Ривка Рабинович - Сквозь три строя
После полугода неудач я разорвала связь с бюро.
Параллельно всему этому происходило много событий, как в моем маленьком семейном кругу, так и в целом по стране. Событий, которые очень повлияли на мою жизнь.
В 1972 году в страну приехал мой брат – на сей раз с гостевой визой на срок шесть месяцев. За полгода до того он перенес тяжелый инфаркт, еле выжил, но его сердце очень пострадало. Едва ли в то время в Новосибирске делали операции на открытом сердце; если бы его сразу оперировали, повреждение на сердце было бы меньше или его вовсе не было бы. Но при тамошнем состоянии медицины человек может только надеяться на свою выносливость или умереть.
Я очень обрадовалась его приезду: надеялась, что вновь сложится небольшая семейная ячейка, мы не будем так одиноки. Мама позвонила и сказала, что у нее нет постельных принадлежностей для Иосифа. Я сразу запаковала одеяла, подушки и остальные принадлежности, полученные со склада Сохнута – после прибытия багажа все это было мне не нужно. Я связала огромный узел и поехала на мамину квартиру. Каково же было мое разочарование, когда я столкнулась с холодным отношением, знакомым мне по приездам Иосифа в Ригу: мама почти не смотрела в мою сторону, все ее внимание было сконцентрировано на сыне. «Привезла постель? Положи там» – это были единственные слова, которые она сказала мне, когда я вошла с узлом размером больше меня. Иосиф тоже не проявил особого тепла при встрече со мной. Он совсем не был похож на того брата, который специально приехал в Ригу с семьей, чтобы проститься перед моим отъездом: тогда он был сердечным, заботился обо мне, а теперь держался как чужой.
С раннего детства я знала, что ему отдается предпочтение в семье и что он принимал свое особое положение как должное. Только во время наших встреч в Риге, когда родителей там уже не было, он вел себя как брат. Я тогда думала, что мы раз и навсегда сломали преграду между нами, но оказалось, что я ошибалась: мама всегда будет стоять между нами. Этим она фактически лишила его сестры, а меня лишила брата – со всем вытекающим из этого. Он, правда, выиграл от ее безраздельной любви, но проиграл, по-моему, гораздо больше.
Все же я приехала навестить его несколько дней спустя, и мы немного поговорили. Он рассказывал главным образом о своей болезни; по его словам, врачи сказали, что он едва ли сможет работать. Одно из его предсердий сильно пострадало, его наружный слой разрушился, от него осталась тонкая пленка. Если она порвется, это означает немедленную смерть.
Мама всячески старалась удержать его от возвращения в Россию. Она пригласила своих знакомых, которые часто бывали в доме при жизни папы, и все уговаривали его остаться. В их словах была логика: при тамошнем состоянии медицины он не перенес бы еще один инфаркт. Сам он разрывался между своими обязанностями перед семьей и желанием жить здесь. Как оставить дочку, которую он так любит? С другой стороны, какой толк ей будет от него, если он скоро умрет? В те месяцы, когда он еще был в статусе туриста, ему дважды пришлось лечь в больницу. Лечащие врачи сказали, что он должен пройти операцию байпасов; правда, это опасно при состоянии его сердца, но все же дает какой-то шанс на улучшение его состояния.
Мама сказала ему, чтобы не беспокоился насчет работы: он будет жить у нее, и, если не сможет работать, она позаботится о том, чтобы у него было все необходимое.
– Правда, мои доходы невелики, но их хватит нам обоим на скромную жизнь, – сказала она.
Мне она сказала слова, которые ударили меня как кнутом:
– Жаль, что я дала так много денег на квартиру для Ады. Теперь я могла бы дать эти деньги Иосифу.
И еще:
– Ты здорова и устроена, о тебе вообще нечего беспокоиться.
Иосиф принял решение остаться и получил статус нового репатрианта. У него было никаких трудностей абсорбции – ни хлопот о жилье, ни трудностей с изучением языка, так как он быстро восстановил свое владение ивритом, полученное в гимназии. Здоровье его улучшилось, он нашел хорошую работу – его профессия программиста пользовалась большим спросом. Он зарабатывал в несколько раз больше меня, но этот факт ничего не изменил в твердом мнении мамы, что нужно заботиться только о нем.
Когда он написал Зое, что решил остаться, так как состояние его здоровья требует лечения, которое могут дать ему только израильские врачи, она ответила на это разрывом отношений с ним. Мама была рада: она не терпела свою русскую невестку и была равнодушна к своей внучке. Он же страдал от разрыва. Он посылал жене письма и посылки; на письма она не отвечала и иногда возвращала их нераспечатанными. Казалось, нет никаких шансов восстановить семейную ячейку и побудить ее и дочь приехать в Израиль.
