Влад Менбек - Джебе – лучший полководец в армии Чигизхана
Все командующие тут же повторили его действия. Каждый про себя возблагодарил Небо за то, что оно связало их всех вместе.
Встав с колен, Темуджин хитро усмехнулся и сказал, посматривая на Субудея:
– Ты говоришь лишь о двух способах подчинения людей?
– Мне кажется, что больше нет, – ответил Субудей, почесав затылок. – Трудно придумать что-то еще. Люди уже давно всё придумали.
Темуджин самодовольно прищурился, продолжая усмехаться:
– Все люди что-то просят у богов, молятся им или ругают их, – неторопливо начал хан. – Хотя знают, что стены, которые разные религии выстроили на земле, не дотягиваются до неба. А тот, кто стоит на вершине, кто служит напрямую Богу или Вечному Синему Небу, может заставить верующих людей делать то, что он захочет. Можно силой покорить людей, нагайками, или под страхом смерти заставить их подчиниться и служить господину. Но есть еще один способ заставить головы склониться, а колени согнуться, – Темуджин сделал паузу, с удовольствием рассматривая удивленных слушателей.
– Все народы живут почти одинаково – у них есть семьи, им нужна еда, одежда, оружие. Они разговаривают друг с другом, обмениваются разными вещами, спорят друг с другом, идут вместе в поход. И всё это может происходить так, как заведено исстари, или как хочется всем. Но можно объявить людям закон, который хорош для многих, по которому они захотят жить, поклоняясь любому Богу, подчиняясь любому хозяину… – Темуджин замолчал, опять с усмешкой посмотрел на соратников и спросил:
– Не догадались?
Субудей расстроенно покачал головой и за всех ответил:
– Только сейчас понял – это твоя Яса.
– Не моя, – поправил Темуджин: – Наша.
Командующие заговорили все сразу, восхищенно цокая языками. Темуджин поднял руку вверх, призывая к тишине:
– Но Яса не нравится природным нойонам. Они привыкли жить по старинке, по своим обычаям. Вот поэтому я перестал их приглашать на совещания и прекратил с ними встречаться. Они нас тянут назад, а нам нужно идти вперёд.
Будем торговать со всеми. Я хочу, чтобы Каракорум стал центром между западными странами, восточными и южными. Вот тогда мы будем сильными, а пока… – он вздохнул и, махнув рукой, сказал: – Все свободны.
Командующие неторопливо и чинно покинули дом совещаний. Чиркудаю нравились такие разговоры. Он видел не мальчишек, а взрослых мужчин. Сам Чиркудай не причислял себя к их числу. Ему казалось, что он оставался таким же, как раньше, хотя здорово повзрослел. Он хорошо помнил, что совсем недавно они бегали, как угорелые, мгновенно срываясь с места, пытаясь, многое успеть. А сейчас любому из них достаточно было подозвать нукера и отдать приказ, который будет исполнен быстро и точно. И неожиданно понял, как всё изменилось. Значит, изменился и он сам. Но для этого пришлось много трудиться.
– О чем ты думаешь? – неожиданно услышал Чиркудай вопрос Тохучара.
– О нас.
– А я о Теб-Тенгри, – признался Тохучар.
– Я тоже о нем думаю, – поддержал друга Субудей. Махнув здоровой рукой, он повернулся к Чиркудаю:
– Не пойду домой. Пойду к тебе играть в шахматы. А?..
– Пойдем, – кивнул головой Чиркудай.
– А я домой, – улыбнулся Тохучар, и, подняв руку, свернул на свою улочку.
Издали доносились голоса караульных, перекликавшихся друг с другом. Но никого не было видно, из-за темноты, и проклятых высоких заборов вокруг домов, закрывавших от кочевников степь.
Глава двадцать четвертая. Последний соперник Чингизхана
Однажды Темуджин решил, что его сыновья Угедей и Чагадай созрели и выделил им по сводному тумену в основном из пастухов. В эти корпуса попали те, кто очень плохо воспринимал дисциплину и правила нового боя: слишком молодые были новобранцы – практически мальчишки.
Вскоре сыновья стали жаловаться на своих нукеров, которые ничего не умеют. Темуджин рассвирепел и сказал: воинами не рождаются, ими становятся! А жаловаться нужно только на себя и свое неумение. Тогда Чагадай стал переманивать хороших нукеров из других туменов, суля им должности тысячников и сотников.
Узнав об этом, Темуджин озверел, обозвал Чагадая дураком. Но его сын обиженно заявил, что он не понимает, почему Джучи, меркитскому подкидышу, достался хороший тумен, а ему – дрянь. Джучи полез в драку. Их едва растащили. После этого Темуджин надолго ушел в себя: стал угрюмым и злым. Чагадая он отстранил от командования, но ненадолго.
