Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
Умчался Ситников «закрывать очередную амбразуру», как определила сразу Елена Павловна, а Малявин, мучимый недосказанностью и неопределенностью всей ситуации, спустился в цех. Отыскал Лунину. Ольга Петровна плотно работала вторую неделю с американскими шеф-монтажниками, с улыбчивыми парнями в ярко-желтых комбинезонах. К ней не подступиться. Постоял, посмотрел на ладную, спорую работу наладчиков, пытавшихся довести до ума автолинию «Маховик» на партии литых заготовок, вручную подработанных на наждаках до приемлемого допуска, и прошел на свой участок, где долго не мог уяснить, чего хочет от него сменный мастер.
Отсюда, издалека, ереванская история казалась нелепой, лживой, и он понял к вечеру, что объяснить ничего невозможно.
Утром позвонил в цех «эм-семнадцать» Ситникову по телефону-автомату. Сказал без раздумий и грубовато, что заявление на столе, что на работу он больше не выйдет.
– Болван! – ответил Владимир Исаевич. – Если невмоготу, возьми отпуск. Перемелется, потом видно будет.
– Чего уж тянуть. Получу расчет – часть долгов верну.
– Подожди, Иван, подожди. Поговори-ка с Ольгой Петровной…
– Ваня, прошу тебя, обдумай… – Помолчала, подыскивая верные слова, и Малявин, словно испугавшись, что она их найдет, опустил трубку, которая долго еще взывала:
– Подожди, Ваня, подожди…
Центр Уфы находился на самой пуповине большой материковой возвышенности, обжатой с двух сторон речками, поэтому сверху, с самолета, город напоминал огромный корабль с просевшей в воду кормой. Улочки от центра растекались под уклон, и по ним накатисто шагать и прикидывать по-пацански смело: мол, ничего, выкручусь. До суда оставалась пара месяцев, а проезд туда в две сотни рублей, да адвокату, три сотни на штраф, как рассказывал следователь. А еще сотню срочно Агляму, двести рублей – Ситникову. Получалось девятьсот рублей. «Почти тыща!» – напугал себя Малявин, потому что денег таких никогда не имел. В долг никто не даст, в этом он был стопроцентно уверен. Оставалось украсть…
Малявин заозирался по сторонам, будто собирался грабить сию же минуту, и начал прокручивать разные неожиданные ситуации с забытым в электричке дипломатом с деньгами или подвыпившим мужичком в ресторане. А еще проще – в пивном ларьке…
Он оглядел собственное отражение в витрине промтоварного магазина, сдвинул на глаза кроличью шапку, поднял воротник демисезонного пальто с надставленными рукавами и попытался изобразить лицом что-то угрожающе-страшное, но не получилось. Да он и без того понимал, интуитивно угадывал, что для кражи нужна сноровка, наглость, а главное – безжалостность, чем не обладал, сколько б ни хорохорился.
«Работу денежную! Я пахал бы день и ночь…» Он поджал плечи, напряг живот, словно взваливал уже на плечи мешок с мукой, а через несколько шагов напряг руки, спину, представил полные носилки с раствором. Малявин ускорил шаг, он уже почти бежал к остановке, чтобы ехать к Толяну – нижегородскому грузчику, которому так и не удалось сорвать с него задарма бутылку водки… Два года назад. «Нет, даже чуть меньше», – поправил себя Малявин. А казалось, очень давно. Он потерял работу и тяготился от безденежья. И вдруг в пустом громыхающем автобусе подвернулся школьный приятель Киря и кинулся обниматься. А его старший брат Толян, похожий на дубовый клин, не обносил взглядом, как случалось раньше, а первым протянул руку-лопату с простецким: привет, Ванька! Он с семнадцати лет работал профессиональным грузчиком на мелькомбинате.
– Можно бы к нам в бригаду, бабки у нас приличные. Но мы в иной день по два вагона перекидываем… На каждого! – пояснил Толян и мазнул взглядом по мосластой фигуре, худому лицу. – Ты, парень, не потянешь.
– Я не потяну? – обиделся Малявин. – Хочешь, поспорим?
– Брось, Ванька, не пыли, я весной день у них отпахал, а потом трое суток пластом лежал, – взялся урезонивать Кирилл, чем только еще больше раззадорил Малявина.
– Да ты держи пятерню. На литр водки! Боишься, что ль? – совал он ладошку, потому как завелся и остановиться не мог.
Толян ладонь ухватил и сдавил так, что Малявин затанцевал на месте.
– Ладно, приезжай, – согласился Толян и расхохотался громко, беззастенчиво: – Я на дармовщину водки выпью.
Никогда Иван не ходил под мешком, и поэтому первая пятидесятка, упавшая с транспортера на холку, чуть не повалила, едва дотащил до спускного желоба. Пожалел, что ввязался, что напрасно подшлемник и куртку в муке испачкал, но про себя решил как-нибудь дотерпеть до перекура, чтоб не стать перед всеми посмешищем. Мешков через десять немного приноровился, а грузчики хоть и подшучивали, но раз и другой показали, как правильно ловить на плечо мешок. На зубах, мокрый, как мышь, с трясущимися от перенапряжения руками до обеда все же дотянул, но в столовую не пошел, упал на скамейку в раздевалке, не решаясь при всех сказать Толяну, что на этом шабаш.
А сразу после обеда мастер объявил, что вагонной подачи больше не будет…
Через неделю вспоминал Малявин с некоторым удивлением об этом, помалкивал, не рассказывал, как разламывался по утрам и негнущимися пальцами натягивал носки, а пальцы горели, словно облитые кипятком. Таскал мешки с мужиками на равных, черед свой не пропускал, не хитрил, как иные новички. Вот только бросать с головы на двенадцатый ряд у Ивана не получалось, приходилось под ноги два мешка подбивать. Стали его вскоре на мелькомбинате звать простецки: Ванька-грузчик.
Затем насобачился кидать семидесятку, мешки с гречневой крупой – под самый верх в крытом вагоне. Лишь водку пить на равных стаканами у него не получалось, за что его не укоряли, говорили: ты, главное, червонец в получку отстегивай и не канючь. Он и не жалел, триста пятьдесят рублей в месяц получил и квиток всем знакомым показывал, напрашиваясь на удивленное: «Вот это да, мужик!»
Но что-то томило его, не давало покоя, в перекуры заводил разговор об институте, что надо бы поступить, пока не поздно.
– И на хрена он тебе сдался? – искренне удивлялся грузчик Серега по прозвищу Кот. – Ты теперь вдвое против любого инженеришки получаешь!
А он толком объяснить не мог, говорил, что диплом всегда пригодится, что иной главный инженер не меньше получает, его на машине возят, и ходит он в белой рубашечке.
– Пацан ты, Ванька! – с неожиданной резкостью выговорил Толян. – Чтоб главным или директором стать, надо десяток толстых задниц вылизать и партбилетом обзавестись.
– Ну и что такого, можно и в партию вступить…
– Во-о, а потом закладывать друганов начнешь, да?!
Малявин не сообразил, что ответить, отмолчался, но искоса брошенный взгляд запомнился, и простоты в отношениях не стало.
Грузчиков нашел в раздевалке, они играли в домино «на вылет».
– Простой, Малява, простой! Третий день нет вагонов, – объяснил Толян под дурашливый гомон,
