Михаил Ишков - Адриан. Золотой полдень
На самом деле ты водишь за нос самого себя. Хватит ребячиться! Живи проще, без фантазий.
Впрочем, Сабина в долгу не оставалась — свою личную жизнь, особенно тайные любовные пристрастия, ей удавалось ловко скрывать от чужих глаз. Она никогда не давала поводов для конкретных обвинений. Эта своеобразная игра в немоту и глухоту куда прочнее соединяла супругов, чем бурная страсть или государственная необходимость.
В день ожидаемого приезда Адриана она лично проверила ближайшие к их семейным апартаментам коридоры и залы — чтобы лишних там не было! Император не выносил, когда в принадлежащих ему помещениях становилось тесно. В таких случаях он нередко впадал в неописуемую ярость и мог перебить чаши из драгоценного сирийского стекла и вазы из алебастра. Стекла и ваз было жалко, и Сабина предусмотрительно приказала все хрупкое спрятать подальше. Распоряжалась как бы между прочим, в предположительной форме, с просьбами обращалась исключительно к проверенным людям, так что Адриан, явившись в свои покои, нашел там жену, пустые натопленные комнаты, подогретую воду, любимую еду — горячую похлебку, копченого осетра, охлажденный напиток и вино. Все было сделано по его вкусу.
Вина то и дело клевавшему носом Антиною Сабина дать не разрешила. Велела принести фруктовую смесь. Когда мальчишка попил и немного взбодрился, он с интересом глянул на красивую, невысокого роста, богато одетую женщину.
Сабина спросила.
— Тебе известно, кто я?
Антиной непроизвольно зевнул и ответил.
— Ты — императрица. Тебя звать Сабина. Мой воспитатель часто вспоминал тебя. Он признался, что иногда очень скучает по тебе.
Императрица рассмеялась. Адриан развел руками, как бы показывая, что он здесь ни при чем.
Сабина покачала головой, потом добавила.
— Ты умен. Совсем, как твоя мать…
Адриан из‑за спины мальчика погрозил ей — молчи!
Антиной встрепенулся, с любопытством глянул на императрицу.
— Ты знала мою мать?
— Очень немного. Ты помнишь ее?
— Я вижу ее во сне. Ты расскажешь мне о ней?
Адриан сделал зверское лицо.
— Обязательно расскажу, только не сейчас. Тебе пора спать. Твоему воспитателю тоже надо отдохнуть, тем более, если он скучал по мне. Пусть даже иногда. Пойдем, я провожу тебя. Ты не хочешь умыться?
Мальчик поморщился.
— Не упрямься, Антиной!
— Ладно, не буду, — вздохнул мальчик
Устроившись на ложе в приготовленной для него спальне, Антиной попросил.
— Расскажи сказку?
— Какую?
— Какую тебе рассказывала бабушка. У меня не было бабушки, только бородатый дядька. Он заставлял меня мяукать.
— Зачем? — удивилась императрица.
— У него была ученая собака. Он объявил, что она умеет предсказывать будущее. Только все это было обман. Дядька заставлял собаку раскрывать рот, а я в это время незаметно мяукал, затем чревовещал оракулы. Люди платили ему денежки за предсказания, денежки он забирал себе.
— Боги, что за чушь? Неужели люди настолько глупы, чтобы верить мяукающей собаке? Неужели так бывает?
— Бывает, — вздохнул мальчик и попросил Сабину. — Как насчет сказки?
Императрица задумалась, потом, как бы сомневаясь, выговорила.
— Разве что о принцессе Голубое перышко?..
— Да — да, — обрадовался Антиной. — О Голубом перышке.
Сабина вздохнула.
— Жила — была принцесса Голубое перышко. Когда ей исполнилось тринадцать лет, ее украли пираты и продали в рабство злому колдуну — египтянину…
Антиной заинтересованно спросил.
— Это про маму?
Сабина едва удержалась, чтобы не разрыдаться. Воспользовалась темнотой и, справившись с голосом, твердо ответила.
— И про маму тоже. Ты слушай. Жила — была принцесса Голубое перышко…
Веки у Антиноя слиплись, он ровно засопел. Сабина поправила покрывало и вышла из комнаты.
В спальне муж поинтересовался.
— Что так долго?
— Я рассказывала ему сказку.
После короткой паузы император предупредил.
— Не порти мне Антиноя. Он нам не сын. Я уверен, среди смертных — хоть всю землю обойди! — не найти того, кто мог бы приходиться ему отцом.
Сабина, снимая ночную тунику, пожала плечами.
— Опять новые фантазии, Публий? Зачем?
Потом она совсем по — женски поделилась.
— Какой же он хорошенький. Просто красавчик! Весь в мать.
— О чем сказка?
