Георг Борн - Султан и его враги
— Точно так, светлейшая принцесса: благородный паша, его супруга и уродливая девушка, которая, собственно, и нашла у меня ребенка и у которой, по ее словам, мальчик был постыдным образом украден!
Хиссар не знал, что это было сделано по приказанию принцессы, но знай он это, он еще меньше колебался бы сказать это.
Рошана была не в состоянии произнести ни слова больше и рукой сделала знак, что капитан может идти.
Когда Хиссар вышел, принцесса опустилась на диван, совершенно подавленная тем, что узнала.
Сади и Реция снова вместе и нашли своего ребенка! Ее месть не удалась!
Дрожа от бешенства, принцесса вскочила с дивана.
— Еще не все потеряно! — прохрипела она, казалось, что мщение, которым она только и жила, внушило ей новую мысль: «Они еще в моей власти и почувствуют мою силу!» Но вдруг она остановилась.
— А что если они уже оставили Стамбул и находятся в безопасности? Тогда все погибло! — прошептала она в волнении и громко позвонила.
В комнату вбежало несколько слуг.
— Спеши в Стамбул, — сказала она одному из них, — найди дом Сади-паши и узнай, там ли еще Сади-паша, его супруга Реция и их маленький сын! Поторопись, я жду ответа.
Слуга сейчас же отправился исполнять данное ему приказание.
Что касается принцессы, то гнев ее был так велик, что она готова была убить Эсму, виновницу всего, но Эсма уже умерла и тем избавилась от всякого наказания.
Через несколько часов вернулся слуга из Стамбула.
— Ну, что, нашел ты дом Сади-паши? — вскричала принцесса.
— Да, повелительница, по крайней мере, мне говорили, что это был дом Сади-паши и что другого у него небыло, — отвечал слуга.
— Был дом Сади-паши? — повторила принцесса, объятая ужасным предчувствием.
— Паша недавно продал его, принцесса.
— Был ли ты в доме?
— Да, его купил у паши богатый торговец оружием Калеб и теперь живет в нем.
— А Сади-паша?
— Его нет больше в доме.
— А не слыхал ли ты, куда он отправился?
— Сади-паша с супругой, сыном, прислугой и дочерью галатской толковательницы снов уехали вчера ночью по железной дороге.
— Уехали!
— Да, так говорил Калеб.
— Уехали…
— Сади-пашу изгнали. Он никогда больше не вернется в Стамбул!
Последняя надежда уничтожить ненавистных ей людей пропала для принцессы. Полученное известие произвело на нее ужасное впечатление, страшный гнев заставил ее забыть о присутствии слуги. Затем, увидев, что он все еще стоит у двери, она бросила в него большую хрустальную вазу. Слуга кинулся вон, а ваза разбилась.
Всю ночь принцесса, как безумная, металась по дворцу, так что все слуги попрятались, опасаясь за свою жизнь.
Наутро она немного, казалось, успокоилась и велела приготовить себе ванну.
Так как принцесса принимала ванну почти каждый день, то ее приказание никого не удивило, и прислужницы поспешили все приготовить. Затем они раздели принцессу, по не сняли с лица покрывала и оставили ее одну.
Тогда принцесса сорвала с себя покрывало, и сходство ее лица с лицом мертвеца было так велико, что, увидев себя в зеркале, Рошана с ужасом отшатнулась.
Разбив один из флаконов с душистой эссенцией, которой прислужницы натирали ее после ванны, Рошана перерезала себе вены на руке и села в ванну, вода которой быстро покраснела от крови…
Прошел час, а принцесса все не звала своих прислужниц. Тогда одна из них решилась заглянуть в ванну.
Рошана лежала в ванне, как спящая, но вода была ярко-красная от крови.
Прислужница вскрикнула, и на крик ее вбежали другие, но все в ужасе отступили при виде лица Рошаны, которое они видели в первый раз.
Были призваны доктора, но помощь их была уже не нужна — жизнь навсегда покинула Рошану!
XXXI. Шакал и гиена
Лаццаро, точно шакал, подкарауливал проходившего Мансура. Греку приходилось разделять одиночество пустыни со своим смертельным врагом.
Действительно, придуманное Золотыми Масками наказание было ужаснее смерти! Они свели здесь двух преступников, руки которых были запятнаны кровью бесчисленного множества жертв.
Мансур, эта ползущая гиена, совесть которого не трогали вопли несчастных, павших жертвами его планов, казалось, примирился со своей судьбой и со свойственной ему предприимчивостью начал заботиться о себе.
Может быть, он надеялся на освобождение.
Нагруженный птицами, убитыми на охоте, Мансур не заметил Лаццаро, который был так поражен встречей, что еще не придумал, что ему делать.
