Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Судный день, или Йом Кипур – это тяжелый день даже для людей нерелигиозных, которые не постятся и не проводят этот день в молитвах. Атмосфера этого дня, тишина, серьезность лиц, отсутствие звуков музыки и отсутствие транспорта, даже частного – все это нагнетает тоску. Я встречала этот день в Израиле в третий раз.
Октябрь – это летний месяц, и было довольно жарко. Я сидела на балконе, что-то читала – и вдруг услышала шум проезжающей машины. Выглянула на улицу и увидела странную картину, не характерную для Судного дня: легковые машины одна за другой подъезжали к домам, из них выходили мужчины с белыми конвертами в руках и входили в дома. Через короткое время из домов выходили посыльные вместе с мужчинами, одетыми в военную форму, часто с винтовками в руках; они быстро садились в машины и уезжали. На всех балконах стояли люди и смотрели на это удивительное зрелище.
Было ясно: произошло что-то очень серьезное, из-за пустяка не стали бы нарушать святость праздника. Люди рассказывали, что автобус остановился возле местной синагоги и все мужчины, кроме стариков, сели в автобус и уехали.
Объяснение могло быть только одно: вот-вот вспыхнет война. Или уже вспыхнула. Я включила радио, хотя и знала, что в Судный день передач не бывает. И действительно – радиостанции работали. Было передано сообщение, что глава правительства Голда Меир выступит с важным заявлением. Просили не выключать приемники; возможно, будут дополнительные указания.
Заявление главы правительства было лаконичным. Она объявила, что Израиль подвергся нападению со стороны египетской армии на юге, у Суэцкого канала, и со стороны сирийской армии на севере, на Голанских высотах. По ее словам, силы ЦАХАЛа отражают нападение сил противника.
Вечером она выступила с более продолжительной речью. «Граждане Израиля», – обратилась она к нам, и это обращение отдалось во мне острой болью: оно напомнило об аналогичном обращении Сталина к народу через неделю после нападения нацистской Германии на Советский Союз. «Отец народов» не выступил сразу, так как думал, что произошел «пограничный инцидент», результат недоразумения – ведь Гитлер его союзник! Этот «инцидент», как он полагал, можно будет скрыть от народа. Только когда выяснилось, что это настоящая война, что на границах возникло катастрофическое положение, он обратился к народу, в помощи которого нуждался. Жестокий диктатор был в панике, опасался за свою жизнь. Надтреснутым голосом он сказал: «Граждане Советского Союза! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
В отличие от этого драматичного обращения глава нашего правительства говорила ровным голосом и деловитым тоном. Она не потеряла самообладания, хотя ей было известно то, чего мы не знали: что положение на фронтах крайне тяжелое, что Израиль застигнут врасплох и его армия не была готова к отражению удара.
Приблизительно в два часа пополудни послышалась протяжная сирена, и по радио было передано указание спуститься в подвалы. Мы послушались и сидели там какое-то время, но ничего не происходило. Дети вышли первыми, потому что им надоело; не было никаких ощутимых признаков опасности. Постепенно начали выходить и взрослые. Не было сигнала об отбое. Много лет спустя мы узнали, что была запущена ракета в сторону Тель-Авива. Израильский летчик-истребитель с помощью смелого маневра сумел сбить ее над морем.
В первую неделю войны царило очень мрачное настроение. Мы, бывшие советские граждане, умели читать между строк официальных сообщений о положении на фронтах: если говорится, что идут тяжелые бои, указывается число жертв на стороне противника и не сообщается о жертвах, понесенных ЦАХАЛом, это значит, что дела плохи. Но мы знали, что ЦАХАЛ мобилизует резервы и вскоре перейдет в контрнаступление, и с нетерпением ждали лучших новостей.
Были даны указания затемнять окна в вечерние часы. Общественный транспорт прекращал работу с наступлением темноты. У нас в редакции была организована вечерняя смена до 23.00, чтобы мы могли следить за сообщениями, поступающими от телеграфных агентств, и помещать их на первые полосы газеты.
Я часто работала вечерним редактором во время войны. Поскольку общественный транспорт не действовал после заката, была организована система подвоза домой для тех журналистов и работников типографии, у которых не было своих машин. Несколько работников нашей фирмы добровольно вызвались развозить людей. После окончания смены мы ждали своей очереди на подвозку. Нередко я возвращалась домой после полуночи. Поездки по пустым улицам с затемненными окнами домов навевали тоску. Мы пытались разряжать напряженность, шутить, но это не очень удавалось, так как все были усталыми и нервными. Никто не жаловался; мы знали, что наши трудности не идут ни в какое сравнение с тем, что переносят наши солдаты на фронтах.