Всё это происходило в совещательной юрте. И хорошо, что не было чужих, лишь самые близкие. Однако шила в мешке не утаишь. О скандале между сыновьями Великого хана стали говорить все кому не лень.
Выручил Субудей. Он покряхтел и предложил несколько воинов из своего тумена командирами, в новые корпуса. Темуджин понял это так, будто все командующие согласны с Субудеем, и распорядился отчислить по одной тысяче обученных людей из каждого старого тумена в новые. Чиркудаю такой поворот дела не понравился, но он промолчал, выслушав приказ хана.
Зимой начались учения с новенькими, пришедшими из корпусов Угедея, Чагадая и из других туменов, где командовали молодые. Темуджин все-таки назначил Чагадая туменным.
В нескольких верстах от Каракорума, на плоской равнине, десятки тысяч коней вытоптали всю землю, гоняясь друг за другом из края в край при любой погоде. Молодежь училась ходить строем, овладевала оружием, принятым на вооружении в армии.
Войско Чингизхана пополняли изгои, все те, кто не имел ни кола, ни двора. В армии кормили, одевали в казенную одежду, давали оружие и коня. Поэтому молодежь убегала на службу, от притеснений в куренях со стороны нойонов, и от нищеты.
В начале лета все туменные, включая самого хана, переехали в степь, в родные юрты. Сочигель уговорила Чиркудая и осталась с сыном в Каракоруме. И, постаревшая Хоахчин оценила удобства города. Поэтому Чиркудай оказался один. Сочигель стала приезжать к нему через день-два с сыном.
В таком же положении оказались все командующие туменами. Лишь китаянка не оставила Субудея, разделив с ним тяготы походной жизни.
Друзья, как раньше, коротали время по вечерам. Они поставили общую юрту на окраине одного из куреней. Чиркудай с Тохучаром жили вместе. У них допоздна засиживался Субудей. Когда приезжала Сочигель с сыном, Чиркудай уединялся с ними. Он не уговаривал её переехать, понимая, что для Сочигель, растущего Анвара и для Хоахчин, Каракорум удобнее продуваемой всеми ветрами степи.
После выборов Великого хана изменилось всё. Жизнь монголов стала иной. Темуджин торопился, создавая государство. Позавидовав деятельности чужаков, Чингизхан отыскал молодых, проворных монголов, пожелавших стать купцами, и оснастил их всем необходимым. Нашёл верблюдов, товар, дал охрану и послал торговать в дальние страны.
Совещания почти прекратились. Командующие стали собираться не чаще, чем раз в месяц. Иногда прилетал гонец с депешами от Великого хана и сообщал, что творится в Монголии.
Бывало, приходили от Темуджина приказы: дать одну-две тысячи из тумена для очистки степи от появившихся на караванных дорогах людей длинной воли. Разбойников окружали и, пригнав в Каракорум, включали в какой-нибудь тумен.
В степи стало ездить почти безопасно даже без охраны. Очень активных грабителей Темуджин велел убивать на месте. Монголия очищалась от хаоса. Но на окраинные районы изредка налетали мелкие отряды меркитов и даже найманов, тоже монгольских племен, кочующих по далекой Сибири. Они не захотели подчиниться Чингизхану. Не признавали его.
Но пришел день, когда события начали вновь ускоряться, да так, что их не успевали осмыслить, они становились непредсказуемыми. Рано утром друзей разбудил гонец от Темуджина с приказом срочно явиться в его курень. Чиркудай с Тохучаром моментально собрались, предчувствуя недобрые дела.
Оставив коней на окраине, они побежали на главную площадь куреня, где собралась огромная толпа. Здесь были все: старики, старухи, женщины, дети, нукеры. Прорвавшись к центру, они нашли Темуджина на открытой площадке напротив столба с перекладиной, к которой был привязан его брат Хасар.
Чингизхан с неприязнью смотрел на пленника, не смевшего поднять головы. Люди, в многолюдной толпе, шушукались между собой, с интересом наблюдая за происходящим. Чиркудай с Тохучаром протиснулись поближе к уже прибывшему Субудею.
– Кто тебя надоумил говорить такое? – грозно спросил Темуджин у брата. Чиркудай понял, что допрос начался давно.
Хасар качал низко опущенной головой, мотая длинными спутанными черными волосами с проседью и заплетенными на висках косичками, при этом он слёзно бубнил:
– Я был пьян, брат. Язык мой – враг мой…
– Мне донесли о твоих словах, оскверняющих меня. Ты говорил, что я незаконный хан, и плохой правитель! – обвинял Чингизхан. – Говорил это каждый день! Неужели ты каждый день был пьян?
