Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
— И что вы предлагаете? — устало спросила Екатерина Павловна, откладывая перо. — Смотреть, как дети и старики умирают от голода и холода?
— Отнюдь. Просто есть два способа накормить голодающего: дать ему рыбу или дать удочку и научить ловить рыбу самостоятельно. Подумайте сами, ваше величество, какой путь выбрать.
— Разумеется, второй. Но это так сложно…
— Конечно. Зато действенно. Начните с девочек и девушек — им проще всего найти достойное занятие. Если женщина умеет шить, вязать и вышивать — она уж точно не умрет с голоду.
Так и появились школы для девочек. Но это было только начало долгого и многотрудного пути. Чтобы вырвать детей бедняков из нищенства, Екатерина Павловна, к уже существовавшим ремесленным школам, открыла еще одну, где четыреста детей обучали различным искусствам и кормили. Она придавала этой школе особое значение, так как хотела тем самым отделить детей от пагубного влиянии их нищенствующих родителей, нередко посылавших своих детей попрошайничать.
Королева сама посещала школу, строго взыскивая за непорядки, пробовала пищу… Кроме того, в королевстве были созданы вспомогательные (ссудные) кассы для людей, в силу разных причин оказавшихся в стесненных обстоятельствах, но желавших продолжать свое дело. Ничего подобного нигде в Европе еще не было.
Пока Благотворительное общество по оказанию помощи стремилось как можно быстрее снять самую неотложную проблему по спасению несчастных от голодной смерти, от нищенства, королева Екатерина начала осуществлять следующую часть программы. Она следовала примеру своей знаменитой бабки, чье имя носила, полностью разделяя ее идею: преобразование общества надо начинать с молодежи — с ее образования. Будущее любой страны зависит от уровня культуры подрастающих поколений и в немалой степени от образованности матерей — воспитательниц своих детей. Недаром Екатерина II, только взойдя на трон, начала преобразование малопросвещенного тогда в основной своей массе русского дворянства с создания широкой сети училищ.
Внимание к образованию общества, особенно к женскому образованию, было продолжено ее невесткой, императрицей Марией Федоровной, которая вошла в историю России как основательница, покровительница немалого числа институтов, школ и различных училищ, приютов знаменитого по всей России «Ведомства императрицы Марии».
Екатерина Павловна тоже понимала, что и в Вюртемберге надо исподволь, издалека начинать исправление общественных нравов, огрубевших за долгие десятилетия деспотического правления не слишком просвещенных и гуманных герцогов, за долгие годы наполеоновских войн. И начинать надо с семьи, где женщина является духовной опорой.
Так встал вопрос о создании системы светского воспитания и образования девушек из высшего и среднего сословий. Хотя и до приезда Екатерины Павловны в Вюртемберге были подобные попытки, но действующих учреждений такого рода в королевстве все еще не было.
Традиционным оставалось воспитание мальчиков, юношей, и королева старалась всячески содействовать и в этом деле. Летом 1817 года король Вильгельм учредил Общество для поощрения и распространения сельского домоводства и промышленности. Екатерина Павловна стала попечительницей и деятельным членом нового общества. На свои средства она выписывала из разных стран лучшие семена, самые совершенные машины, учредила премии за изобретения, за работы по улучшению почв, за разведение лесов, садов. Королева учредила и Училище для образования сельских хозяев. Она выделила средства для обучения в Гогенгеймском училище сельского хозяйства нескольких мальчиков из бедных семей.
Усилия королевы Екатерины и ее помощников не пропали даром. Наоборот, ей удалось в голодные 1816–1817 годы спасти немало людей, поддержать их в самые трудные зимние месяцы. Уже в марте вюртембергские городские и сельские представители поднесли королеве благодарственный адрес:
«Действия женского благотворительного Общества, обязанного своим существованием Вам, Королева Августейшая, ощутимы во всех концах государства. Голодные находят работу и хлеб; число нищих уменьшилось, и вскоре их не будет вовсе, вызванный бедствиями разврат нравственности нашел преграду, чувства человеколюбия, сострадания и благотворения возбуждены в сердцах многих людей и, составляя великий семейственный союз всех вюртембержцев, осуществили на деле прекрасную мысль, которой Ваше Величество увлекли нас при учреждении сего Общества».
