Семь престолов - Маттео Струкул
— Он оставил мне письмо, написанное довольно необычным почерком, очень изящным и тонким. И больше ничего. Иногда мне даже кажется, будто вся эта история — плод моего воображения, в те дни взбудораженного множеством забот. Этот художник исчез, словно сон.
— Признаюсь, от вашего рассказа бросает в дрожь, ваше святейшество.
— Понимаю. Поверьте, я и сам вздрагиваю, когда вспоминаю о нем. Однако если бы я был умнее, то смог бы понять этот знак и приложить больше усилий для предотвращения ужасной трагедии. А теперь враги грозят стереть с лица земли весь христианский мир.
— Этого не произойдет.
— Надеюсь. Но, чтобы быть в этом уверенными, нам нужно добиться мира и согласия между всеми правителями-христианами. Это наш последний шанс на спасение, им необходимо воспользоваться. Пьетро, вы очень умный юноша и принадлежите к одной из самых выдающихся династий Венеции — королевы морей. Прошу вас сделать все, что в ваших силах, чтобы помочь мне достигнуть той цели, что я поставил перед собой. Не ради меня, а ради спасения мира.
— Ваше святейшество, я сделаю все возможное.
— В таком случае ступайте, кардинал, я отправляю вас в Венецию. Поговорите с дожем и передайте ему мое желание.
— Слушаюсь, ваше святейшество.
— Можете идти, — сказал понтифик, протягивая руку, на которой сверкал перстень святого Петра.
Кардинал Барбо, наклонившись, коснулся кольца губами, а затем направился к выходу из часовни.
ГЛАВА 81
НА ЗАЩИТУ БЕЛГРАДА
Миланское герцогство, замок Аббьяте
Что-то в нем изменилось. Он устал от такой жизни. Расскажи ему кто-нибудь год назад о подобных душевных терзаниях, он бы расхохотался, но сейчас было совсем не смешно. Если хорошо подумать, все изменилось после падения Константинополя. Теперь от одной мысли о преступлениях, которые он совершил, бросало в дрожь. Назад, понятно, уже ничего не вернешь, но можно попытаться исправить свои ошибки. С нынешнего дня он станет другим человеком, это точно. Пусть даже придется поплатиться собственной жизнью.
Первым делом нужно вернуть деньги — плату за пролитую кровь, а потом он отправится на настоящую войну, сражаться с настоящим врагом. Чтобы защищать то, что дорого сердцу: принципы, землю, народ, веру — то, ради чего действительно стоит идти на смерть.
Он чувствовал себя лживым, подлым, презренным, отвратительным — продолжать этот список можно до бесконечности. А подумать только, какое удовольствие он испытал, когда убил ту несчастную, и как восхищался женщиной, поручившей ему это злодеяние.
Он отправился к Франческо Сфорце, сказал, что хочет уехать, и объяснил почему. Капитан согласился без возражений. Если бы он знал, какое преступление совершил его верный солдат, то приказал бы зарубить его насмерть, или, скорее, убил бы его на месте собственными руками.
Но у судьбы, видимо, были другие планы, потому что Франческо Сфорца пожал ему руку, поблагодарил та голы службы и отпустил на все четыре стороны.
* * *
Перед ней стоял Габор Силадьи. Его длинные светлые волосы слиплись от пота, глаза налились кровью, и впервые за время их знакомства взгляд был полон бушующей ярости, которую он словно не мог больше сдерживать.
Увидев ее, Габор преклонил колено, а когда она сказала ему подняться, заговорил:
— Ваша светлость, прошу прощения, что я ворвался к вам как вихрь, без приглашения, но я пришел сообщить о своем отъезде.
Бьянка Мария удивилась. Должно быть, случилось что-то ужасное, догадалась она, но перед тем, как попросить Габора остаться, решила выяснить причину такого решения:
— Почему вы хотите уехать? Вы сообщили моему супругу, что намерены покинуть его войско?
— Да, я сообщил ему, ваша светлость. Причина же моего отъезда очень проста: султан Мехмед Второй, глава крупнейшей мировой империи, разграбил Константинополь, а теперь собирается идти на Белград. Он намерен завоевать Венгрию, и Янош Хуньяди — регент Венгерского королевства, в свое время сражавшийся под знаменами вашего отца, — созывает венгерских солдат, чтобы собрать вместе все силы для защиты городских стен.
— Разве Белград находится в Венгрии? — спросила Бьянка Мария.
— Нет, он в Сербии, но на границе с землями Яноша Хуньяди. Город занимает стратегически важное положение: это ворота для проникновения в христианский мир. Если Мехмед Второй преодолеет их, то очень скоро доберется до Вены, а затем и до Венеции и даже до Милана.
— И вы хотите быть там и защищать город. Я понимаю вас, Габор. Скажите лишь, есть ли способ вас удержать? Ваши услуги крайне ценны для меня, и мне очень нравится, что вы человек слова. Поверьте, это очень редкое достоинство, особенно в мире, где принято говорить одно, а делать другое.
— Ваша светлость, благодарю вас за эти слова, но я должен отказаться от вашего предложения и сейчас объясню почему. Не только мое присутствие необходимо в Белграде, там нужны все лучшие рыцари Рима, Милана, Венеции, Флоренции, Неаполя, Генуи, Феррары и всех остальных городов, какие вы только знаете. Это же относится и к солдатам из Франции, Испании, Англии, Португалии, Албании, Валахии, Трансильвании и всех земель христианского мира. Константинополь пал, пока герцоги и дожи сражались за лишний клочок земли. Я устал. Нет никакой чести в войне, где сегодня я сражаюсь против наемников, которые завтра окажутся на моей стороне. Опасность грозит не только Венгрии, но и всем известным землям. У Мехмеда Второго солдат больше, чем звезд на небе, и его войско грозит усыпать поля мертвыми телами, вырубить под корень леса, погасить солнце, убить все, что мы любим. Вот почему я должен ехать. Я не человек чести, но я умею сражаться и собираюсь выполнить свой долг.
Бьянка Мария пораженно молчала. Габор был прав, и, слушая его пламенную речь, она впервые задумалась о том, что, сражаясь за Милан и защищая собственную династию, совершенно упустила из виду происходящее в мире. Падение Константинополя, безусловно, стало трагедией, но Милан больше беспокоился об атаках венецианцев, об эпидемии чумы, о войне между шайками разбойников, которые по-прежнему роились здесь и там, будто назойливые мухи, а потому не обратил на печальные вести издалека особенного внимания. Призывы понтифика прозвучали будто невнятные жалобы, как отзвуки устаревших идеалов, о которых все давно забыли.
— Габор, я не буду вас задерживать. Позвольте лишь поблагодарить вас за то, что вы только что рассказали мне. Ваши слова помогли мне выглянуть за границы моего маленького мира. Безусловно, воплощающего в себе все, что важно для меня, но при этом — лишь частички чего-то несоизмеримо большего. Он может исчезнуть в один момент, если действительно произойдет то, чего вы опасаетесь. Скажу больше, если мне удастся
