Полубородый - Левински Шарль

Шарль Левински

Полубородый

Charles Lewinsky

Der Halbbart

Copyright © 2020 by Diogenes Verlag AG, Zurich

© Т. А. Набатникова, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление ТОО «Издательство „Фолиант“», 2024

Моему брату Роберту, вместе с которым я довольно рано начал сочинять

Кто ест с дьяволом, у того непременно должна быть длинная ложка[1].

Первая глава, в которой Полубородый появляется в деревне

Как Полубородый к нам попал, толком никто не знает, просто оказался тут с одного дня на другой – и всё. Кто-то уверяет, что впервые увидел его в Вербное воскресенье, другие готовы биться об заклад, что это было на Страстную пятницу. Однажды из-за этого даже до драки дошло.

После Великого поста люди рвутся избавиться от накопившейся жажды, так Мартин Криенбюль закупил у одного погонщика две бочки вина: маленькую бочку мальвазии и большую кислого белого ройшлинга, вот в этом ройшлинге, как я слыхал, чужак и скрывался, свернулся калачиком, мелкий, как соня-полчок, когда она днём забивается в дупло мёртвого дерева, а в полночь выползает через дырку от выпавшего сучка и снова набухает до своего полного размера – с таким хрипом, как последний вздох умирающего. Но рассказывал про это Кари Рогенмозер, который после пятого полуштофа ещё и не такое видел: как чёрт огнеглазый выходил из озера Эгери. Другие говорят, чужак упал с горы, когда случился тот небольшой камнепад, и целый год пролежал в куче камней, никем не замеченный, припорошённый пылью, как зимняя могила снегом. Они говорят, он скатился по крутому склону вместе с другими обломками и поэтому каким-то чудом не сломал ни единой косточки, только рожу малость помял, правую половину, оттого он так и выглядит. Своими глазами этого не видел никто из тех, кто божится, но хорошую историю послушать всем в удовольствие, когда вечера долгие, а Чёртова Аннели в другой деревне.

Я же верю, что он пришёл в деревню обыкновенно: пешком, но не по широкой дороге из Заттеля вниз; по склонам есть тропы, по которым пройдёшь незамеченным, про них у нас знают не только контрабандисты. Конечно, чужому не просто найти эти тропы, но если он и впрямь беженец, как он говорит, то у него точно есть на это нюх. Когда подолгу приходится убегать, то со временем поневоле научаешься прятаться, как кошка от камней мальчишек – по крышам и через кусты.

От чего он бежал и почему, никто не знает. Просто однажды очутился тут – вроде бы в деревне, но и не в деревне, ровно на дальнем краю. У беженца, я думаю, со временем вырабатывается чутьё к границе, и он узнаёт её, хотя на границе никто не стоит и не требует таможенной пошлины. Я считаю, у каждого человека есть особые способности и без всякого колдовства. Неразлучным близнецам Итен достаточно только понюхать стельную корову, и они безошибочно скажут, кого она принесёт – бычка или тёлочку. Некоторые их зовут, даже когда понесла собственная жена; у одного крестьянина было уже пятеро, и ни одного наследника, и он хотел заранее знать, чтоб успеть, если опять девочка, послать в Эгери к бабе-травнице; ведь та знает не только как приносить детей, но и наоборот. Мальчишками мы от неё бегали: считалось, своим последним зубом она может укусить насмерть, но теперь-то я думаю, что она обыкновенная женщина, только с опытом.

Итак, Полубородый прибился к нам. Никого не спрашивая, он нашёл себе правильное место, за которое никто не стал бы вести тяжбу. На самом краю верхнего Монастырского леса, где склон крутой и куда забредают разве что козопасы или старухи за хворостом, на ширине в десять футов он повыдрал ежевичник и бурьян, говорят, что голыми руками, но я не верю, было бы крови, как от тысячи мучеников, брошенных в колючки. Но как бы то ни было, он там соорудил времянку длиной с соломенный тюфяк, шириной в размах человеческих рук. Мы, когда пасём коз, тоже строим себе такие шалаши, покрывая их ветками от дождя. Долго такое укрытие не простоит, но никто из нас и не собирался там жить. Но ему, казалось, этого было достаточно, хотя зимой он там, конечно, мёрз как бедный грешник. Костёр можно было развести лишь снаружи, и то смотреть, чтоб не сгорела времянка.

