Бенджамин Дизраэли - Алрой
«Стоп, стоп! Времени в обрез. Сейчас взгляни на это кольцо с редчайшим изумрудом. Этот дар я получил от брата. Не удивляйся, у меня есть брат. Или был. Пути наши разошлись давно. Мы с ним различных взглядов. Он видел жизни цель в стяжании благ земных и в этом изрядно преуспел. Разлука разжигает страсть, разность убеждений не убивает любовь. Сей роскошный самоцвет — знак ее. Возьми себе кольцо. Кто знает, что ждет тебя? Придется туго, разыщешь брата, если жив, и он поможет. Драгоценность окажется полезной. Главное же, уповай на Бога праотцов наших — Авраама, Ицхака и Якова.»
Они обнялись.
«Мы мешкаем, Алрой! Тебе пора в путь. Бери кинжал и этот кошелек. Все сгодится. На берегу Иордана я это добыл. Ах, если б можно было мне равнять с тобою шаг! Лучше вместе умереть, чем расставаться! Зачем стыдимся чувств? Вот, слезы на глазах. Я, железный Джабастер, плачу. Ты — тоже. Обнимемся в последний раз. Не станем вслух прощаться. Пусть каждый про себя подумает на свой манер.»
Глава 4
Алрой в плену у разбойников
4.1
Старинное предание сообщает нам две важные вещи о скипетре царя Соломона. Во-первых, этот символ царской власти хранится в одной из необнаруженных доселе гробниц древних еврейских монархов. И во-вторых, лишь их потомку дано разыскать гробницу и завладеть скипетром. Имея при себе каббалистический талисман, который поведет к искомой цели, Алрой пустился в дальний путь в святой город Иерусалим. Заметим, что в те далекие века не только среди иудеев, но и среди христиан распространена была страсть к подобным паломничествам.
Предводителю изгнания предстояло пересечь пустынное пространство, бесконечно большое, в сравнении с тем, что он преодолел, бежав из Хамадана. Следуя вдоль караванного пути, Алрой прибудет в Багдад. Из столицы халифов до Иерусалима путешествие обещает быть сравнительно нетрудным, однако, слишком много опасностей подстерегает одинокого путника, пока он достигнет Багдада. Но ведомый великой мечтой и поощряемый Божественным призванием не отступит.
На Алрое грубой материи черная одежда, какую носят курды. На кушаке, что повязан вокруг пояса, укреплен кинжал. Белый тюрбан на бритой голове отражает солнце. Простая обувь спасает ступни ног от огня песка. За спиной мешок с провизией — сушеное мясо, жареные зерна, мех с водой. Опираясь на посох, вчерашний баловень судьбы, а ныне ее невольник, привыкший к роскоши, не знавший отказа в прихотях, Алрой упрямо поглащает милю за милей бескрайней пустыни Персии. Довольствующийся немногим — дух его открыт для многого.
Ночью и утром он шел, днем отдыхал. Удачный день — и найдет тенистый клочок земли под пальмой рядом с прохладным источником. А нет удачи — и расположится на песке, соорудив из своей одежды укрытие от солнца. Простота есть и знак благородства, и притязание на величие.
Три недели минули, как Алрой покинул пещеру каббалиста. И не единого человека не встретил. А пейзаж стал меняться: земля уж не так суха, и растительность щедрее зеленеет, и в воздухе плывет аромат растений. Случайная птица нарушила одиночество пилигрима. Им по пути, но, кажется, птица куда как вольнее.
Вот встретилась пальмовая роща. Высокие прямые стволы. Зеленые макушки огромными кистями рук подпирают синеву. Листья переговариваются, лениво покачиваясь на ветру. Внизу блестит трава. Серебряный поток звенит, вьется в лабиринте кочек и камней, и непонятно, где берет начало. Голуби не умолкают. Сотни легких бабочек кружатся тут и там, от куста к кусту несут на крыльях своих солнца свет. Оазис!
4.2
Пальмовая роща два дня служила Алрою прибежищем для отдохновения от изнурительной дороги. Вдоволь вкушал фиников, чистой водой утолял жажду. Если б сознавал вполне, как много сил потрачено, должно быть пожелал продлить идиллию, но вечное счастье губительно. Думы о предстоящем звали к новым испытаниям, и безмятежности нет места в сердце.
Предводитель продолжал путь и вскоре к изумлению своему увидел далеко-далеко впереди очертания городских стен и башен. Перед ним предстал один из полуразрушенных городов, канувшей в небытие древней империи Силусид. Ободренный, Алрой добавил шагу. Утомился, сделал привал под куполом гробницы некоего мусульманского святого. К заходу солнца подошел к городским воротам. Стражников места пусты, кавалькады не въезжают и не выезжают, не видно жителей, верблюды не пасутся. Безлюдье и запустение.