Через какое-то время он познакомился с женщиной, новой репатрианткой, моложе его лет на пятнадцать, и начал встречаться с ней. Она жила в Герцлии с сыном и была энергична и полна амбиций. У нее была очень большая квартира. Я недоумевала, как ей удалось получить такую большую квартиру на двух человек: ведь компания «Амидар» не давала новым репатриантам престижные квартиры и при распределении жилья всегда учитывала число человек в семье. По-видимому, эта женщина знала способы, помогающие добиваться того, что недоступно другим.
После недолгого знакомства Иосиф переехал к ней. Он приобрел меблировку для всей квартиры, которая до того была пуста, как сарай; купил несколько кондиционеров и другие электроприборы.
Мама вновь осталась одна, и я продолжала раз в неделю навещать ее, ухаживать за ней и за ее домашним хозяйством, насколько у меня хватало сил. Ее способности функционировать в быту очень снизились, она перестала готовить для себя и почти ничего не ела. Иосиф тоже приезжал раз в неделю, привозил продукты и старался ее накормить.
Он был практичнее нашего покойного отца и добился для мамы пособия по старости от Института национального страхования. Она могла получить помощницу на несколько часов в день, что решило бы проблемы с ее питанием; но в своем обычном негативистском духе она заявила, что никакая чужая женщина не переступит порог ее дома.
Однажды, после особенно тяжелой ручной стирки, я сказала Иосифу, что ни одна женщина в Израиле не делает такую работу, какую приходится делать мне. В то время были в продаже маленькие стиральные машины, которые можно было ставить на мраморное покрытие на кухне и стирать в ней четыре-пять вещей. Назывались такие машины «Снегурочками». Я попросила, чтобы он купил хотя бы такую машину.
Он ответил, что если уж покупать стиральную машину, то он предпочитает купить большую и хорошую. Так он и сделал. Мама кричала, что она «не намерена стать прачкой на старости лет», но Иосиф умел не обращать внимания на ее крики и делать то, что нужно. Понятно, что мама сама не включала машину, это делала я, но это было несравнимо легче, чем ходить в прачечную и стирать вручную. И все же оставалось еще много проблем, связанных с уходом за мамой.
С помощью знакомого адвоката, знакомого мамы, я пыталась прийти к договоренности об уплате алиментов со своим бывшим мужем, который тем временем тоже приехал в страну и нашел работу в одной из организаций Гистадрута. Миша, которого, в израильском стиле, звали теперь Миха, был несовершеннолетний, и ему полагались алименты до восемнадцатилетнего возраста. Яша, разумеется, не хотел платить и твердил, что я зарабатываю больше него. С большим трудом удалось договориться об алиментах в размере 100 лир в месяц.
Эта сумма должна была перечисляться на мой банковский счет, но поступила туда только один раз. В следующем месяце мне уже пришлось выяснять, почему не переведены деньги. Он стал жаловаться, что не может, что он купил что-то для дома, чтобы я подождала, он вернет мне долг. Я прекрасно знала, как он платит долги: в Риге не раз случалось, что он занимал деньги у знакомых, а затем они приходили ко мне требовать уплаты долга. Я всегда говорила им: «Зачем вы давали ему деньги? Ведь вы его знаете!» В конце концов, мне приходилось платить, чтобы не позориться. Я поняла, что ради получения 100 лир в месяц мне придется вести с ним бесконечные споры и, возможно, даже обращаться в судебные инстанции. Все это будет стоить мне здоровья и окажется пустой тратой времени, которое для меня дороже, чем сама сумма. Я махнула на это дело рукой.
Такова, по-видимому, моя судьба: добиваться всего своими силами, не ожидать ни от кого помощи. Ведь даже мама заявила, что обо мне совсем не нужно беспокоиться.
Глава 46. Черный Судный день
Судный день, или Йом Кипур – это тяжелый день даже для людей нерелигиозных, которые не постятся и не проводят этот день в молитвах. Атмосфера этого дня, тишина, серьезность лиц, отсутствие звуков музыки и отсутствие транспорта, даже частного – все это нагнетает тоску. Я встречала этот день в Израиле в третий раз.
Октябрь – это летний месяц, и было довольно жарко. Я сидела на балконе, что-то читала – и вдруг услышала шум проезжающей машины. Выглянула на улицу и увидела странную картину, не характерную для Судного дня: легковые машины одна за другой подъезжали к домам, из них выходили мужчины с белыми конвертами в руках и входили в дома. Через короткое время из домов выходили посыльные вместе с мужчинами, одетыми в военную форму, часто с винтовками в руках; они быстро садились в машины и уезжали. На всех балконах стояли люди и смотрели на это удивительное зрелище.