Ниже по склону находился двор Шорша Штайнемана, и однажды морозным днём Шорш позвал чужака на помощь: так совпало, что, когда его жена рожала первенца, корове тоже приспичило телиться. Может, было и не в точности так, но потом Шорш рассказывал, что нашёл чужого окаменевшим от мороза, твёрдым, как доска, и тянул его за собой вниз как санки. Для отогревания он прислонил его у себя дома к столу, прямо перед большим чугунком для супа, и тот быстро оттаял, зашевелился и сразу приступил к делу, причём толково, как человек, которому уже не раз случалось помогать при родах. Потом, сказал Штайнеман, Полубородый встал перед очагом на колени и не просто грелся, а сунул руку в огонь, так что были даже пузыри. Но наверняка это ему лишь почудилось, а корка на обгорелой руке была и раньше.

Диковинная птица этот Полубородый. Все его так называют; настоящего имени не знает никто. А в деревне почти у всех есть прозвища. Когда речь заходит про Майнрада Айхенбергера, всегда говорят «младший Айхенбергер», потому что у него три старшие сестры, все замужем по другим деревням, а он родился поскрёбышем, когда его отец уже и не чаял получить сына. А Хензеля Гизигера, барабанщика, зовут Мочало, потому что после одной драки у него осталось такое странное ухо, а меня зовут Клоп-Молитвенник, только потому, что я пару недель подряд каждый день ходил в Заттель к мессе, но это было не из-за набожности, а из-за Лизи Хаслер. Она мне нравилась, а я ей нет; сказала, что не хочет водиться с мелюзгой. Я ей предложил подождать, когда мне будет двенадцать лет, а она не хотела и высмеяла меня. Когда потом толстый Хауэнштайн заделал ей ребёнка, я больше туда не ходил.

Итак, Полубородый. Его так зовут, потому что борода у него растёт только на одной стороне лица, а другая сторона вся в ожоговых шрамах и чёрной корке, глаз там совсем затянулся. Его поначалу некоторые называли Мельхисар, но это не прижилось. Такое прозвище взялось оттого, что если Полубородый глядит налево и видна только бородатая половина его лица, то он похож на Мельхиора на вышитом знамени с тремя волхвами, которое носят на шествии в день трёх священных королей. Если же он повернёт голову в другую сторону и видна безбородая половина, с чёрной коростой, то вспоминается король мавров Валтасар. Наполовину Мельхиор, наполовину Валтасар – поэтому Мельхисар. Но прозвище получилось слишком сложным, и все сошлись на Полубородом. Мне бы очень хотелось знать, как принимаются такие решения. Мне интересно и то, что делает с человеком имя, которым его наделяют. Бот я сам, например: с тех пор как меня зовут Клоп-Молитвенник, я подумываю, не податься ли мне в монастырь, но не из набожности, а потому что у монаха есть верное пропитание и особо вкалывать там тоже не надо, я думаю. И при пострижении получаешь от аббата новое имя. Имя, полученное при крещении, мне никогда не нравилось. Евсебий – это была придурь моего отца. Он услышал это имя на проповеди и запомнил. Я тоже хорошо всё запоминаю; это иногда передаётся от родителей детям. Моих старших братьев зовут Ориген и Поликарп, но никто их так не называет, иначе получили бы по морде, главным образом от Поли; он драчун, в отличие от меня. Если бы отец тогда не сломал шею на охоте на серн, то сестру он назвал бы Перпетуя, наша мать говорит, что это имя он уже приготовил в загашнике.

Полубородому всё равно, как его зовут, это он мне сам говорил. С ним можно нормально поговорить, хотя некоторые в деревне уверяют, что у него отгорела и половина языка и он, мол, может только лопотать, как Придурок Берни, который садится оправляться прилюдно, а потом ещё и хлопает в ладоши и гордо показывает на своё достижение. Полубородый очень даже хорошо говорит, только не любит это делать, тем более не с каждым. Я с ним заговорил, потому что заметил, собирая грибы, как он рвёт ягоды жимолости. Я думал, он собирается их есть, побежал к нему и выбил ягоды у него из рук, потому что они ядовитые. Я только потом сообразит, что мог бы предостеречь его и словами; даже если у него и сожжён язык, слышать-то он не перестал. Но он не рассердился, а понял, что я не со зла, и даже поблагодарил. А про яд он знал. Потому и собирал: дескать, последние дни он не мог толком мочиться, а жимолость от этого помогает. Он говорил немного странно, не так, как привыкли говорить у нас, но понятно.