— Я хотела рассказать ему о принцессе Голубое перышко, которую в тринадцать лет украли пираты и продали в рабство бородатому дядьке, который решил посвятить свою жизнь тому, чтобы научить собак мяукать, а кошек гавкать. Но прежде он научил принцессу бояться мужчин. Он был неисправимый выдумщик, этот дядька. А теперь, по — видимому, бородатый дядька собирается учить мальчика ценить мужчин. Этих бородатых козлов…
Адриан вздохнул.
— Сколько можно, Вибия! Ты неисправима. Иди ко мне.
* * *
Из письма императора Адриана Регулу Люпусиану, посланное в Байи ранней весной 126 года из Рима.
«…удивляюсь, мой друг. Мы находимся на расстоянии какого‑то десятка миль — день пути! — а я вынужден обращаться к тебе письменно. У меня складывается впечатление, что ты бежишь от меня. В этом нет ничего зазорного, я готов все забыть, принять любое твое решение, но я недоумеваю — неужели ты готов отказаться от тех благ, которые могла бы тебе доставить одержанная нами победа и благоволение властелина Рима?
Меня осаждают толпы просителей, их ухищрения поразительны, наглость беспредельна, а ты по неясной причине укрылся в деревне?
Что случилось, мой милый?
Неужели наш союз имел исключительно политическое звучание? Неужели твоя простушка, которой ты подарил свободу, тебе милее, чем бородатый дядька? Так меня недавно назвала жена. На несколько дней она сумела совладать со сварливым и докучливым нравом, но только на несколько дней. Прошел какой‑то месяц, и она вновь досаждает мне ревностью и нравоучениями.
Признайся, тебе не по нраву, что возле меня вдруг очутилось необычное, прекрасное существо? Но в том нет моей вины — Антиноем меня наградили боги. Это более чем увлечение! Антиной — это редчайшая возможность заняться более высокой, я бы назвал ее божественной, политикой. Я уверен, мальчишка является воплощенным в прекрасную форму повелением Высшего разума, своего рода верховным эдиктом, подтверждающим, что мое дело правое, и я двигаюсь в верном направлении.
Согласись, посланец небес должен быть прекрасен, он не может быть никаким иным, ведь прекрасное успокаивает, возносит, но, главное, дает возможность смирить нравы. Пусть подданные спорят по поводу выдающейся статуи, картины. Пусть отстаивают право на тот или иной стиль и презирают неучей, чем тратят силы на бесплодную погоню за властью. Это значит, что всякий, кто лелеет мысль любой ценой достичь империума, должен отчетливо сознавать, что на порочный путь его толкает тщеславие, но никак не призыв спасти родину, покарать тирана или утвердить справедливость.
Главное сделано — мы овладели страной. Не скажу — Римом, но государством без сомнения. Твоя заслуга в этом деле безмерна, я всегда буду помнить, как ты поддержал меня в трудную минуту. Я навсегда запомнил твои слова, дошедшие до меня в трудную минуту, — «ты единственный, кто способен поспорить с богами. Ты обязан с ними побороться — как с этими, на земле, так и с теми, на небесах. Это трудно, это нестерпимо трудно, но мы верим в тебя, в твою выдержку и прозорливость».
Ты поддержал меня и в тот скорбный для меня миг, когда Траян застал нас вместе. Ты отстоял наше право на страсть. Моему приемному отцу хватило ума не поддаваться глупой ревности — он назначил меня наследником.
Какой же наградой я должен отплатить тебе?
Требуй, ты все получишь сполна».
«…Что касается рутины, я стараюсь поступать последовательно, спешить от простого к сложному. С радостью сообщаю, что мои друзья21 теперь объединились в Государственный совет и приступили к работе. Оказалось, что назначенное вознаграждение, которое императорский преторий будет выплачивать его членам, вовсе не оскорбило их. Напротив, они восприняли назначенное жалованье как еще один повод для усердной работы.
Теперь пришел черед всадническому сословию. Оно будет реорганизовано исходя из тех соображений, которыми я делился с тобой еще в бытность наместником Азии. В руки всадников должны быть переданы все непосредственные рычаги управления. Власть должна иметь в распоряжении людей, для которых служение государству должно стать главной жизненной обязанностью. Этого нельзя добиться, допуская к управлению вольноотпущенников, потому что в этом случае вся ответственность за промахи и упущения будет лежать на цезаре, а он не всеведущ.
Государство — достояние народа, а не собственность императора. Пусть грамотные, честные, с широким кругозором, обладающие авторитетом люди из народа осуществляют мои планы. В этом смысле имущественный ценз, ранее обеспечивающий доступ в сословие всадников, уже не может служить синонимом деловитости, знаний, навыка. Ведь справедливость и трезвый расчет требуют, чтобы люди из низших сословий, обладающие всеми необходимыми достоинствами, должны быть приравнены к сословию всадников. На государственные должности следует назначать лиц, обладающих опытом военной или гражданской службы, пусть даже их имущество будет меньше, чем требует ценз. Предпочтение при этом будет отдаваться людям, имеющим юридическое образование.
