Экспедиция надежды - Хавьер Моро
Приютское начальство старалось облегчить процедуру усыновления, сообщила сестра-хозяйка. Но большинство желающих составляли ремесленники; они забирали старших детей, чтобы сделать их подмастерьями. Жизнь воспитанников в этом случае налаживалась, как и у девочек, которых брали в зажиточные дома в качестве прислуги… Самых же маленьких отдавали в семьи кормилиц, если те успевали привязаться к ребенку и просили его оставить. А вот прочих, особенно в возрасте Кандидо, было сложнее всего пристроить.
– Рано или поздно, – сказала сестра-хозяйка, – примерно треть детей усыновляют.
Потом Исабель будет вспоминать этот день как худший в своей жизни. Она бы предпочла пережить любой шторм, любую перегрузку с работой, сделать тысячу прививок, – все что угодно, лишь бы не оставлять «своих» детей в этом месте. Что угодно, лишь бы не слышать мольбы и плач больших и маленьких, лишь бы не отрывать их ручонки, вцепившиеся в ее блузку, не видеть разочарования на их лицах; она вышла с ощущением, что принимает участие в грандиозном обмане, что стала сообщницей тех, кто беззастенчиво использовал их. Исабель казалось, будто она не выдержала испытания, нарушив обещание добиться для них лучшей жизни. После отплытия из Ла-Коруньи в течение девяти месяцев они тесно общались, вместе делили приключения, грусть и веселье, играли и совершали открытия. Девять месяцев она неотрывно занималась ими всеми и каждым из них в отдельности.
Исабель рухнула на сиденье экипажа, который сразу же тронулся с места.
– Прощай, Бенито!
Это был Кандидо: он кричал из окна второго этажа и яростно махал, просунув руку через решетку. Бенито поднял глаза и помахал в ответ.
– Заглядывай ко мне! – попросил Кандидо.
Бенито кивнул головой.
– Как тебе повезло, что остался с мамой, сосунок!
– Остолоп! – ответил Бенито, натужно рассмеявшись.
– Придурок!
– Балбес!
– Пустозвон!
Экипаж свернул за угол, и мальчишкам пришлось оборвать прощание.
Исабель чувствовала себя опустошенной и измученной:
– Столько дней в пути, столько опасностей, столько жертв и лишений! И все для того, чтобы оказаться здесь? Вот так Империя отблагодарила этих невинных созданий за службу? Мы просто перевезли их из бедного приюта в нищий, отличный обмен! Разве вы не заключали договор с Короной о будущем этих детей?
Лицо Бальмиса заливала смертельная бледность. И за его камзол с рыданиями цеплялись детишки, и его они тоже умоляли не бросать их. И он испытывал угрызения совести.
– О подобном я не договаривался. Корона обязалась достойным образом разместить и обеспечить детей в подходящих новоиспанских семьях.
– Значит, вице-король ослушался приказа монарха.
– Да, вот до чего мы дошли: империя трещит по швам. В королевском распоряжении указано, что вице-король должен содержать и воспитывать их за счет королевской казны до тех пор, пока они не встанут на ноги. Я и подумать не мог, что он засунет их в такой приют! Есть же другие учреждения, школы, академии…
И вновь Бальмис столкнулся со своим злейшим врагом: преступным небрежением тех, кто не хранил верность монарху. Стало ясно, что ни вице-король, ни местные власти не хотят взваливать на себя заботы о детях – носителях вакцины; им не нужна была лишняя ответственность и предполагаемые траты на их пропитание, содержание и образование, невзирая на указ, который недвусмысленно предписывал особое обращение с маленькими героями.
57
Рехидор разместил гостей в здании на улице Эчеварриа, поближе к центру, в нескольких кварталах от площади Армас. Дом принадлежал маркизе де Каса Невада и, как все аристократические особняки в Мехико, имел свой «тронный зал», всегда готовый на случай внезапного приезда королей Испании, – единственное помещение с законченным ремонтом, роскошно отделанное и декорированное. Там под гигантским балдахином алого бархата стоял трон, обтянутый дамасским шелком и украшенный золотой бахромой. В ожидании столь же волнующего, сколь и маловероятного, визита дворяне использовали этот зал для приема выдающихся персон, включая вице-короля, дабы заодно продемонстрировать свою верность отсутствующему далекому монарху. Но в остальных комнатах особняка еще велись строительные работы, по каковой причине мебель была вывезена.
– Прошу прощения, но мы не нашли ничего более подходящего.
И опять рехидору пришлось выслушивать едкие упреки в свой адрес.
– Прощение! – вскричал Бальмис. – Прощение! Просить-то вы умеете! Лучше бы вы подчинялись указаниям Его Величества короля Испании.
Рехидор скорчил недовольную гримасу и промолчал. Никто не позволял себе говорить с ним таким тоном. Этот докторишка с полуострова слишком много о себе мнит. Рехидор должен отчитываться только перед вице-королем и ни перед кем больше, что бы там ни воображал себе этот брюзгливый коновал.
– Мы прекрасно тут устроимся, – вмешалась Исабель, чтобы разрядить обстановку. – Здесь намного лучше, чем во вчерашнем доме…
Рехидор глубоко вздохнул: примирительный тон Исабель был куда приятнее, чем взрывной темперамент Бальмиса.
– Скажите мне, что вам потребуется, и вам это доставят.
* * *
Первые дни Исабель и Бальмис провели в приюте: доктор стремился сразу же начать вакцинацию, а его помощница хотела побыть рядом с детьми, которые в ней нуждались. Маленький Кандидо с самого утра занимал место у окна второго этажа, чтобы не пропустить их приезд, – так сильно он по ним скучал. Умом он понимал, что у него нет родителей, но несмотря на это считал Бальмиса, Исабель и Бенито своей семьей и не мог смириться с тем, что его от них оторвали. Мальчик лелеял надежду, что в любой момент взрослые заберут его с собой. Всем было очень трудно привыкнуть к изоляции в приюте; здесь обстановка представлялась намного более мрачной и удушающей, чем изоляция на корабле. Детям не нравилось суровое обхождение учителей и то, что, как и в Мадриде, их заставляли твердить столько молитв. К тому же им пришлось на своей шкуре испытать травлю со стороны креольских мальчишек – точно так же, как в свое время они сами издевались над метисами и новичками, которые присоединялись к экспедиции на разных этапах путешествия. Креолы дразнили их за внешний вид, за их потрепанную форму, за их манеру говорить. Гонсало – парень, паклей стиравший «краску» с лица кубинского барабанщика, – теперь сам превратился в объект насмешек приютских сирот, глумившихся над его галисийским акцентом.
– Ну и белая у тебя рожа! Сейчас мы тебе покажем, что к чему!
– Ну-ка, поддай ему!
– Кандидо, на помощь!
Кандидо уже давно простил, что его несправедливо наказали на корабле за выходку Гонсало, и он не боялся давать отпор мексиканцам, которые и его обзывали «белой рожей».
– Если только сунешься к нему, я тебя в порошок сотру, сукин сын!
Эта ярость, готовая в любой миг вырваться наружу, заставила приютских старожилов уважать Кандидо.
Бальмис и Исабель
