Том Холт - Александр у края света
До этого, однако, еще не дошло, так что доверься мне и забудь на секунду собственного Александра, или попробуй представить, что я рассказываю тебе о каком-то другом человеке, по случайности носящем то же имя.
Прежде чем пуститься в свое великое путешествие, Александр Македонский завершил все дела в Греции, которые его отец начал, но не закончил. Он умертвил четверых своих родственников; они были слишком близки к трону, чтобы оставить их дома, а в путешествии они были не нужны. Это были два брата царя Линкестиды, незаконнорождённый сын Филиппа и сын старшего брата царя, от чьего имени Александр сперва регентствовал.
Александр прибыл в Коринф во главе армии, чтобы принять официальный титул Вождя Греков, который носил его отец. Во время его пребывания здесь он нанес визит Диогену, известному так же под именем Брехливый Пес, который перебрался в Коринф из Афин несколькими годами ранее, заботясь о своем здоровье. Может быть, он запомнил кое-какие истории о Диогене, рассказанные ему его старым учителем (я тогда думал, что мой собственный учитель уже оставил наш мир), а может быть, встреча с великим философом являлась обязательным пунктом каждого официального турне — так или иначе, Александр призвал Диогена пред свои очи. Диоген не пришел. Поэтому Александр сам отправился к Диогену.
— Привет, — сказал он. — Меня зовут Александр.
Диоген (по крайней мере, тот Диоген, каким я его знал) ответил невразумительным бурчанием. Он сидел, голый, как новорожденный младенец, на плоском камне в полумиле от города, пялясь на холмы. Как мне представляется, он должен был до крайности походить на тощую коричневую ящерицу. Александр некоторое время рассматривал его, как будто составляя в уме эссе к следующему уроку, в то время как за его спиной шаркали ногами стражники, а должностные лица Коринфа корчились от смущения, размышляя, смогут ли они вернуться в город с полным набором рук и ног.
— Доволен ли ты, сидя здесь? — спросил наконец Александр.
— Мф.
— Могу ли я что-то сделать для тебя?
Молчание.
— Могу ли я для тебя что-то сделать? Что-нибудь тебе нужно? Только назови.
Тут эта тощая бурая ящерица, как я представляю, поворачивает голову и направляет на царя один неподвижный рептильный глаз.
— Раз уж ты спросил, — говорит она, — есть кое-что.
Губы Александра изгибаются в легкой улыбке — ну да, я так и знал, что есть. Он, должно быть, припоминает, как его учили в детстве, что власть, как и деньги, подобна магии, заставляя людей совершать поступки, вообще-то им несвойственные, и делает возможным невозможное.
— Так назови это, — говорит он, — и тотчас же получишь. Даю тебе слово.
Ящерица кивает.
— В таком случае, — говорит она, — сдвинься чуть-чуть влево. Ты заслоняешь мне солнце.
Этот ответ, как мне рассказывали, горько обидел Александра, и только уважение к почтенному основателю собачьей философии помешало ему немедленно обрушить на старого дурака самые суровые кары.
— Не царю выполнять такие просьбы, — сказал он.
— Ладно, — ответил Диоген. — Если тебе так хочется, дай мне тысячу талантов золотом.
Александр улыбнулся — едва заметно.
— Не Брехливому Псу принимать такие дары, — сказал он.
Диоген кивнул.
—Хороший ответ, — заметил он. — Вижу, я не совсем уж зря тратил на тебя время.
Александр приподнял свою совершенную богоподобную бровь.
— Не понял, — сказал он.
— Чего? — Диоген выпрямился, опираясь на локоть. — О, извини. На мгновение мне показалось, что я тебя когда-то знал.
Тут, наверное, коринфским начальникам пришло в голову, что самое время пойти посмотреть на новый акведук.
Затем Александр повел армию во Фракию и Иллирию, где хорошенько вздул местных жителей, руководствуясь причинами, которые, без сомнения, были весьма рациональны.
Он дошел до самого Истра — мы слышали об этом от скифов (то было до того, как начались наши проблемы), которые, казалось, винили в неприятностях своих юго-западных родственников нас, хотя мы и уверяли их, что не имеем к деяниям Александра никакого касательства. Там он едва не погиб из-за собственной беспечности и самоуверенности, однако сумел избежать катастрофы благодаря блестящей импровизации, которая не понадобилась бы ему, если б он был повнимательнее, когда мы изучали северные кампании Брасида.
