Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
На мгновение она умолкла. В комнате повисла неприятная, удушливая тишина.
— Думаю, зря Сурмена старалась защитить меня. Ведь это чистая нелепость — верить в проклятие и из-за этого жить в постоянном страхе. Никто не умирает от чьих-то слов!
Дора почувствовала, как в Ирме закипает злость. Ее глаза сузились в щелочки, а лицо побагровело от возмущения. Тишину пронзил ледяной тихий голос:
— Не хочешь — не верь. Но быть неблагодарной такой женщине, как Сурмена, я тебе не позволю!
Дора испугалась:
— Почему я неблагодарная, я же только…
— Можешь верить, чему хочешь, — резко прервала ее Ирма, — и сомневаться в том, что способно причинить зло. Ничего, ты прозре-ешь, когда сама вложишь персты в язвы, как когда-то Фома. Но о Сурмене чтобы я от тебя не слышала ни одного худого слова, пока дышу, поняла? Только благодаря ей ты живешь своей никчемной жизнью хотя бы так, как живешь. Она запретила людям из Копаниц даже заикаться перед тобой о том, что тяготеет над вашей семьей, и без ее стараний оградить тебя от людской молвы от тебя бы уже давно ничего не осталось, никто и костей бы твоих не собрал! Ведь если бы ты росла, зная, что люди тебя сторонятся, потому что на тебе клеймо, потому что ты для них странная и опасная, да притом среди тех, кто в это безгранично верит, ты была бы совсем другая, сама себя бы сейчас не узнала — а может, и кое-что похуже бы с тобой приключилось, это уж как пить дать!
— Но тетенька, ведь такого не может быть, чтобы чьи-то слова вызвали смерть. Матери или Сурмены…
— Замолчи! Люди умирали и от куда меньшего, чем вера в силу слов. Если ты во что-то веришь и если в это верят и окружающие, то ты идешь к этому, хочешь или не хочешь. Магдалке даже каких-то особых способностей не требовалось, чтобы ее проклятие подействовало. Вера людская, вера во что угодно, но твердая и крепкая, это страшная сила, пойми!
Дора растерялась. Так вот, значит, в чем заключалась тайна, которая не давала ей покоя последние несколько месяцев? Слова, произнесенные злобной женщиной в далеком 1910 году, когда родилась Сурмена! Она все еще не могла поверить, что такая мелочь, вызванная людской ненавистью, может влиять на их жизнь по сей день. Что там говорила Ирма? Что все в это верят? Все следят за ее жизнью, не задавшейся и никчемной, дожидаясь, сбудется ли проклятие?
Дора встала, чтобы уйти. В полной тишине убрала со стола посуду и направилась к двери, но на пороге Ирма остановила ее вопросом:
— А с отцом чем дело кончилось?
Дора улыбнулась:
— Мне еще никто не давал лучшего совета!
Ирма кивнула. Теперь она выглядела уже не такой недовольной, как до этого.
— Ну, я-то знала, что тебе полегчает, — сказала она и, закрыв глаза, повернулась к стене.
КРАСНЫЙ БРАСЛЕТ
То, что Дора, уходя, сказала Ирме, было правдой. Еще никто не приносил ей такого облегчения, как это сделала она своим внушением. А ведь Дора ей поначалу не поверила и даже рассердилась на нее! На сумасшедшую старуху, как она назвала ее про себя после совета поговорить с покойным отцом.
Сейчас, размышляла она, медленно поднимаясь к себе в Бедовую, ею овладело похожее чувство. Ей опять казалось, что Ирма впала в старческое слабоумие, корни которого уходили куда-то глубоко, в суеверия прошлого века. Как-никак Дора знала ведуний и годами наблюдала за их ведовством. Одно дело разбираться в травах и в человеческой душе, которой можно помочь добрым советом. Но верить в проклятие, из-за которого якобы умерли ее мать и Сурмена, — это же чистое безумие! Тем более что, по словам Ирмы, это проклятие должно было коснуться и ее, живущую почти на сто лет позже. В эпоху, когда миром управляют компьютеры и человек бороздит космические просторы, потому что на Земле для него уже не осталось тайн.
Глупости, подумала она. Мне нечего бояться.
Но, повторив это про себя еще раз, Дора растерянно остановилась. Неужели ей действительно нужно убеждать себя не бояться того, во что она не верит? Ведь это значит, что она недалеко ушла от жителей Копаниц, которые цепенеют от страха, чуть услышат о черной магии! И это она, ученая!
Дора недовольно замотала головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Наука кончается там, где начинается «я», вспомнила она формулировку автора какого-то из учебников, которые она штудировала в студенческие годы. Только теперь она поняла, что автор имел в виду.
Так что — нет, возвращаюсь к науке, сказала себе Дора и двинулась дальше. Она энергично шагала мимо житковских пустошей, которые уже погружались в сумерки, и чем быстрее она шла, тем решительнее подавляла в себе сомнения. Глупые бабские суеверия, твердила она, укоряя себя за то, что хоть на миг, но поддалась им.
Когда Дора вышла из леса и увидела над своей головой темно-синий гребень горы, на которой стояла их хибара, она неожиданно почувствовала облегчение. Она была совсем рядом с домом, где чувствовала себя в безопасности, поблизости от Якубека, который ждал там ее — может, еще не проснувшийся, ведь оставила она его спящим. Возвращалась к своей будничной жизни, в которой не было места никакому проклятию.
Постепенно Дора прониклась убеждением, что крепко держит свою судьбу в руках, в тех самых, которыми она добилась всего, чего добилась, — забрала Якубека, восстановила их дом, а в конце концов и обе их жизни. Она посмотрела на свои руки, и вдруг ею овладела навязчивая идея, что на них не должно быть ничего такого, что напоминало бы об угрозе для этой ее годами ковавшейся уверенности. Никакого красного браслета — знамения абсурдного рока, их рока, какой ей только что живописала Ирма. Внезапно он ей опротивел: ей казалось, что он совершенно некстати обвивается вокруг ее запястья, привязывая ее к тому, что она отвергала. Все теплые воспоминания, которые он вызывал у нее прежде, отступили, осталось только острое нежелание и дальше носить эту смешную суеверную вещицу, с помощью которой Сурмена хотела защитить ее от порчи, насланной Маг-далкой. Браслет как будто жег ее. Дора дергала мелкий узелок до тех пор, пока не развязала его.
Легонькая, почти невесомая полоска недолго парила в воздухе и вскоре
