Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
И ведь наверняка и Сурмена, и Ирена ненавидели этот страх перед проклятием, который передался им от заполошной Юстины. И каждая с ним справлялась по-своему. Ирена взбунтовалась. Делала вид, что никакого проклятия нет, и терпеть не могла мать, которая своим страхом ей о нем напоминала. Не хотела ничему учиться. Верила только своим ангелам и думала, что ничего больше ей не нужно. Но тут она ошибалась. От этого-то в ней и пропал дар ведуньи и сбылось предсказание Магдалки. Дети у Ирены хотя и были, но какие? Посмотри на Якубека! А ты? Ну, не дергайся так, не дергайся, ты же сама хотела это слышать. Сколько тебе уже? За сорок — и ничего! Голова полна осколков, как ты говорила, а вместе они не склеиваются. Детей у тебя уже не будет, а ведовством ты заниматься не стала. В самой себе и в вас Ирена осталась бесплодной. А ее смерть? И все это она несла в себе с детства. Ни с кем не общалась — так стоит ли удивляться, что на нее никто не польстился. От этого она была сама не своя, бегала по мужикам, как сука, другую такую озабоченную я в жизни не видела. В конце концов ей ничего не оставалось, кроме как выйти за единственного, кто подвернулся. За Матиаша Идеса, о котором всем было известно, что у него, кроме долгов из-за пьянства, за душой ничего нет. Он был один такой, кого не остановила женитьба на помешанной, да еще и проклятой. Его интересовали только деньги: он думал, что дочь ведуньи, которая своей ворожбой наверняка сколотила себе целое состояние, принесет часть в семью, выплатит его долги… О любви тут речи не шло. И стоило ему протянуть руку, как она уже была его. А потом уже без удержу близилась катастрофа. Идее очень просчитался. Хоть Ирена и получила дом в Копрвазах, который ей незадолго до смерти завещал старый Сурмен, но это было все. Старая развалюха грозила вот-вот рухнуть им на голову — ее и до сих пор никто как следует не подправил. Все в Копаницах тогда знали, как Идее обманулся и как он зол. И о том, как жестоко колотит жену, тоже знали. Но она ничего не могла с этим поделать. Ирена пришла к нему совершенно беззащитная и не умела постоять за себя, а кроме того, она его любила и глядела на него чуть ли не с благоговением. Пока он не закрыл ей глаза навеки. Топором.
Дора смотрела на Ирму, задыхаясь от волнения. Такого она никак не ожидала.
А Сурмена? Она тоже противилась этому проклятию, но по-своему. В отличие от Ирены, не отрицала его, а, наоборот, проявила крайнюю осторожность, отгородившись от мира стенами, за которые не мог попасть никто чужой. Поэтому она на всю жизнь осталась одна. И посвятила жизнь ведовству, потому что хотела во что бы то ни стало одолеть это проклятие своим искусством. И доказать людям, что не надо ее чураться и избегать, как шелудивого пса, что она, наперекор судьбе, может быть им полезной. И ей это удалось, люди ее в конце концов полюбили, несмотря на всякие разговоры и слухи, которые о ней упорно ходили. Но слова Магдалки все равно сбылись. Сурмена, как ей и напророчила Йосифчена, осталась бесплодной, дети ее умерли, и наследницей, которой можно было бы передать ее умения, она не обзавелась. А как умерла она сама? Где-то в сумасшедшем доме — Бог знает как. Но ни у кого не было сомнений, что умерла она в страдании.
По сей день все шепчутся о том, как Магдалка извела всю свою родню. И чтоб ты знала: во все глаза наблюдают за тобой. Ждут, чем окончится твоя не задавшаяся жизнь, о которой даже самые отъявленные сплетницы больше не судачат. Не о чем — ты как будто и не живешь… Ничего из того, что я тебе сейчас рассказала, ты не должна была знать. Сурмена хотела, чтобы ты жила в неведении, без того страха, что сгубил ее жизнь, и следила, чтобы никто другой тебе об этом словечком не обмолвился. Наверное, так было лучше. Теперь ты сама лишила себя покоя.
Мелкая костлявая грудь Ирмы колыхалась от прерывистых вздохов, временами она принимаясь кашлять. Дора испугалась, что переусердствовала со своими приставаниями. Не сообразила, какая Ирма уже слабая и как тяжело ей может быть такое перенапряжение. Она растерянно сидела за столом и ждала, когда старушка успокоится. При этом она тихо поигрывала плетеным браслетиком на запястье, за годы выцветшим, а прежде — темно-красным. «Никогда его не снимай!» — сказала Сурмена, надевая его Доре на руку.
Это было сразу же после того, как они перебрались к ней. Точно такой же она надела тогда и Якубеку. Все они верили, что этот красный браслетик защитит их от сглаза. Дора о его значении скоро забыла, но годами берегла его как память о Сурмене. Только сейчас она в полной мере осознала его смысл.
Она подняла глаза на Ирму и, видя, что ее дыхане стало более размеренным, осмелилась сказать:
— Но это же ерунда, тетенька!
Ирма удивленно посмотрела на нее.
— Что ерунда?
— Да все это проклятие… мне кажется, это чушь. Суеверие. То, что
