Михаил Ишков - Коммод. Шаг в бездну
В Далмацию был послан знакомый Лету сингулярий, которому продемонстрировали голову Перенниса, и пообещали сохранить жизнь его жене и маленькому ребенку, если тот в точности выполнит приказ.
Сингулярий успел опередить молву, разносившую по империи весть о раскрытии заговора Перенниса, о его смерти. Сумел также убедить Валерия, что отец и император срочно вызывают его в Рим. Валерий по молодости не сумел распознать ловушку. Уже в Италии, возле Пармы его выволокли из коляски и отрубили голову. Месяц пришлось успокаивать страну. Узнав о смятении в Риме, зашевелились германские племена по ту и эту сторону Рейна. Взбунтовались легионы в Британии. Ульпий Марцел с трудом навел порядок, однако все это время император видел главную опасность в не пойманном на тот момент Матерне. Он ни на шаг не отпускал от Бебия, постоянно донимал его расспросами, как он собирается покончить с охотником. Наконец, когда легат — пропретор Паннонии, получивший на последние три месяца 185 года консульские полномочия, представил план, цезарь заметно успокоился.
С Матерном покончили с помощью обычного, всем известного и самого страшного оружия — предательства. Выдали Виктора его ближайшие сподвижники, выдали добровольно, в надежде спасти собственные шкуры после подавления заговора Перенниса. Они донесли, что Виктор намеревается убить цезаря, после чего исчезнуть из Рима, дату покушения охотник приурочил к Плебейским играм, когда император в качестве народного трибуна должен возглавить торжественную процессию плебса, направляющегося в Большому цирку. Матерна удалось схватить еще до наступления праздника. В тот же день его обезглавили.
Спустя несколько месяцев император опять начал «чудить». После Нового года по Риму вновь прокатилась волна казней. В число приговоренных к смерти оказались и Ювентий, которому император лично обещал сохранить жизнь, и сингулярий, имевший на руках грамоту о помиловании, скрепленную рукой Коммода. Расправились также с его женой и маленьким сыном. Продолжились и подвиги Геркулеса, теперь, жертвами десницы легендарного героя становились уже, по бoльшей части, живые люди.
Глава 5
Официальное сообщение о разгроме заговора Тигидия Перенниса едва ли заметно взбудоражило Рим. Жертв было мало, казни активных участников заговора, чтобы не будоражить преторианцев, провели тихо. Подробности случившегося таились в секрете. Префекты, получавшие власть над империей и по этой причине мнившие себя выше цезаря, тоже не были новостью в Городе. Тот же Сеян, буйствовавший во времена Тиберия, или Макрин, приведший к власти Калигулу. К тому же в Риме всегда презирали неудачников. Куда больший интерес вызвала расправа над сообщниками Матерна. Это было неслыханно — какой‑то разбойник из варваров пытался осуществить покушение на принцепса!
Досужие разговоры скоро сменились тревожным ожиданием — чего теперь ждать от нашего Геркулеса? Куда он глядел, по какой причине проморгал наметившийся союз между вторым по негласной иерархии лицом в государстве и каким‑то бродягой? Как, вообще, Переннису пришла в голову мысль замахнуться на империй, почему никто из ближайшего окружения «римского героя» не заметил дерзких поползновений провинциала? Всех очень волновал вопрос, какие подвиги предпримет «наш силач», чтобы сгладить неприятное впечатление от собственной беспомощности и нерешительности, которые он проявил в решающий момент. Все ждали очередных игр, массовых избиений животных, однако ко всеобщему удивлению Коммод вдруг лично занялся государственными делами. Предполагавшееся возвышение Бебия Корнелия Лонга ограничилось возведением его в сенаторское достоинство и обещанием вновь в следующем году вручить ему консульский жезл. Префектом претория был назначен Песценний Нигер. Правда, он был не один, в товарищи ему были приданы еще два сопрефекта. Но и Песценний не долго сидел на этой должности. Точнее, шесть часов. Уже на следующий день, Коммод приказал ему отправляться в Сирию и вступить в наместничество над этой территорией.
Перетряска верхушки продолжалась и всю первую половину следующего года, пока окончательно не оформился новый порядок, связанный с утверждением Коммода в чине бога. В товарищи ему причислили самого Геркулеса, богиню победы Викторию, а также изображавшуюся обычно в виде женщины, возлагающей венок на голову императора, Доблесть (Virtus) и Дисциплину (Disciplina). Прочие, присущие исключительно римскому воинству боги, были объявлены стоявшими рангом ниже. Кое‑кто из близких к императору людей предлагал Коммоду приравнять его культ к культу Вечного города (Roma Aeterna), однако император счел такое предложение оскорбительным. В дружеском кругу, на пиру, устроенном в честь главы коллегии, которую вскоре после заговора Перенниса переименовали из Геркулесовой в Коммодову, он заявил — возвеличивать меня в тех же песнопениях, что и груду зданий возведенных на берегах Тибра, преступное недомыслие. Что такое Рим? Не более чем вонючая и ненадежная нора, в которой нашла себе приют многочисленная толпа двуногих тварей. В его, Коммодовой, воле сжечь эту помойку и возвести новую столицу. Так кого же должно считать выше — его или ветхие стены какого‑то городишки.
Старые боги умерли! Страна ждет новых, из плоти и крови, чьи деяния потрясающи и неповторимы.
В течение года постепенно сменился акцент и в организации проводившихся в Риме играх. Случалось, правда, что и теперь, после гибели Перенниса, император выходил на бой против зверей, однако это зрелище обставлялось уже не как подвиг, а как торжественная церемония, во время которой восторженные жители Рима имели редкую возможность лицезреть своего бога. В людных местах он теперь практически не появлялся. По Риму носили его палицу и львиную шкуру, их же укладывали на место принцепса во время заседаний сената. Отцам народам, выступая, теперь приходилось обращаться к дубине.
Изменился и общий настрой, существовавший раньше на Палатинском холме. Прежде бьющая через край веселость, лихие сумасбродства выродились в мрачные и отдающие жутью издевательства, которые сплошь и рядом позволял себе Коммод. Тех, кто смеялся над ним, он приказывал бросать зверям. Досталось и человеку, застигнутому за чтением историка Транквилла, в книге которого описывался короткий, но кровавый жизненный путь Калигулы.
Коммод популярно объяснил доставленному к нему любителю истории, что тот должен быть наказан потому, что испытывает нездоровый интерес к лишенной точных сведений и обстоятельных комментариев литературе.
Император пояснил эту мысль — У Транквилла, например, сказано, что Калигула родился в последний день августа. Кто еще родился в тот же день?
Ты, величайший, ты! — воскликнул перепуганный гражданин.
Вот видишь, тебе известен день моего рождения. Теперь задумайся, как же я, император и бог, мог родиться в один день с таким извергом и безумцем как Калигула?
Несчастный растерялся, промямлил что‑то вроде — такова воля богов.
Ему помог сам Коммод. Он объяснил — боги недосмотрели. Но ведь и боги способны ошибаться, особенно прежние, одряхлевшие и выжившие из ума, разве не так?
Несчастный охотно подтвердил — так, величайший, так.
Вот видишь, ободрил его Коммод, сам все понимаешь. Значит, ты должен признать, что ошибки богов никак не могут служить оправданием для тех, кто пользуется подобного рода книгами.
Признаю, о лучший, признаю!
Вот и хорошо, следовательно, тебе должно быть понятно, что при чтении подобных клеветнических писулек могут возникнуть неприятные для власти аналогии. Ergo, ты должен быть казнен.
Читателя тоже отправили в клетку с голодным львом.
Какому‑то толстяку он из любопытства распорол живот, желая выяснить, что тот прячет в своей утробе. Он называл одноногими и одноглазыми тех, кому выкалывал глаз или ломал ногу. Как‑то в один из редких выходов в город он вдруг обнаружил, что в Риме скопилось слишком много инвалидов, увечных и больных людишек, что никак не украшало его столицу. На следующий день префекту города было приказано собрать всех калек, обмотать им ноги так, чтобы теперь их конечности были похожи на змеиные хвосты и нарядить кого титаном, кого драконом. Затем их выпустили на арену, и император всех сразил стрелами.
Благосклонно он встретил предложение своих вольноотпущенников переименовать месяцы: август было предложено именовать коммодом, сентябрь — геркулесом, октябрь — непобедимым, ноябрь — преодолевающим, декабрь — амазонским. Последний месяц года получил свое наименование в честь Марции, которая теперь обладала всеми правами императрицы и при выходах в город ей оказывались царские почести за исключением того, что в ее процессии отсутствовал факелоносец. Коммод заказал ее портрет, где Марция была изображена в качестве девы — воительницы. Чтобы доставить удовольствие «любимой женщине» — так Коммод называл ее в кругу друзей — император сам в наряде амазонки вышел на арену сражаться против гладиаторов.
