Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы

Они остановились на ночлег на берегу небольшой речки Буры.

Утром Рокоссовский проснулся очень рано, когда монгол только что увел лошадей на водопой, а дочка и жена еще спали.

На востоке багряным отсветом горел горизонт. Мохнатый прозрачный сумрак высвечивал обширную долину, на которой паслись овцы, лошади и верблюды.

Вскоре проснулись жена и дочка. Рокоссовский никогда не думал, что такими восторженными и душевно глубокими могут быть отцовские чувства. С тех пор как родилась Ада, он отдавал ей все свободное время. И теперь, едва она проснулась, он ее умыл, накормил и отправился с ней гулять. Малышка только что научилась ходить: она то стояла и лепетала «папа, мама», то шла, то, держась за отцовскую руку, бежала. У отца ликовала душа — он поднимал ее, как пушинку, и целовал в пухленькие щечки.

Юлия, счастливо улыбаясь, наблюдала за ними и не скрывала радости.

Уже поднялось солнце и начало подогревать землю. Отец поднес девочку к ближайшей юрте. Они вместе наблюдали, как полуголый карапуз — от горшка два вершка — ведет на веревочке здоровенного верблюда, подводит его к тюкам. Пожилой монгол кричит: «Сок!» — и по этой команде верблюд покорно опускается на колени и спокойно ждет, пока его навьючат. А рядом ждет своей очереди другой верблюд, который привязан к воткнутой в землю палочке. Выдернуть палочку или порвать веревочку для верблюда не составляет никакого труда, однако он этого никогда не сделает: верблюд понимает, что его привязали.

Монгольские пустыни были очень похожи на степи Даурии, где Рокоссовскому приходилось воевать. Но по мере продвижения к столице Монголии начала появляться гористая местность, сосновые и березовые леса, склоны холмов, сплошь покрытые багульником. Лошади шли тяжело, а потом и вовсе остановились — пришло время их кормить.

Глухо шумел лес. Рокоссовский взял на руки дочку и пошел на гулкий и дробный стук. На сосне сидел дятел, наряженный в темно-синий фрак с красным подбрюшником и белым галстуком. Он, деловито разглядывая результаты своего труда, старательно долбил клювом.

Лес и горы мало-помалу редели, и постепенно появились песчаные холмы, а за ними глубоководная река. Здесь они остановились на ночлег.

Утром Рокоссовский уговорил монгола пойти на рыбалку. Над рекой висел густой туман; было прохладно. То тут, то там появлялись на воде круги — резвилась рыба. Рыболовы забросили удочки. Почти мгновенно поплавок задрожал и пошел ко дну. Рокоссовский умело подсек и начал подводить рыбу к берегу, а затем выбросил ее на поверхность. На солнце затрепетал всеми цветами радуги громадных размеров сиг.

Поминутно рыбаки вытаскивали то чебака, то сига, то крупного тайменя.

— По нашей буддийской вере, рыбу ловить категорически запрещается, — сказал монгол.

— Почему?

— Рыба является живым существом, и ее душа в будущем вполне может переродиться в человека, может, даже она уже была человеком и попала в воду за какие-то грехи.

— А как же овцы, лошади, которых вы употребляете в пищу? Это соответствует буддийским представлениям о неприкосновенности всего, что живет на земле?

— Это исключение: мясо — единственная пища в наших монгольских степях. И без шкур животных мы обойтись не можем. Конечно, тут имеется противоречие, но наши ламы на это внимания не обращают.

— В христианстве тоже имеются противоречия, — произнес Рокоссовский, следя за поплавком. — Бог велел человеку обрабатывать землю и питаться ее дарами. Каин занимался земледелием, а ведь Авель пас овец. Вряд ли бы он стал пастухом только для того, чтобы играть на свирели и любоваться своими овцами.

— Откуда вы знаете христианскую религию? — удивился монгол.

— Когда учился в польской школе, а затем в гимназии, Закон Божий был обязателен для всех.

— Раньше я был ламой, — сказал монгол, — потом меня засосала торговля.

— Где вы усвоили русский язык?

— О, я более двенадцати лет имел дело с вашими купцами.

— Коротко поясните: в чем суть буддийского учения?

Монгол отложил в сторону удочки. Он не спеша набил трубку табаком и, глубоко затянувшись, сказал:

— Божественный дух рассеян по миру маленькими частицами. Каждый человек носит эти частицы в себе. Спасение человека в постоянном общении с хорошими друзьями. На небесах — это будисатвы и будды, а на нашей земле — ламы. Будды могут являться в мир в образе человека. И на земле самый добрый друг — это лама. Освещая путь светом его наставлений, человек может надеяться на счастливое перерождение после смерти.

