Николай Кочин - Князь Святослав
Вот он подал знак, и грянула музыка. Её подхватил хор. Калокир выпрямился на троне и стал посылать пирующим царственные улыбки. Драгоценные сосуды быстро опоражнивались, речи становились выспреннее. Все наперегонки старались сказать ему самое приятное и уж называли его не «светлейший», а «владыка», сперва как бы по нечаянности, а потом и совсем неприкрыто, намеренно льстиво. Лесть усыпляет благоразумие даже людей проницательных и опытных. Калокир и сам стал льстить своим подчинённым, говоря, что с такими помощниками будет легко править Романией и уже возбуждал их намёками на их будущие титулы и должности, которые, как он знал, представляют предмет их тайных надежд. Эти намёки тоже доставляли ему огромное наслаждение.
И всё это сборище людей, которые ждали от него изменения их незадачливой судьбы и которым он сулил деньги, земельные угодья, высокие должности, сытую и праздную жизнь, всё это сборище людей умилялось каждому его жесту, улыбке, вслух восхищалось им и повторяло с восторгом каждое его слово. Всем им мерещились Священные палаты, горы золота, и толпы, кидающиеся к ним в ноги преданных верноподданных.
Он уже назначил наместника в свою область — Херсонес, а также произвёл священника Анастаса в звание придворного историка. Тот уже записывал все события, которые сопровождали Калокира и, главным образом, всё то, что будущим василевсом было изрекаемо. И так как назначение историка Анастас понимал как возвеличивание своего василевса, то он постоянно следовал за Калокиром, на лету ловил каждое его слово, изречения, раздумья вслух и тут же запечатлевал. Поэтому патрикий теперь каждое слово выпускал обдуманно, убеждённый, что его потом будут повторять потомки.
Возлияние кружило голову Калокира, он тщился выжать из себя что-нибудь оригинальное, историческое, такое, что было бы вровень с изречением Юлия Цезаря: «Пришёл, увидел, победил».
Несмотря на свои молодые годы, он много читал, много всего видел, много странствовал. Поэтому считал себя человеком особенным умудрённым и призванным управлять людьми обыкновенными. Произнести историческую тираду вскоре случай представился. Сам «наместник» побеспокоился об этом.
— Что было бы, — сказал «наместник», пытая своего господина, — если бы вдруг намерения Святослава потерпели крушение, о чём, избави Всевышний и его, и нас. И об этом я говорю только предположительно. Святослав прошёл грозой по всей Волге. В боях отличался холодной и спокойной отвагой. Но он всё-таки варвар… Ромеи умеют побеждать не только оружием. И вот представим — случилась беда: войска Цимисхия настигли нас врасплох. Что тогда нам делать? Я говорю только предположительно, — опять оговорился «наместник».
Разговоры прекратились.
Калокир сказал громко и все почли долгом это запомнить:
— Неопытность имеет то свойство, что если её неожиданно постигает что хорошее, то она впадает или в неумеренную радость или в неприличную дерзость, а если душе вообразится что худое, то впадает в отчаяние. Я же отвечу словами:
«Audaces fortuna juvat»[2]
И все пирующие нашли это исключительно умным. И всем стало понятно, что хотел сказать патрикий. Предположения «наместника» могли осуществиться только в одном случае — если бы Калокир не обладал той опытностью, о которой он сумел ясно дать понять, не впадая в самохвальство. Все замерли в притворном изумлении. И видя, что минута исторической речи приблизилась, Калокир поднялся со своего трона и, собрав всё своё красноречие, сказал:
— Некогда Тацит изрёк: «там, где виновато много, не должно наказывать никого». Такое суждение я обращаю ко всем ромеям, поддерживающим гнилое дерево цимисхиевой узурпации. Несчастные, они не видят, что этот выскочка, пробравшийся к престолу через ложе отвергнутой Феофано, с каждым днём ведёт державу к гибели, легкомысленным поведением развращая подданных, неудачными военными походами позоря честь ромейского оружия, опрометчивостью своих деяний подтачивая корень благополучия всего благомысленного населения, бессмысленной враждой со Святославом навлекая на себя гнев Руси, силу которой он сумел испытать только столкнувшись с нею. Близок час великой и вечной дружбы этих держав, которые станут владычествовать над миром. Преступные властители нынешней Романии скоро будут сокрушены. Печальной памяти василевс Никифор, вероломно зарезанный своим племянником, когда-то сказал: «Для победы над врагом надо поражать самых высоких». Высокомерного распутника Цимисхия дни сочтены. Мы его поразим вместе с презренными приспешниками.