Шалаш, построенный Мансуром и защищавший его от палящих лучей солнца, возбудил в Лаццаро сильную зависть и желание завладеть им. Делить же его со своим смертельным врагом греку и в голову не приходило. Во всяком случае, поселись даже они вдвоем, эта жизнь должна была скоро кончиться смертью одного из них, а Лаццаро, конечно, не желал быть этим одним.
Кроме того, Лаццаро имел то преимущество, что он знал о присутствии Мансура, тогда как тот не догадывался о греке.
Скоро наступил вечер, и Лаццаро начал чувствовать сильную жажду. Наверное, в шалаше Мансура было чем утолить ее.
Лаццаро бродил около шалаша, как вдруг Майсур вышел из него, по всей вероятности вдоволь подкрепившись пищей и питьем. Казалось, что с наступлением ночи Мансур снова отправлялся на охоту, так как он нес ружье за спиной.
Лаццаро бросился на землю и старался прицелиться в Мансура. Один выстрел — и все было бы кончено, и ему нечего было бы бояться Мансура, но в случае промаха тот узнал бы о присутствии врага.
Но в то мгновение, когда Лаццаро хотел спустить курок, Майсур вдруг повернул направо и исчез за стволом дерева.
Грек не достиг своей цели, случай спас на этот раз Мансура. Приходилось снова ждать, так как Лаццаро решил, что ему еще представится случай убить Мансура.
На этот раз грек довольствовался тем, что отправился в шалаш Мансура, чтобы утолить жажду.
Войдя внутрь, Лаццаро невольно удивился благоразумию Мансура: весь шалаш, как пол, так и стены, был покрыт шкурами животных. Днем они защищали от солнца, а ночью сохраняли тепло.
Во внутренней части шалаша было устроено нечто вроде очага из камней, над которым висели куски мяса, приготовленные для копчения. Около очага были оставлены сабля и нож.
Но Лаццаро сильно мучила жажда, а он до сих пор еще не находил, чем утолить ее, по всей вероятности, если у Мансура и была вода, то он зарыл ее, но где? Выйдя из шалаша, грек заметил около него довольно большой камень и решил, что, вероятно, Мансур прячет под ним воду. Отодвинув камень, он начал рыть землю и, действительно, очень скоро открыл бочонок с водой, из которого и утолил жажду.
Между тем ночь уже наступила, и вышедшая луна светила так ярко, что свет ее проникал внутрь шалаша, куда лег Лаццаро, положив около себя заряженное ружье, в ожидании возвращения Мансура.
Ночь надвигалась, луна светила по-прежнему ярко. Вдруг тишина ночи была нарушена глухим, далеким ревом, угрожающе пронесшимся по пустыне.
Лаццаро узнал этот рев: это лев бродил по пустыне. Может быть, царь зверей нашел его след, и в нем проснулась жажда человеческой крови.
Рев повторился. Затем все стихло. Грек внимательно смотрел и слушал. Вдруг его испугал шум за шалашом, он стал внимательно прислушиваться, может быть, это Мансур возвращался с Другой стороны? Это было очень вероятно.
Лаццаро тихонько взял ружье, приготовившись к нападению.
Тогда он ясно расслышал, что кто-то приближается к хижине.
Наконец Лаццаро увидел посетителя! Холодный пот выступил у него на лбу, а волосы встали дыбом — громадный лев приближался к шалашу.
Красивое животное слегка помахивало хвостом и, описывая круги, все ближе подкрадывалось к шалашу!
Лаццаро устремил на льва свой гипнотический взгляд, но темнота ночи уменьшала его силу, а то, может быть, лев не избежал бы его власти.
Лаццаро должен был принять какое-нибудь смелое решение, чтобы спастись от гибели, так как лев его увидел.
Когда щелкнул курок, лев сделал прыжок и прилег на некотором расстоянии от входа в шалаш. Его хвост лежал на земле, а налитые кровью глаза сверкали. Он припал к земле, как кошка, готовясь броситься на добычу.
Лаццаро прицелился в глаз своему врагу, битва с которым совершенно не входила в планы грека. Легко могло случиться, что гром выстрела привлечет Мансура к месту битвы, тем не менее Лаццаро не мог колебаться, ему грозила смерть, так как лев уже готовился к прыжку.
Лаццаро прицелился, но рука его дрожала. Выстрел грянул и громко раздался в тишине пустыни. Лев испустил короткий рев, казалось, что пуля ранила его, и одним прыжком он достиг шалаша, который затрещал под его тяжестью, но ярость помешала ему сделать верный прыжок. Грек успел отскочить в сторону и, воспользовавшись минутой, когда лев лежал на шалаше, хотел бежать. Он отбросил в сторону разряженное ружье и выхватил из-за пояса кинжал.
