Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Александр почти не знает Михаила, они редко видятся. Ему скоро пятнадцать. Михаил очень близок с Николаем, и это понятно: между ними всего два года разницы, и обоих суровой рукой воспитывает генерал Ламсдорф, назначенный им в наставники еще отцом и весьма уважаемый матушкой. Говорят, что характером Мишель напоминает Константина: такой же неровный, склонный к резким переходам от добродушия к суровости и шуткам не лучшего тона. Так почему же поляки желают его? Надеются «обратить в свою веру», пока его личность не сформировалась окончательно, а после смерти Александра отделить польскую корону от великорусской. Ну разумеется.
Карл Нессельроде считает, что поляки никогда не отрекутся от мечты о своей независимости, создать Польское королевство – значит со временем утратить несколько западных провинций, а в настоящем – настроить против себя Австрию, союз с которой крайне необходим. Однако важнее всего то, какую дорогу к своей мечте они изберут. Князь Адам говорит, что поляк, не готовый всем пожертвовать, чтобы возвратить себе Отчизну, либо обманщик, либо презренный трус, действующий из гнусных расчетов. Полякам колют глаза Бонапартом, который сделал их своим орудием для притеснения других народов, но если разобраться, то это поляки, уже испытавшие всевозможные притеснения, унижения и жестокие обиды со стороны трех соседних держав, отнявших у них землю, вольности и покушавшихся на самое имя поляков, избрали своим орудием Бонапарта, чтобы с его помощью отомстить им и всё вернуть. Австрия и Пруссия сделались союзницами Франции от страха и бессилия, они легко отпадут от Бонапарта, едва тот немного ослабеет, но поляки остались верны ему даже в несчастье! Потому что ими движет не страх, а вера и надежда. Александр должен стать их новым Бонапартом, не повторив его ошибок. Он вернет полякам надежду, отнятую у них Наполеоном. Но Австрии и Пруссии пока лучше об этом не знать.
* * *
В Кёнигсберге они провели только пару дней, чтобы немного отдышаться, и выехали в Данциг. Там уже хозяйничал генерал Рапп, принявший Удино с распростертыми объятиями; эти семь дней выдались самыми спокойными. Эжени не переставала удивляться друзьям своего мужа: Жан Рапп моложе Шарля на два года и потому до сих пор получил «всего» двадцать четыре раны, последнюю из них – при Березине, однако вместо отдыха и лечения император отправил его укреплять первую линию обороны, чтобы Данциг мог выдержать шестимесячную осаду. В городе не было ни казарм, ни армейских конюшен, ни магазинов; генерал Кампредон (которому уже пятьдесят два года) занялся строительством укреплений, а генерал Рапп следил за починкой оружия, изготовлением боеприпасов и устройством квартир: скоро сюда должна прийти дивизия Гранжана из первого эшелона корпуса Макдональда – несколько тысяч уставших, обмороженных людей, по большей части инвалидов.
Эжени попросила генерала, чтобы ее мужу не сообщали никаких дурных вестей, поэтому Рапп не рассказал ему об измене пруссаков и о том, что кампания, похоже, не закончена. Все свои хлопоты он выдавал за подготовку к новой кампании, которая начнется весной, а не к возможной осаде города неприятелем, который готовится перейти Неман. На днях Мюрат покинет Кёнигсберг…
Удино пребывал в счастливом неведении до самого Берлина, куда они приехали первого января, поселившись в гостинице «Россия» на Унтер-ден-Линден. Эжени досадовала на себя: как это она не доглядела! Шарль уже начал вставать и даже спускаться вниз, там-то ему и попалась на глаза забытая кем-то французская газета с напечатанным в ней 29-м бюллетенем Великой армии… Пришлось снова посылать за доктором; Шарль так разволновался, что ему отворили кровь из руки. Неоднократное упоминание его подвигов оставило его совершенно равнодушным, но слова о том, что армия лишилась кавалерии и артиллерии, изнурена и обескуражена, вывели его из себя. Опозорить Великую армию на всю Европу! Кому нужна эта правда? Она еще выйдет французам боком!..
В самом деле, его сын Виктор пережил пренеприятное приключение, когда добирался в Берлин на почтовых. На выезде из одного поселка карету окружила разъяренная толпа немцев; Виктора и графа де Терма, который ехал вместе с ним, вытащили наружу и хотели поколотить. «Что вы делаете, это сын маршала Удино!» – в отчаянии выкрикнул адъютант. Гроза внезапно стихла; те же самые люди, которые только что были готовы их растерзать, теперь предлагали свою помощь. Но не всех же французов охраняет славное имя. Страшно подумать о судьбе несчастных, которые вздумают путешествовать в одиночку…
Через два дня после их прибытия Фридрих-Вильгельм III прислал из Потсдама своего обер-гофмейстера, чтобы приветствовать герцога Реджио в своих владениях и спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Эжени мечтала только об одном: поскорее вернуться в Бар, где Шарль выстроил себе красивый особняк с парком и садами, там они точно будут в безопасности. Им осталось проделать еще двести тридцать лье!
* * *
«Париж, 5 января 1813 г.
Фредерику VI, королю Дании и Норвегии, в Копенгаген.
Господин брат мой, я получил через своего посланника множество русских бюллетеней и должен сказать Вашему Величеству, что это полная ложь. Неприятель всегда бывал разбит и не захватил у моей армии ни единого орла, ни одного орудия. 7 ноября мороз усилился чрезвычайно; все дороги стали непроходимы; с 7-го по 16-е у нас пали 30 000 лошадей. Часть наших обозов и артиллерийских повозок сломалась и была брошена; наши солдаты, не привыкшие предохраняться от холода, не вынесли мороза в 18–27 градусов. Они покидали свои ряды в поиске убежища на ночь, и поскольку у нас не осталось кавалерии для их защиты, несколько тысяч постепенно попали в руки неприятельских войск. Генерал Сансон, который был вовсе не начальником штаба, а главным топографом главной квартиры, был захвачен группой казаков в тот момент, когда он снимал чертеж позиции. Других офицеров постигла та же участь, когда они остались одни. Мои потери ощутимы, однако неприятель не может приписать их себе. Моя армия сильно пострадала и всё еще страдает; это бедствие прекратится вместе с