Лето 1817 года выдалось урожайным, время крайней нужды миновало, и теперь Екатерина Павловна смогла приступить к осуществлению своего плана— созданию учебного заведения для воспитания девушек, по образцу институтов, давно существовавших в России, — наследственное увлечение женщин из русского императорского дома! Королева Екатерина хотела дать девушкам по возможности истинное, разностороннее образование. Она была против внешнего блеска, поэтому сразу поставила условием скромность в быте и одежде учениц.
Все траты на первоначальное обзаведение Екатерина Павловна взяла на себя. Стать первыми институтками пожелали около двухсот девушек. Открытие состоялось 17 августа 1818 года. Будущие воспитанницы в белых платьях, их родные, друзья встретили королеву, которую проводили в здание института.
— Если бы вы знали, как у меня бьется сердце, — шепнула в волнении Екатерина Павловна своей верной Марии.
— Я знаю, ваше величество, — улыбнулась та в ответ.
При открытии заведения королева произнесла речь, которую написала сама; там были слова: «Нравственная сила — это единственная опора женщины, а облагороженный образованием ее характер — лучшее приданое для жизни в обоих мирах — и в настоящем, и в будущем».
Среди всех этих многочисленных забот по благотворительности, по облагораживанию нравов народа, внешнего облика страны в июне 1818 года королева родила вторую дочь — принцессу Софию-Фредерику. Родила так же легко, как и первую, но король на сей раз не выразил особого восторга: он ждал наследника.
— Бедный Вилли, — сказала королева Марии, — боюсь, что ему придется вытерпеть появление на свет еще четырех девиц. Ах, если бы в нашей семье были случаи рождения двойни! Я бы справилась со своей задачей в два раза скорее.
— Пожелайте лучше, чтобы у вас в двух следующих случаях были тройняшки, — не без иронии посоветовала ей Мария. — Тогда его величеству придется ждать появления наследника всего-навсего три года. Или даже два.
— Не вижу тут ничего смешного, — нахмурилась Екатерина Павловна. — Я ведь должна думать и о продолжении династии, а не только о благополучии своего народа.
— Ах, ваше величество, вы по-прежнему стремитесь объять необъятное. Успокойтесь. Ваша августейшая бабушка имела единственного сына, но, как видите, династия расцвела пышным цветом.
— Да, действительно…
Но своему постоянному корреспонденту, знаменитому писателю и теперь уже придворному историку Николаю Васильевичу Карамзину Екатерина Павловна описывала свою жизнь совсем в иных тонах:
«…Бог дал мне вторую дочь, здоровую, милую; вообще я не знаю, чем заслужила все его милости ко мне; счастье мое совершенно, не имею другого желания, лишь бы оно продолжалось …Каждый день я читаю, учусь и мысленно благодарю автора за его труды… Король поручил мне сказать вам, что он с нетерпением ожидает перевода, дабы познакомиться с моими предками».
Это был ответ на присланные Карамзиным очередные тома его «Истории государства Российского». Екатерина Павловна не забывала своей первой родины. Она по-прежнему интересовалась ее жизнью, была в курсе новых литературных событий и, как явствует из ее переписки, приобщала к этому и короля, своего супруга. Правда, в отличие от Георга Ольденбургского, Вильгельм Вюртембержский не знал русского языка и не стремился им овладеть. У него хватало других, воистину королевских забот. В 1817 году Вильгельм отменил личную крепостную зависимость, а два года спустя ввел конституцию.
О результатах деятельности короля Вильгельма писал адъютант императора Александра А.М.Михайловский-Данилевский, сопровождавший его на конгресс в Ахен. По дороге туда император посетил сестру и зятя:
«Я выехал сегодня, 20 ноября 1818 годаиз Штутгарта в десятом часу. Король с супругой своею провожали императора до Хейльбронна… Находясь при вюртембергском дворе три дня, я нашел, что он совсем изменился с тех пор, как мы были в Штутгарте в 1815 году.
Трудно представить себе, до какой степени покойный король любил пышность. Теперь же нет более ни швейцарской гвардии, ни старинных немецких драбантов, ни пажей, ни камергеров; золотое шитье с мундиров исчезло; от всего прежнего великолепия — которое, впрочем, очень дорого обходилось народу и стоило ему много слез, а монарху проклятий — осталась только на замке одна огромная корона (таким слишком конкретным способом король когда-то самоутверждался).
