Наоми Френкель - Дети
Он снимает руку с ее перчатки, стрелка скорости вздрагивает и начинает двигаться вверх. Он не хочет позволить ей сильно разгоняться, и кладет руку на ее плечо. Она ощущает тяжесть давящей руки, но никак не реагирует. Лицо ее замкнуто, но он чувствует, что она подчиняется его движениям. Он вдруг оставляет ее, словно испугавшись самого себя. Никогда раньше не пробуждалась в его душе та сила, которую он только что ощутил вблизи нее. В нем не осталось ни капля от прежней мягкости. Он хочет увидеть ее сдавшейся, подчиняющейся ему без колебаний, беспрекословно исполняющей его желания. Увидеть ее искаженное болью лицо. Его рука возвращается на ее плечо. Но лицо ее не изменилось. Ничего он не добился, но стрелка скорости начинает опускаться. Они продолжают скользить по шоссе, и автомобиль раздвигает туманные сугробы на две колышущиеся стены. Эдит проделывает все маневры вождения – меняет скорости, включает сигналы поворотов, тормозит и снова разгоняется рывком, ловко обгоняя огромный грузовик. Бросает назад победный взгляд, и шофер приветствует ее, размахивая шапкой и смеясь. Эрвин сузил глаза, глядя на шоссе. Лицо девушки замкнуто, движения механические, она покорна только внешне. Она защищается. Она снова думает об Эмиле. Вот, он рядом с ней. Они несутся в ночи. И чем больше она разгоняет машину, тем сильнее смеется Эмиль, поощряя ее. Они мчатся в сторону лесов, и ощущение опасности не оставляет их. Рядом с Эмилем она никогда не боялась ни высокой скорости, ни темени, ни преград на пути. Машина нарушала все правила движения. Эмиль распевал военные марши, и все вокруг словно исчезало – машина, воздух, шоссе, деревья по сторонам. Они открывали окна и хохотали навстречу ветру, обдирающему их лица. С трудом дыша, возвращались они домой уже ближе к утру, врывались в город, как победители, возвращающиеся с поля боя, и с пылу, с жару захватывали трофеи множества огней. Тяжелая рука сжала ей плечо. Несколько минут она гнала машину, не ощущая этой тяжести. Она возвращается к нормальной скорости. Рука прерывает ее мечтания, удаляет от нее Эмиля. Она возвращает Эмиля в проход между стенами тюрьмы. Сбежать от Эрвина, ударить кулаком в железные тюремные ворота, за которыми заключен Эмиль. Улицы Берлина уже стелются под колесами автомобиля. Огни фонарей смутно размыты в тумане. Машина замедляет движение, руки Эдит на руле ослабли. Множество гуляющих по тротуарам, много маленьких автомобилей и больших грузовиков, а между ними – сани и кареты. Чувствуется забастовка. Единственный пустой трамвай ползет посреди шоссе в сторону пригорода, откуда они въехали в город. Автомобиль с полицейскими сопровождает трамвай. Взгляд Эрвина переходит от Эдит в сторону трамвая, проносящегося мимо, провожая его поворотом головы, пока он не исчезает. Неожиданно Эдит чувствует, что рука ее освободилась от давления. Она вздыхает с облегчением, отряхивает голову, достает зеркальце из сумки, вглядывается в него, пудрит лоб и нос. Пудра распространяет приятный аромат. Он не обращает внимания на всю ее суету вокруг собственной персоны и на то, что она лавирует между машинами, управляя одной рукой, а в другой держа зеркальце.
– Приехали. Несмотря ни на что, приехали! – говорит она.
Ему слышится нечаянная радость в ее голосе. Она вышла вся выпрямившаяся и светящаяся из борьбы, а он остался сидеть, согнувшись и спрятав руки, которые давили на нее всю дорогу. Она улыбается самой себе, а он сидит со сжатыми кулаками. Не чувствует он в себе сил с достоинством выдержать то, что ему сегодня предстоит. Всю долгую дорогу он даже не вспомнил о суде, перед которым через некоторое время должен предстать. И уже сам этот факт говорит о его виновности. Если он хотел с помощью суда получить Герду, то больше ее не получит. Оба они проиграли. Вся вина на Герде, а не на Эдит. Герда своим предательством вовлекла его в эту чуждую его душе авантюру. Он больше не хочет получить Герду, и вообще освободиться от всего, завершить эту часть жизни и получить... получить Эдит.
– Куда тебя довезти, Эрвин? – спрашивает Эдит простуженным голосом.
– Здание партии недалеко от Александерплац.
– Я могу довезти тебя прямо до входа, у меня еще есть время.
– Нет. Ты не можешь этого сделать. – И глаза его, равнодушно скользнув по ее лицу, останавливаются на обрывках тумана, несущихся в воздухе.
Внезапно они оказываются в людском круговороте. Тротуары по обе стороны шоссе почернели от толпы, движущейся двумя бесконечными потоками. Два ряда автомашин ждут, пока освободится дорога. Посреди шоссе проход свободен, и полицейские охраняют его. Водители, чье терпение на пределе, не выключают моторов. Уличное напряжение охватило даже лошадей. Эдит открывает окно и высовывает голову наружу. Мелкий колючий снег падает ей на лицо. Сильный ветер врывается в салон автомобиля, ероша волосы Эрвина. Он старается закутать себя курткой, поднимает воротник.