— Аминь! — произнесли священники громко.
Они склонили головы в сторону Калокира и застыли в оцепенении. Женщины изо всех сил старались сделать изумлённые глаза и восторженные улыбки. Византийская свита Калокира торжествовала. Величие момента обуславливалась и её наличием. Они считали себя сподвижниками будущего василевса.
— Мужи доблестные и отменные! — продолжал Калокир, поднимаясь на вершины красноречия и переживая победный восторг от сознания своего величия. — Мир и радость обещаю я ромейской державе. Пустая слава солдата не тешит меня. Бесконечные войны страшно истомили наших подданных. Держава ищет властителя с кротким сердцем и политическим благоразумием. Мир воцарится на земле, я в это верю. Верю! Следуйте за мной. И вы будете патрикиями, вы будете синклитиками, вы будете самыми знатными людьми империи!..
Он распахнул окно, и перед пирующими открылись дали в ясном пространстве, увитых виноградниками холмов и зеленеющие луга за городом.
— Плодовито чрево нашей земли, союз мой со Святославом крепок, держава моя сильна, готовьтесь, дорогие мои, пожинать плоды своей мне верности.
Он вдруг осёкся, и мгновенная бледность покрыла его лицо. То, что он увидел, не могло быть иллюзией, порождённой вином. Он ясно различил выходящее из-за холмов ромейское войско и отряд всадников-«бессмертных» с Цимисхием во главе. Он не мог разглядеть лица его, но он угадал его способ держаться около войска и манеру сидеть на коне. Притом же царские знаки посылали издали чрезвычайный блеск и сияние. Непобедимый страх вошёл в каждую его жилу. Колени тряслись, и он не мог унять их и уже не стыдился хвататься за них руками.
Пирующие все заметили эту перемену в Калокире и побросались к окнам и тоже увидели на холме приближающихся к городу всадников. Но никто не был испуган, кроме свиты Калокира. Священники ухватились за кубки, пряча лицо и боясь выдать свою радость. Опьяневшие женщины — болгарские боярыни и боярышни сдвинулись в кучу и стали возбуждённо шептаться. Свита Калокира бестолково сгрудилась у окна, забыв приличия, растерянно тесня друг друга и ожидая от своего властителя решающего слова. Но Калокир, растолкав их и сбрасывая на ходу пурпуровое одеяние, побежал в свои покои. Он одевался в одежду патрикия и всё повторял, стоящему рядом, «наместнику»:
— Коня!.. Самого лучшего коня. И всю мою стражу… Я уезжаю к Святославу в Доростол. А ты, Анастас, остаёшься здесь. Тебе надо самому видеть и записать начало гибели заносчивого Цимисхия, поправшего все законы божеские и человеческие… Клятвопреступник! Гибель его начинается… Святослав отбросит его к берегам Азии и тогда уж я не пущу его, пакостника, в столицу.
Он покидал на пол целый ворох одеяний, прежде чем сумел найти подходящее для себя. Затем он отобрал некоторых из своих телохранителей, и немедля выехал с ними из города.
Гости разбегались, и одни только слуги остались в палатах Калокира, починая нетронутые блюда и смакуя спокойно византийское вино. Между тем служители палаты были в растерянности и даже в страхе. Господин умчался, оставив их на попечение топарха, который в их глазах ничего не значил. «Наместник» собрал их всех и сказал:
— Вы видите, пока Святослав был на Руси, а наш красноречивый господин упражнялся в императорских осанках, собираясь вскоре сесть на престоле, истинный василевс — Иоанн Цимисхий, ум, высшую дерзость и государственную мудрость которого признает весь мир, неожиданно настиг властелинов наших и нас самих, погрязших в бессмысленных мечтаниях. Он выбросит всех изменников в Понт. Он сотрёт саму память о них из истории… Поэтому, чтобы нам-ромеям предстать перед законнейшим василевсом достойными прощения, следует наперёд доказать делом свою покорность ему… Надо тотчас же отворить ворота в город, когда василевс будет сражаться со Свенельдом… Несомненно, что русский воевода будет оттеснён в город, в нём запнётся, надеясь на прочность городских стен. И вот наш долг открыть ворота, когда наступит ночь… А теперь идите на улицу в простонародных одеяниях и наблюдайте, что там делается и что там говорится. Это тоже может пригодиться нам и василевсу. Знайте, что величие Романии превосходит все. Сила её восторжествует над варварами снова. Премудрый боже, продли годы самодержца Иоанна!