Если не считать эти изменения, жизнь в тылу протекала как обычно. Люди сидели в кафе, в магазинах не было недостатка в товарах. На второй неделе войны сообщения с фронтов стали более ободряющими. Мы узнали, что наступление сирийских танков на севере остановлено и что ЦАХАЛ окружил третью египетскую армию, которая переправилась через Суэцкий канал и прошла в Синай, прорвав прибрежную линию обороны. Наряду с этим в тыл просачивались сведения о больших потерях на нашей стороне, особенно на египетском фронте.
Официально война продолжалась девятнадцать дней, но было много огневых инцидентов и после вступления в силу соглашения о прекращении огня, навязанного Израилю великими державами. Самой активной в усилиях остановить наступающие силы ЦАХАЛа была, разумеется, наша «доисторическая родина». Советский Союз не хотел допустить сокрушительного разгрома его арабских клиентов. Как бывшая советская гражданка, я не могла забыть, что все наши жертвы – 2569 человек в этой войне и тысячи в других войнах – пострадали от оружия, пришедшего из одного источника – Советского Союза. Все раненые, оставшиеся инвалидами и до сих пор страдающие от болей, были поражены оружием, которым Советский Союз щедро снабжал наших противников.
Несмотря на тяжелое начало, к концу войны победа ЦАХАЛа была ясной и неоспоримой. Но, несмотря на это, мы оказались на распутье, на водоразделе между «Израилем до» и «Израилем после». Если победа в Шестидневной войне повлекла за собой энтузиазм и прилив национальных чувств евреев во всем мире, включая СССР, победа в войне Судного дня, не менее блистательная с военной точки зрения, повлекла за собой чувства подавленности и депрессии.
Что представлял собой «Израиль до»? Народ был оптимистичен, уверен в себе, полон радужных планов на будущее. Народ верил, что с войнами покончено, что конфликт разрешен в нашу пользу. Мы, репатрианты, жадно впитывали эти настроения. Нам нравилась официальная версия конфликта, согласно которой правда и справедливость стопроцентно на нашей стороне. Нам нравились песни о Шестидневной войне, о новых поселках в Синае и о цветах, которые девушки бросают танкистам. Быть израильтянином – это звучало гордо.
Один из политических лидеров, Игал Алон, разработал план, в котором определял, какие части занятых в Шестидневной войне территорий Израиль сможет возвратить арабам в обмен на признание и полный мир, а какие нужно оставить в наших руках ввиду их стратегической важности. Ни у кого не было сомнения, что это зависит только от нас. Очень многие не хотели даже слышать о возвращении какой-либо части территорий. Я узнала тогда новое понятие – «неделимый Эрец Исраэль». Возникло даже движение под таким названием. Оказалось, что государство Израиль и Эрец Исраэль (страна Израиля) – это вовсе не одно и то же.
Только Бен-Гурион, который был уже далек от власти, предвидел будущее и призвал еще в 1967 году немедленно возвратить все территории, как сам он сделал после Синайской кампании – особенно сектор Газы, в котором он видел главную опасность для будущего Израиля. Но кто хотел слушать его слова? «Он стар, выжил из ума…»
Народ и его руководители думали, что мы можем делать все, что нам вздумается, ни с кем не считаясь, и мир будет аплодировать нам. Мы победили – и точка. Никто больше не осмелится поднять на нас руку. Таков был «Израиль до» (вой ны Судного дня).
Прошло всего лишь шесть лет – и мы оказались в другом Израиле, том, который я называю «Израиль после».
Это Израиль, который как был, так и остался стороной в кровопролитном конфликте, который с большим трудом отбился от врагов, научившихся воевать и наносить нам большие потери. Эти враги, хотя и потерпели поражение, не хотят даже говорить с нами и принимают на знаменитой Хартумской конференции резолюцию о трех «нет»: «Нет – миру, нет – переговорам, нет – признанию». Никто в Израиле не забыл первые страшные дни войны, когда страна была в настоящей опасности, когда прославленный полководец Моше Даян произнес леденящие душу слова: «Рушится наш Третий Храм…»