– Большая демонстрация! – отвечает стоящий у машины полицейский на вопрос Эдит о причине задержки.
Демонстрация пока еще не видна, но движение со всех сторон уже ощутимо. Пока еще смутные звуки барабанов слышны издалека, обрывки пения носятся в воздухе, охватывая теснящихся на тротуарах. Людские потоки текут на улицу из всех боковых переулков. Видно, как на широкой улице быстро выстраиваются две стены людей, плотные, растущие из белого пространства. Из круговерти возникают темные колонны. Во главе их группа барабанщиков, и все пространство улицы заполняется громом голосов и шагов, дробью барабанов, ветром, развевающим знамена и плакаты. Красный цвет знамен и транспарантов покрывает белизну снега. Улица проходит по рабочему кварталу. Это – коммунистическая демонстрация.
– За советскую Германию! – кричат красные буквы с плакатов.
Из окна дома напротив, до пояса высунулась женщина. На ней темная одежда, седые волосы и длинная шерстяная черная шаль, развеваются на ветру. Она в сильном волнении машет белым платком демонстрантам.
– Рот фронт! Рот фронт! – кричит женщина, и ей вторит вся улица. Масса поднятых в воздух кулаков из всех окон, веранд и балконов.
– Рот фронт! Рот фронт!
В машине подрагивают стекла. Глаза Эдит и Эрвина прикованы к руке женщины в черном, вытянутой из окна. Все кулаки уже опустились, только ее кулак продолжает воодушевлять толпу.
– Рот фронт! Рот фронт!
– Опустится ли эта рука когда-нибудь? – спрашивает Эдит.
Рука неожиданно опустилась. Лошади на улице месят копытами снег, превращая его в белую пыль. Всадники, которые были как бы приложением к демонстрации, получили приказ встать во главе ее. Очевидно, их командир полагал, что снегопад прекратится, и дневной свет рассеет сумерки. Воздух недвижен и полон тенями. Полицейские рвутся вперед, как бы разрывая снегопад. И свет высветил черные блестящие каски и сверкающие пуговицы на мундирах. Барабанщики продолжают поддерживать монотонную дробь в такт шагающих демонстрантов. На улице установилась тишина. Ни поднятого кулака, ни звука трубы. Женщина в окне успокоилась, стоит, молча выпрямившись. Глаза всех в каком-то уважительном ужасе устремлены на скачущих колонной вооруженных всадников.
Внезапно офицер, словно выскочил из засады, и проносится галопом вдоль шеренг. Белый конь под ним издает радостное ржание в пылу галопа. Верховые полицейские отдают честь молодому офицеру в сверкающем мундире. Доскакав до головы колонны, он останавливает коня – весь воплощение власти. С этого момента он поведет демонстрацию, он их командир. Во главе группы барабанщиков, как бы показывая, что он не во главе коммунистической демонстрации, а во главе колонны охотников. Они вышли на охоту в свое удовольствие, и все барабаны выстукивают дробь в честь его коня. Белый платок, выпавший из рук женщины в черном, зацепился за острие высокого шеста, и выглядит, как знак сдачи в плен.
Эдит выпрямилась на своем сиденье, лицо ее покраснело. Преследуя какую-то свою цель, она опустила стекло и высунула голову. Сняла с головы черную шапочку и распустила волосы по ветру. Вцепилась пальцами в ручку дверцы, словно собираясь выйти наружу. Взволнованно положив руку на лоб, словно стараясь вспомнить что-то, не дающее ей давно покоя, смотрит на молодого офицера. Ветер забрасывает ей волосы на лицо, и она их откидывает нервным движением. Офицер приближается к ней шаг за шагом. Он уже у огромного грузовика, стоящего перед ее машиной. Водитель грузовика закрывает окно и прячется в кабине. Эдит же еще больше высовывается из машины и уже видит снежную пыль, поднимаемую копытами коня. Лошади, впряженные в карету, стоящую позади машины Эдит, встречают белого коня радостным ржанием. Офицер с силой дергает вожжи. Что-то гипнотическое есть во взгляде девушки. Эдит не отрываясь смотрит на офицера, и улыбкой как бы приветствует старого и доброго знакомого. Офицер остановился, за ним стала вся демонстрация. Барабаны замолкли. В установившемся внезапно безмолвии слышались завывания ветра. Глаза офицера, которые все время были сжаты в щелки, следя за всем, что происходит на улице, раскрылись перед Эдит, глядящей на него из окна автомобиля. Офицер смущен неожиданным вниманием, легкая улыбка возникает на его лице, и он отдает Эдит честь, как бы играя, с высоты своего белого коня. Конь гарцует, офицер подмигивает, машет рукой, и свистит, в знак уважения ее красоте. Две сильные руки втягивают ее в машину на сиденье, быстрая рука поднимает в гневе стекло окна автомобиля. Она старается освободить руки, и мягкий голос шепчет ей:
