оттолкнул меня и отвернулся. И я заметил, что у него в глазах стояли слёзы.
С Поли я не мог проститься, он где-то скрывался, хотя наверняка знал, что я собираюсь уйти из деревни.
Когда я заглянул на наше поле, там уже вовсю работали трое сыновей Штайнемана.
Я неохотно шёл в Айнзидельн, но другого резчика по дереву я просто не знал. Дорога показалась мне долгой и утомительной, это было из-за многих воспоминаний, в которых ноги увязали у меня как в трясине. Можно долго намереваться начать новую жизнь, но пережитое всё равно волочится за тобой как мешок, который нельзя бросить. Я уж думаю, не оттого ли у старого Лауренца так сгорбилась спина.
Я выложил деньги на верстак резчика по дереву, он их пересчитал и сказал, что большое распятие за эти деньги изготовить не получится, но на маленькое хватит. А мне и надо было небольшое; Перпетуя ведь и сама была очень маленькая. Он спросил, какое дерево мне предпочтительнее, клён или липа, и я выбрал клён, потому что древесина у него светлая и очень подойдёт для ангела. И у Спасителя на кресте не должно быть скорбное лицо, сказал я, пусть будет радостное, чтобы было видно: ему хоть и больно, но он знает, что его ждёт рай. Резчик сказал, что я первый, кто захотел такое, и поскольку это для него особенное задание, он от себя сделает распятие чуть побольше. Забрать я его смогу после святой Цецилии, раньше не получится, потому что в монастыре сейчас много работы по восстановлению. И он потом сильно удивился, когда я сказал, что и не смогу забрать распятие, потому что не знаю, зайду ли вообще когда-нибудь ещё в Айнзидельн, мне предстоит дальняя дорога, и неизвестно, сколько она продлится.
– Паломничество? – спросил он, и я ответил:
– Что-то вроде того.
Я попросил его поставить крест в лесу при монастыре, место пусть выберет сам, крест предназначен для могилы, которую больше уже не найти. Резчик твёрдо обещал это, и я поверил, что на этого человека можно положиться.
Я уже хотел распрощаться, но он сказал, что хочет кое-что дать мне на дорогу; это, мол, принесёт мне удачу, куда бы я ни шёл. Он, дескать, уже дважды вырезал святого Христофора, который покровитель странствующих, и при нём всегда большая палка, такая же, как у меня в руке. И он, мол, хочет вырезать на моей палке две буквы, которые означают имя этого святого, и тогда всякий раз, когда упираю палку в землю, я как бы прошу Христофора о поддержке и защите. Я счёл его предложение очень любезным, и теперь эта палка стала для меня ещё дороже.
Перед тем как на другой день отправиться в Швиц, я переночевал в лесу. Соорудил себе постель из листьев, а голову положил на холмик. Может быть, то и была могилка Перпетуи, а может, и нет. Страха у меня не было, ведь я знал, что нахожусь под защитой двух святых, одного большого и одной маленькой.
Шестьдесят седьмая глава, в которой Себи находит верный путь
Когда я в детстве, бывало, размечтаюсь, а мечтал я много, то наша мать щёлкала меня по носу и говорила, что я должен следить, как бы мне не перепутать придуманное с действительностью, как это бывает у многих глупцов. Может, я и правда глупец, но я считаю, что многое лучше всего поддаётся описанию через истории.
Так однажды Чёртова Аннели рассказывала о человеке, который хотел перехитрить чёрта. Я до сих пор помню эту историю. Тот человек пообещал чёрту: «За мешок золота, который никогда не пустеет, ты можешь завладеть моей душой, при условии, что я всякий раз, когда захочу, смогу покидать преисподнюю и возвращаться с моим богатством в мир. А в преисподнюю вернусь, только когда сам пожелаю». Конечно, он замыслил никогда уже не возвращаться в преисподнюю, а остаться в мире и посмеиваться над тупым чёртом. Но чёрт-то не тупой.
