Анатолий Рыбаков - Прах и пепел
— Особист разбирается.
— Пошлите машину за командиром автороты, пусть немедленно явится.
Вскоре в комнату вошел толстый майор в очках — особист. За ним ввели красноармейца с измученным лицом, обветренными губами, в шинели, пилотке, сапогах. Жуков озадаченно смотрел на него.
— Я приказал явиться командиру автороты!
Особист козырнул:
— Разрешите доложить, товарищ генерал армии. Командного состава в роте не осталось. Куда делись или куда их подевали, пока не установлено. Водители показали, что ими командовал вот этот красноармеец. Его допрос я и веду. Очень много неясностей, товарищ генерал армии.
Жуков перевел взгляд на Сашу.
— Почему не докладываетесь?
Саша поднял ладонь к пилотке, что-то проговорил. Голос хриплый, простуженный, ни слова не разберешь.
— Что, что?! — раздраженно переспросил Жуков.
— Красноармеец Панкратов доставлен, — повторил Саша.
Жуков смотрел на него. Так ему еще никто не смел отвечать.
Саша выдержал его взгляд. Расстреляют? Плевать!
— Вы командовали ротой?
— Я вел роту в Пронск.
— Откуда?
— Из района деревни Хитрованщина, западнее железной дороги Михайлов — Павелец.
— А где командир роты?
— Погиб при авиационном налете.
— Вот-вот, — вмешался особист, — все командиры убиты, все шоферы целы.
— Кто вам поручил вести роту? — сурово спросил Жуков.
Саша затравленно огляделся. Генералы, полковники, сидят тут, смотрят на него. Гладкие, с ромбами, со шпалами… Их бы сейчас туда, в снег, в овраг, машины на плечах вытаскивать… Стратеги… Довели страну… Допустили Гитлера до Москвы… Сказать бы им все, что он о них думает…
— Я спрашиваю, кто вам поручил вести роту?!
И этот! Прославленный полководец — тоже ведет допрос.
— Ну! — повысил голос Жуков.
— Родина поручила, товарищ генерал армии, — прохрипел Саша.
Все молчали. И генералы, и полковники.
Жуков не спускал с Саши пристального взгляда.
— Вы член партии?
— Беспартийный.
— Как оказались в Пронске?
— Рота должна была доставить груз в Узловую, в тылы Двести тридцать девятой дивизии. Встретился капитан с бойцами, сказал, что дивизия в окружении. Что делать? Немецкие танки движутся на Михайлов и Скотин. Единственная дорога для нас была между Михайловом и Скопином.
— Разве там есть дорога?
— Есть грейдер.
Жуков наклонился к карте.
— Здесь ничего не обозначено.
— Дорога строилась перед войной, не закончена. Успели пройти грейдером. На карте, конечно, нет.
— А вы откуда знали про грейдер?
— Работал на строительстве этой дороги.
— Можете показать?
Саша наклонился к карте. С пилотки упала капля, снег таял в тепле.
— Разрешите снять головной убор, а то карту замочу.
— Снимайте.
Саша сунул пилотку под мышку, снова наклонился к карте.
— Вот по этим населенным пунктам: Дурное, Грязное, Малинки, Хитрованщина.
Жуков подвинул карту начальнику штаба.
— Перенесите на свою карту, произведите рекогносцировку. — Повернулся к Саше. — В каком состоянии дорога?
— Мы прошли с лопатами. А если со снегоочистителем, то проехать легко.
— Сколько шли?
— Двое суток. Ночами. Днем боялись воздуха.
— Ночи теперь длинные, — задумчиво проговорил Жуков. — Потери?
— Есть раненый, обмороженные. Прошу оказать медицинскую помощь. — Саша оглянулся на особиста. — Хотя гражданин майор назвал нас преступниками, но преступники тоже имеют право на медицинскую помощь.
— Помощь будет оказана, — сказал Жуков, — а вы знаете фамилию командира Двести тридцать девятой дивизии?
— Не знаю.
— Полковник Мартиросьян!
Поднялся командир Двести тридцать девятой дивизии, молодой красивый армянин.
— Полковник Мартиросьян, ваша авторота?
— Разрешите доложить, товарищ генерал армии, в наше распоряжение шла отдельная авторота подвоза. Однако дивизия уже вела бой с окружавшими ее превосходящими силами противника и двадцать седьмого ноября, закопав в лесу тяжелое оружие, прорвала кольцо окружения и пришла сюда, в район «Большое село». Прибыть в окруженную дивизию авторота не могла. Есть основания думать, что это именно та самая авторота.
— Откуда у вас такие основания?
— Так получается по совпадению всех обстоятельств, товарищ генерал армии. И если вы мне позволите сказать…
— Говорите!