Тем не менее вести о его смерти достигли древнего и могучего города Фивы, который когда-то, во времена моего отца, был самой могучей силой в Греции. Фиванское правительство, не долго думая, решило сбросить македонское ярмо и восстановить былую славу города — как если бы мыши, прослышав о смерти кота, объявили войну ларю с горохом. Только один из фиванских политиков подумал о предосторожности, предложив на всякий случай подождать неделю-другую.
— В конце концов, — заявил он, — если Александр мертв сегодня, он будет мертв и завтра. Кто знает, может статься, что и на третий день он не оживет — вот тогда мы объявим войну Македонии.
Но никто не стал его слушать — а жаль, поскольку Александр, вернувшись к жизни, взял Фивы штурмом, перебил жителей и сровнял город с землей — за исключением того дома, в котором знаменитый Пиндар проживал, предположительно, сто или около того лет назад; приятно видеть, что все эти жаркие, томные полуденные часы под фиговым деревом в Миезе, потраченные на чтение ямбических пентаметров, все-таки превратили его в культурного, утонченного человека.
Возвратившись в Македонию, где его мать только-только расправилась со второй женой покойного царя, поджарив ее заживо над углями, он обнаружил, что унаследовал бюджетный дефицит в три миллиона драхм; насколько я понимаю, примерно столько стоит возведение Великой Пирамиды вроде египетской. Сказать, что он был раздосадован, значит не сказать ничего. Вообрази Ахилла, только что убившего Гектора у Скейских Врат и завладевшего его доспехами, который обнаруживает, что доспехи эти выставлены на торги для покрытия счетов на фураж. Александр, разумеется, не считал, что это вообще его как-то касается, поэтому не поступился честью, притворившись, будто ничего не знает. Он немедленно занял еще пять миллионов драхм (не имею представления, у кого) и во главе сорока тысяч человек двинулся в Азию. Первой его остановкой, как я слышал, стала Троя, где он вскрыл подземелье храма и разжился щитом, предположительно принадлежавшим Ахиллу.
— Ахилл был счастливчиком, — сказал он кому-то при этом. — У него был Гомер, чтобы воспеть его.
Ответ собеседника по каким-то причинам до нас не дошел.
Невзирая на пессимистические прогнозы Тирсения, нам удалось найти наемников: сотню конных лучников-будинов и фракийских легких всадников числом около пятидесяти. Будины ничем не отличались от первых встреченных нами представителей этого племени, а вот фракийцы оказались сборищем подонков, большинство которых было вышвырнуто из родных деревень по причине антисоциального поведения того или иного сорта. Никто их особенно не привечал, однако они держались наособицу и доставляли проблемы только тем из горожан, которые сами искали проблем, болтаясь вокруг фракийского лагеря. Так или иначе, мы платили им поденно и не так уж мало, что служило дополнительным стимулом к началу активных действий.
Даже несмотря на это, мне удалось сдержать энтузиазм моих коллег еще на какое-то время, просто потому, что чем дольше мы выжидаем, тем выше наши шансы застать противника врасплох. Нам требовался элемент неожиданности. При недостатке кавалерии мы не могли совершить стремительный набег на скифский манер, а кроме того, рассчитывали на более основательный результат, чем убийство нескольких человек и поджог кучки хижин.
После нескончаемых собраний, дискуссий, дебатов, военных советов и других упражнений в тщетности, я принял решение. Я не лучше других подходил для этого, боги ведают, и по сей день не уверен, имел ли я вообще право его принимать, но значение имело только то обстоятельство, что эти сомнения не закрались ни в одну душу, кроме моей. Только то утешает меня, что если бы я не взял решение на себе, мы бы рядились по сей день; или, если быть точным, наши внуки.
Моя идея заключалась в том, чтобы фракийцы совершили притворный угон скота. Если они будут достаточно убедительны — а с учетом того, что на их диалекте фракийского для обозначения воина, героя, скотокрада и полнейшего ублюдка использовалось одно слово, я не видел причин, почему нет — то этот набег выманит в погоню всех способных держать оружие обитателей деревни, так что нам останется только промаршировать через ее главные ворота. Когда деревенские воины поймут, что их обвели вокруг пальца, они во все лопатки кинуться к дому, прекрасно понимая, что его попытаются захватить в их отсутствие; по пути назад их должна были ждать засада из будинов с пехотным резервом, а повернувшие вслед за скифами фракийцы поспеют как раз к финалу, чтобы добить раненых и обобрать трупы. После этого засадной отряд должен присоединиться к основной части войска и помочь довершить снос деревни.