Итак, он попадает в ад, его там сажают в котёл, полный золотых монет, а под котлом разведён большой огонь. Но не дожидаясь, когда металл расплавится, причиняя ему адскую боль, предусмотренную для него, он воскликнул: «Хочу назад в мир!» – и в тот же миг очутился на торговой площади незнакомого города. Мешок у него в руке был сделан из кожи ростовщика, но он про это не знал. Он знал только, что сможет вынимать из этого мешка денег сколько угодно, в мешке от этого не уменьшится. Благодаря этому он станет самым богатым человеком в стране и сможет купить всё, что пожелает. Когда люди про это услышали, у него сразу появилось много друзей, пусть и ненастоящих, а таких, которые хотят поживиться от его богатства. Но ему это было всё равно, лишь бы говорили ему каждый день, какой он чудесный и мудрый и как они его любят. Он и сам считал себя очень умным, ведь как-никак он, по его мнению, перехитрил самого чёрта, а до него это не удавалось никому.
Но дело в том, что золото потому так желанно, что его мало. Такой же ценностью, доступной лишь для короля и императора, могло быть обыкновенное яблоко, если бы на дереве вызревал один-единственный плод. Тот человек доставал из своего мешка всё больше и больше золота и тратил его пригоршнями, пока его уже никто больше не хотел брать, золотыми монетами уже засыпали дорогу, чтобы замостить её, и бросали золото в выгребные ямы сортиров, чтобы меньше воняло. Чем меньше ценилось золото, тем меньше стоил сам человек со своим мешком, и люди, которых он считал своими друзьями, перестали с ним знаться, нищие больше не протягивали к нему руку, когда он проходил мимо, а городские мальчишки бросали ему вслед конские яблоки. Мужчина же настолько привык к восхищению и поклонению, что не мог переносить такое пренебрежение и в какой-то момент в отчаянии воскликнул: «Да лучше бы мне быть в преисподней!»
Едва успел сказать, как это и случилось. Даже до конца не договорил, и вот уж он снова сидит в котле, золотые монеты к тому времени уже расплавились, жидкий металл обжигает кожу так, что она шкварчит и запекается корочкой, как на молочном поросёнке. Мужчина кричит и стонет, но его крики заглушает смех чёрта, который опять оказался хитрее человека, желавшего перехитрить его.
Мужчина не выдержал долго в жидком золоте, боль была нестерпимой, и вот он снова кричит: «Хочу назад в мир!» Чёрт своё слово держит, против глупости человека ложь уже и не нужна, и вот снова очутился человек на незнакомой рыночной площади со своим мешком золота в руке. И в этом городе всё у него пошло, как в предыдущем: сперва ему все льстили, но чем больше золота он доставал из сумы, тем меньше его ценили, и скоро о нём никто не хотел ничего знать, а поскольку презрения к себе он не выносил, он опять в какой-то момент помянул преисподнюю добром и снова угодил в котёл, который раскалился к этому времени ещё больше.
Снова и снова это происходило и всё ещё происходит, то в одном городе, то в другом. Мужчина всякий раз надеется, что вот теперь-то золото не опротивеет людям, но рано или поздно у всех наступает пресыщение и снова он оказывается в своём адском котле.
«Так что если вдруг кто-то ни с того ни с сего исчезает и больше не появляется, – заканчивала Аннели свой рассказ, – тогда это мог быть ангел, который вернулся на небо. Но, вероятнее всего, это был кретин, который заключил с чёртом дурную сделку».
Мне казалось, Чёртова Аннели со своим мешком, полным историй, точно так же исчезла, как человек со своим мешком золота; можно было подумать, что месяцы с длинными днями она проводит в преисподней. Я искал её по всей долине Швиц, и за её пределами я искал её, но никто не знал, где она живёт. Где бы ни спрашивал о ней, я получал один и тот же ответ: «А как же, в нашей деревне она бывала, мы тоже радовались, когда она приходила, и угощали её всем, что повкуснее. Но зима прошла, у нас теперь нет времени слушать её рассказы». А куда Чёртова Аннели уходит после своего посещения, никого не интересовало; кажется, людей даже удивляло, что у такой странницы, как она, вообще может где-то быть дом.