— Если вы мне позволите сказать, товарищ генерал армии, — повторил Мартиросьян, — то движение этой роты в Пронск в коридоре между двумя атакующими танковыми колоннами противника считаю мужественным выполнением своего воинского долга.
— Вот как, оказывается, — усмехнулся Жуков. — Ладно, садитесь! Красноармеец…
— Панкратов, — подсказал особист.
— Панкратов… В карте разбираетесь. Где учились?
— На автодорожном факультете Московского транспортного института.
— Инженер, значит… А почему рядовой?
— Так получилось.
— Есть документ об образовании?.. Покажите!
Саша расстегнул шинель, из кармана гимнастерки вынул сложенное вчетверо свидетельство, положил на стол. Деваться некуда! Черт с ними, пусть знают. Дальше фронта не зашлют.
Жуков прочитал первую страницу, перевернул… Саша не отрывал от него взгляда… Сейчас дойдет до строчки: «Дипломный проект не защитил ввиду его ареста…» Дошел! Поднял глаза на Сашу… Смотрит… Опять читает, опять смотрит…
— В комсомоле были? С какого года?
— С двадцать пятого.
Жуков опустил глаза к свидетельству.
— Тут обозначен зачет по военному делу…
— В институте была высшая вневойсковая подготовка.
Жуков повернулся к Голикову.
— У нас инженеров не хватает, а у вас они тут ходят в простых шоферах.
Голиков мог бы сказать, что об этой автороте он ничего не знает и шофера этого видит впервые. Но он был опытный чиновник и понимал — в такой ситуации возражать нельзя. Жуков прав: так использовать инженерные кадры — непорядок, за непорядок кому-то надо выговорить, кому именно, не имеет значения.
Жуков взял у Саши красноармейскую книжку, передал начальнику штаба и, смотря в свидетельство, продиктовал:
— Запишите дополнительные данные: окончил автодорожный факультет в 1934 году. Свидетельство номер сто восемьдесят шесть дробь тридцать четыре… Записали? Составьте аттестацию на присвоение звания военного инженера третьего ранга, я ее сейчас утвержу.
Вернул Саше свидетельство.
— Поздравляю с присвоением звания военинженера третьего ранга.
— Спасибо, товарищ генерал Армии.
— Работайте, воюйте, служите Советскому Союзу.
Саша козырнул:
— Есть служить Советскому Союзу!
Утром 6 декабря советские войска перешли в контрнаступление и, несмотря на сильные морозы и глубокий снег, отбросили противника на 150-200 километров от Москвы.
26
По радио гремела бравурная музыка, каждые полчаса передавали сообщения о стремительном продвижении немецких войск, о занятых городах, сбитых самолетах, сотнях тысяч пленных: «Советские войска так бегут, что мы едва за ними поспеваем». Эмигрантские газеты ликовали: «Настало наше время». Мережковский и Зинаида Гиппиус благословляли немцев на «крестовый поход».
Германия победит Россию так же молниеносно, как победила другие страны Европы. Что же будет с ним, с Шароком? Успеет ли Берия уничтожить документы своего ведомства? Если не успеет, значит, немцы у себя в тылу, в Париже, обнаружат господина Привалова — советского шпиона. Даже если документы будут уничтожены, захватят сотрудников НКВД те, спасая свою шкуру, выдадут его. В обоих случаях виселица ему обеспечена.
Что же делать? Пойти и открыться немцам? Зачем он им? Кто он? Брошенный Советами на Западе шпион. Будет оправдываться: «Работал не против Германии, а против белогвардейской эмиграции». Кто его станет слушать?
Уйти к англичанам? С чем? Кого он им даст? Третьякова? Не нужен им ни Третьяков, ни Шарок. Отдадут в СССР незадачливого перебежчика: получайте от верных союзников по антигитлеровской коалиции.
Уходить надо было тогда, в тридцать девятом, не с пустыми руками пришел бы, а с большой добычей: резидент, агенты, явки, Эйтингон с мексиканской командой. И недалеко пришлось бы идти, на соседней улице их контрразведка.
Немного успокоила Шарока остановка немцев под Москвой — не сумели взять с ходу, значит, НКВД успеет вывезти или уничтожить документы, легенда господина Привалова так быстро не раскроется. Если немцы и победят, то не так скоро, как предсказывали некоторые эмигранты, «фикция отпора» — утверждал писатель Борис Зайцев. Оказалось, не фикция.
Всю свою жизнь Шарок трепетал перед советской властью, был убежден в ее несокрушимости. И вот со злорадством наблюдал за ее поражением. Но если режим падет, то и ему придется отвечать за его преступления, повязан с ним навсегда. Так что пусть уж лучше продержится, а там будет видно.
