Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Рассказ о трудах на камне высек,
Стеною обнес Урук огражденный,
Светлый амбар Эаны священной. —
Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар, —
Даже будущий царь не построит такого, —
Поднимись и пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай:
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?
Велик он более всех человеков,
На две трети он бог, на одну — человек он,
Образ его тела на вид несравненен,
Стену Урука он возносит.
Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных, —
Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
"Отцу Гильгамеш не оставит сына!
Днем и ночью буйствует плотью.
Часто их жалобу слыхивали боги,
Воззвали они к великой Аруру:
"Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!..*
Эпос о Гильгамеше царь знал наизусть.
Все были уверены, что Син-аххе-риб перескажет короткий отрывок и на этом остановится, но за первой главой последовала вторая, за второй — третья. Царь говорил вдохновенно, иногда прерываясь, чтобы немного отдохнуть, или что-то вспомнить, или чтобы прислушаться к тишине, среди которой звенели его слова. «Не хочет ли он прочесть весь достопочтимый труд?» — удивлялись сановники, не подавая и виду, что утомлены или пресыщены столь длинным и не совсем уместным монологом.
Так прошло почти два часа…
Властитель остановился только тогда, когда почувствовал взгляд Шумуна, повернулся к нему — заметил, как тот едва заметно кивнул, — и после этого уже не продолжал. Хотя и прервался на полуслове.
А потом неожиданно объявил:
— Арад-бел-ит лишается моего расположения. Я приказываю ему удалиться в свой дворец и находиться там до тех пор, пока будет на то моя воля. Соправителем и наследником с сегодняшнего дня я объявляю моего младшего сына Ашшур-аха-иддина.
Арад-бел-ит едва не схватился за меч, когда услышал это. Однако справившись с волнением, низко поклонился царю, сказал сухо:
— Я подчиняюсь твоему решению, отец.
И не спрашивая ничьего соизволения, немедленно пошел к выходу.
Следом за ним тут же последовали Набу-шур-уцур, Аби-Рама и некоторые из сановников.
Царь даже не попытался остановить их.
Выйдя из тронного зала, Арад-бел-ит тут же встретился с Бальтазаром. Тот был встревожен.
— Мой господин, во дворец вошла конница Санхиро.
— Старый лис просто тянул время, — усмехнулся принц. — Надо отдать ему должное.
— Это конец, — осипшим голосом произнес Набу-шур-уцур. — Нас сейчас же схватят.
— Нет, — не согласился с ним царственный брат. — Отец не допустит бойни в своих покоях. А мы не дадим ему повода. Бальтазар, выводи своих людей. Сам же утром немедленно отправляйся в Табал. Коней не щади. Чтобы через два дня ты был в Бар-Бурруташе. Поднимай всех, кто был замешан в заговоре. Но так, чтобы те, кто имел сношения с Закуту, были убиты в первую очередь. Надо преподать моему брату хороший урок. Раз он встал на моем пути, мне нужен сель, который его сметет… Он и его мать хотели восстания — они его получат.
Как только Бальтазар ушел, Арад-бел-ит пристально посмотрел на Набу-шур-уцура:
— Я спрашиваю тебя снова, хотя хорошо помню твой ответ. Есть ли в чем передо мной тебе каяться? Ты отдал приказ убить наместников?
Видя, как потемнели глаза напротив, Набу побледнел, но выдержал взгляд принца:
— Клянусь. Я не знаю, как такое могло произойти. Мне нечего скрывать, я сплел этот заговор и нашел исполнителей, но разве я посмел бы привести этот план в действие без твоей воли?!
И столько было в этих словах горячности, едва сдерживаемого негодования вперемешку с растерянностью, что Арад-бел-ит поверил молочному брату.
— Тогда надо выяснить, чьих это рук дело. Кто заставил нас действовать на опережение, без должной подготовки. Кто поссорил меня с отцом. И если это решение Закуты, то мне нужны доказательства. Кто знал об этом заговоре помимо тебя?
— Шульмубэл и его сын Табшар-Ашшур, но они давно мертвы. Остаются только Мар-Априм и Бальтазар.
— Или кто-то еще… Докопайся до истины, но будь осмотрителен. Сейчас не лучшее время напрасно обвинять в измене тех, кто мне предан. Сегодня их осталось не так много.
Восстание вспыхнуло в праздник весеннего равноденствия. В городе Бар-Бурруташ, сердце Табала, разъяренная, подстрекаемая зачинщиками толпа ворвалась во дворец ассирийского наместника, смела немногочисленную стражу, пустила в ход мечи и ножи, пролила кровь, разгромила золоченые покои, а затем все предала огню.
Мятеж стал распространяться, как зараза. За пару недель он охватил Тарс, Адану, Каратепе, Гургум. Ассирийцев резали как скотину, не оставляя в живых ни сановников, ни мелких чиновников, ни воинов, ни их семьи.
К концу весны с властью империи в Табале было покончено.
27
683 г. до н. э.
Табал
Зима стала для ассирийцев тяжелым испытанием. Переправиться через Джейхан около Маркасу им не удалось. Командир кисира Таба-Ашшур сообщил принцу о тысячах киммерийцев, обнаруженных разведчиками по ту сторону реки, высказал свои сомнения, сумеет ли он удержать переправу, за что получил гневную отповедь.
Исполняя приказ, кисир пошел в бой, три дня отбивал атаки кочевников, потерял половину воинов, ничего не добился, повернул назад.
Ашшур-аха-иддин, увидев на носилках израненного, обескровленного Таба-Ашшура, все простил ему и скрепя сердце согласился с доводами Гульята двинуться в обход. Киммерийцы настигли их и здесь, стали атаковать отряды, посланные за провиантом, не в силах заглотить всю добычу, повадились откусывать от многотысячной армии по кусочку — то уничтожат авангард, то завяжут бой с арьергардом, то нападут на лагерь ночью, не чтобы взять верх, а только чтобы лишить ассирийцев сна и отдыха. Все это продолжалось на протяжении двух недель, потери были незначительны, но войско двигалось на север в два раза медленнее, чем ожидалось.
В первых числах месяца тебета армия Ашшур-аха-иддина попала в снежную ловушку, когда встала лагерем на высокогорье в верховьях реки Джейхан. Снег выпал по колено, засыпал все дороги, лошадей лишил корма, людей обрек на голодную смерть. Запасов еды было всего на пару дней, раздобыть мясо стало подвигом, для того чтобы утолить жажду, ели снег. Единственное облегчение — прекратились нападения киммерийцев.
На третий день плена ударили морозы, пришлось утеплять палатки и шатры, разводить костры, разбивать повозки, чтобы согреться. Люди замерзали, болели, начали умирать. Ашшур-аха-иддин приказал бросить обоз и налегке идти в долину.
Зимовали в Мелиде. Войскам не хватало еды, воды и даже крова над головой. Город,