Приближалась ночь, но магнит новизны сильнее осторожности, и Алрой пересек линию ворот.
Взгляду Давида открылся огромный город, и облик строений необычен и нов для него. Если столь величественны и пышны развалины, как великолепен город был в век расцвета! Перспектива уменьшает летящие вдаль стройные ряды колонн. Не все они целы, но это не нарушает красоты, лишь добавляет таинственности. Площади вокруг храмов щедро украшены мозаикой, не угас блеск позолоты. Гранитные обелиски покрыты знаками и надписями. Триумфальные арки надменны, хоть фризы их полустерты. Бани, купальни, фонтаны замерли без воды. Вот изящный акведук, вот порфиный столб. Разбитая статуя забытого героя лежит на постаменте. Восхищенный, Алрой созерцает великолепие древности. Люди умирают, города пустеют, а красота живет и творит себе все новых почитателей. Великое и поколениям не разрушить.
С изумлением взирал Алрой на окружавшую его картину разрушения, вечности и красоты. Глаз не насыщался, и удивление росло. Пыл любопытства охлаждался опаской неизвестности, но зрелище затягивало. Куда ни глянь — кругом чудеса, и нет им конца. Эхо собственных шагов в предночной тишине наполняло сердце тревогой и трепетом. Алрой размышлял: «Вот я, юный иудей, Предводитель изгнания, любуюсь красою мертвых творений чужих древних монархов. Империи и династии, метрополии и провинции, народы и воинства — возникают и расцветают, гибнут и исчезают. Лишь народа Израиля сторонится время. Я, потомок древнего царя, жив, дышу, замышляю великое. И блестит золотом мой Иерусалим. Слово, дело, герой. Вечный народ вернется к величию!»
Но над пафосом и фантазией смеются простота и реальность. Раздался крик. Алрой обернулся. Разбойники-курды схватили и связали его.
4.3
Подгоняя пленника, разбойники поспешили вдоль главной городской улицы. Дойдя до ее конца, они свернули к ионическому храму. Пейзаж становился все менее привлекательным. Сохранившиеся постройки попадались реже, преобладали развалины. Картины великолепия сменялись видом разорения.
Ярок и короток закат на востоке. Слабеет, розовеет багровый цвет. Почернели дальние башни, но различимы на небосводе, не слились с ним. Бледная пока луна похожа на маленькое облако, колеблется его призрачный свет.
Лиходеи со своей живой добычей обогнули храм и направились к большому овальному зданию, изрядно побитому веками. От крыши до фундамента стену его украшала широкая трещина.
За стеной находился большой амфитеатр, лунный свет увеличивал его размеры. Внизу в центре расположилась группа людей. В стороне стояли лошади и верблюды. Люди были заняты пиршеством. Они сидели на циновках и коврах, пили и ели. Лица жестоки, веселы и красны от света и жара горящего костра. Головы повязаны платками, просторная одежда, много оружия.
«Лазутчик!» — провозгласил один из пленителей Алроя, вытолкнув последнего на середину большого ковра, где сидел атаман банды.
«Повесить его!» — небрежно бросил владыка, не глядя в сторону жертвы.
«Это вино великолепно, или я не истинный мусульманин, о могущественный Шерира!» — вполне юмористически заметил один из авторитетов в разбойничей иерархии, обращаясь к атаману — «Однако, мы были бы несправедливо жестоки, столь поспешно применяя крайнюю меру. Подвергнем его пыткам, глядишь, и узнаем что-нибудь полезное.»
«На твое усмотрение, Кислох,» — ответил Шерира. «Эй, ты откуда взялся? Молчит. Ясно: лазутчик. Петли ему не избежать!» — добавил атаман.
Разбойники развязали пленника, намереваясь сделать веревке иное употребление. Тут вмешался один из проницательных соратников Шериры.
«Лазутчики не молчат, отвечают. Этот больше походит на переряженного торговца.»
«В таком случае при нем должны быть драгоценности. Спрятаны в одежде, скажем. Надо обыскать его,» — выступил с новым планом Кислох.
«Так обыщите его!» — нетерпеливо выкрикнул Шерира, — «Делайте что хотите, только подайте-ка мне еще бутылку! Это греческое вино — лучший из трофеев. Эй, там, не спите! Разожгите посильнее огонь! А ты, Кислох, противник жестокости, не вешай его, а зажарь!» — расхохотавшись, закончил Шерира.
Разбойники приготовились обыскивать Алроя. Тот заголосил: «О, друзья мои! Да, да, друзья! Отчего нам не быть друзьями? Пощадите меня! Я молод, беден и ни в чем не повинен! Я не лазутчик и не торговец. Я пилигрим!»