— А чему учит ваш лама? — спросил Рокоссовский. Он полагал, что для работы с малограмотными монголами эти сведения могут пригодиться.

— Прежде всего надо избегать черных грехов и следовать белым добродетелям.

— Это как понимать? — Рокоссовский поднялся и закинул удочку почти на самую середину реки.

— Девять черных грехов человеческих делятся на три разряда. Первый — это грехи тела: воровство, убийство и всякий блуд. Ко второму разряду принадлежат грехи языка: злословие, клевета, ложь. К третьему — грехи, совершенные мыслью: злоба, зависть, неверие. Достигнуть святости может только тот, кто верит в Будду. И те, кто не знает истинной веры, хотя и имеет человеческий облик, носят в себе все признаки животного. Кто не верит в буддизм, те обречены на вечные страдания. После смерти душа человека, исповедующего ложную религию, может за грехи возродиться в теле какого-нибудь зверя или вот в такую рыбу. — Он кивнул на ведра, в которых шевелилась рыба.

Рокоссовский, погруженный в думы, смотрел на реку, по отмелям которой важно расхаживали дикие гуси. «Самое главное во всякой религии, — подумал он, — это ответ на вопрос: как жить человеку на этой грешной земле и что станется с ним после смерти».

Вскоре беседа закончилась — пора было двигаться дальше.

К вечеру они добрались до широкой и бурной реки. Здесь же решили перебраться на другой берег и заночевать. У переправы находились четверо монголов. Ни парома, ни лодок у них не было, лишь у обросшего тальником берега болтались на привязи несколько сколоченных попарно бревен. Монголы называли их батами. Воды в реке было чуть выше пояса, но сильное течение сбивало с ног. Лошади с трудом были переправлены вброд, а телеги загрузили на баты. Переправлять сразу жену и дочку Рокоссовский не решился. На каждом бате находились по двое монголов. Они смело входили в воду, поворачивали бревна торцом к берегу и удерживали их в таком положении, пока другая пара грузила повозку. Телега ложилась на бревна, колеса по самую ступицу погружались в воду. Бурная река норовила унести бат по течению, но монголы длинными шестами удерживали его и направляли к противоположному берегу.

— Мне страшно за них, — с тревогой в голосе говорила Юлия. — Один неосторожный шаг — и они полетят в стремнину.

Но монголы, ловко орудуя шестами; уверенно выполняли свою работу.

Рокоссовский вместе с ними переплыл туда и обратно и пришел к выводу: можно перейти реку только на верблюде.

Монгол договорился с погонщиками, которые выделили самого сильного двугорбого верблюда с седлом. Рокоссовский переправил на противоположный берег жену, потом дочку. Ада сначала боялась садиться на верблюда, а потом не хотела с него слезать.

После короткого ночлега снова тронулись в дорогу. Почти до самой Урги дорога вилась по взгорьям и волнистым долинам. Воздух был насыщен запахами полыни и чабреца.

По дороге то и дело попадались поклонные холмы. Это были памятники степного суеверия. Рокоссовские не раз наблюдали, как монгол, проезжая мимо такого места, слезал с коня, обходил холм с юга и, повернув лицо к северу, бил несколько земных поклонов, очень громко произносил несколько гортанных слов и бросал на холм то, что оказывалось под рукой, — камни, ветку, кусок материи, а то и длинную трубку. Один укреплял на вершине холма желтый платок, другой — несколько пестрых лоскутков или же пучок конских волос.

На следующий день до Урги оставалось километров двадцать. Дорога круто пошла вверх на перевал Гэнтэй — самый высокий из тех, какие им попадались на пути. Ехать было тяжело — снег сделал дорогу скользкой и опасной. С вершины хребта была видна долина, на которой раскинулась Урга. Чем ближе подъезжали к ней, тем оживленней становилась дорога. Навстречу попадались всадники, длинные караваны верблюдов.

По широкой пустынной улице они въехали в город. Юлия Петровна все ждала, когда же появятся городские строения. Но вот они оказались на пустынной площади, и, к удивлению Рокоссовских, монгол объявил, что это центр города. Кругом ни одного дерева, за глухими высокими заборами не было видно ни зданий, ни даже юрт. Они проехали еще километра полтора и остановились у деревянного домика, где стоял часовой.