Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
– Багаж увезли… Надо доплачивать теперь, – ответила дежурная, слегка подобрев, потому что углядела бесхлопотный червонец, который оставалось только положить в карман.
– Нет, лучше я сам, – испуганно схватился за ящик Малявин, будто боялся, что унесут и тогда придется объяснять, что у него осталось лишь три рубля с мелочью.
Фанерный ящик валил вбок, бил по ногам, но все это не имело значения – испуг прошел, и Малявин галопом несся по асфальтированной дорожке туда, к выходу на посадку. Он верил, что улетит и больше никогда не попадет в этот южный, очень странный и обманчивый город.
– Что в ящике? – спросил рослый милиционер спокойно, с улыбкой.
– Сервиз, – ответил Малявин, не задумываясь, как отвечал до этого водителю «москвича».
– Открывай! – прозвучало строго и неотвратимо.
Милиционер стоял скалой.
– Я же опоздаю на самолет, – доказывал Малявин, ругался и теребил веревочные узлы, рвал их остервенело зубами, чтобы побыстрее показать, как не прав этот упрямый милиционер.
Крышку сержант оторвал сам, поддевая ее перочинным ножом.
Распахнутый зев фанерного ящика, хруст пергаментной бумаги, огненно-рыжие полосы бутонов, сочная зелень стеблей, листьев – так это и отпечаталось. Тюльпаны, тюльпаны… Однажды Малявин купил на базаре три штуки за пять рублей, но пока нес, один цветок обломился, и он долго стоял у подъезда: не дарить же две штуки? И денег больше нет… Самым простым было: принести и рассказать со смехом, как получилось с цветами. Но такой простоты очень недостает в двадцать лет. С тех пор осталась неприязнь к этим цветам, к тем, кто их продает и к самому их нерусскому названию – тюль-паны.
Сержант Карапетян (его фамилия будет значиться в протоколе) захлопнул крышку, посмотрел в упор на Малявина выжидающе… или, может быть, оценивающе. И после долгой тягучей паузы сказал: «Бери и пошли». А Иван идти не мог. Прислонился к стене и стал смотреть на летное поле, на пассажиров, которые медленно, как на похоронах, поднимались по трапу в самолет.
Сержант подергал его за рукав, приказал: «Пошли!» А он все смотрел и не мог оторваться, словно ждал чуда, словно хотел увидеть себя там, на трапе. Или очнуться… Для этого надо лишь мазнуть рукой по глазам – и окажешься в самолете. Или же милиционер хлопнет по спине, скажет: «Ладно, лети уж в свой Уфа…»
Глава 19
Шабашка
За две мартовские недели, прожитых Иваном Малявиным в Армении, весна докатилась до Урала, изменила город, улицы и людей: они не прятали в воротники посеревшие за зиму лица, чаще улыбались с пугливой радостью. А снег, подтаявший днем на солнце, хрустел, будто битое стекло, и слыщалось Малявину что-то озорное, веселое в этом похрустывании, пока он шел от автобуса к проходной.
С привычной настороженностью сдал пропуск и зашагал по длинным подземным переходам, особенно мрачным после яркого солнца, потом вдоль корпусов, цехами, где сновали электрокары со стопками поддонов, суетились наладчики, операторы, вгоняя в привычный ритм остывшие за ночь станки, чтобы вновь, как вчера и позавчера, строгать, шлифовать и резать сырой металл. Он даже сделал петлю, чтоб пройти через свой участок и услышать: «Как съездил?» Но знакомые бросали на ходу: «Привет, Ваня!» – словно никуда не уезжал, словно могут отлично обходиться без него, давая повседневный план.
В техотделе нестареющий и словно бы вечный технолог Лямкин спросил:
– Как же ты сподобился, Ваня?
А он не мог сообразить, хвалит Лямкин или же укоряет, отчего сразу прохватило страхом, будто мазнули грязной ладонью по лицу. Сапсегов и вовсе ничего не сказал, молча протянул руку.
Расспрашивать стали про магазины, и Малявин поначалу неохотно, а затем увлекшись, взялся пояснять, что в Ереване всюду колбаса трех-четырех сортов, отборная говядина, свинина и масло настоящее, сливочное. Инженеры недоверчиво переспрашивали: «Что, прямо-таки свободно?» Искренне удивлялись, обвыкнув стоять в очередях, а затем брать, что останется.
И как всегда возник спор, начавшись с простейшего: почему у них всего навалом, а у нас шиш на полках ночевал? Под него молодой технолог Зверев, которого все звали Витенькой, взялся рассказывать анекдот про новую породу коров с пятнадцатью сиськами… Его взялся укорять сухонький, маленький, но весьма едкий технолог Теплов:
– Вы, Витенька, эгоист. А наши руководители страны думают еще и об окраинах – это стратегия партии. Приграничные районы нельзя ни в чем ущемлять.
– Пустить бы вас, Теплов, с этой стратегией вечером по магазинам! – откликнулась из своего угла Елена Павловна.
– Браво! – хохотнул Витенька. – Умеете вы лекторов в лужу сажать.
– Вы что, с голоду пухнете? Есть вам нечего? – неожиданно вскинулся Лямкин.
А Ваня все ждал, что хоть кто-то спросит про компрессоры. Ждал, что вызовут к Бойченко или главному механику, начнут узнавать подробности, хвалить, а он объяснит подробно, как непросто было, как обманули его… Обрадовался, когда вызвали на следующий день к начальнику цеха Кипчакову.
Объяснил, как и откуда отправлены компрессорные установки, номера вагонов, нажимая на то, что сам проследил за отправкой на станции Ереван-Сортировочная и вынужден был платить за это из собственного кармана…
– А кто заставлял тебя, кто?.. И что ты там еще натворил?
– Так ведь иначе…
– Не темни! Был у меня следователь. Так что выкладывай начистоту.
Малявин по голосу почувствовал, что Кипчаков все для себя решил, но попытался объяснить, что не знал и не предполагал, какой груз в этом ящике, иначе не поперся бы с ним через досмотр. Ему очень хотелось, чтобы начальник цеха поверил, и нажимал на свое: «Я же не виноват». Но кипчаковская ухмылка и глаза в полприщура объяснили больше, чем любые слова.
Охлестнутый до красноты обидой, буркнул:
– Да пропади они пропадом!
Резко развернулся и пошел к выходу, а то, что Кипчаков не обругал, не остановил, подчеркивало полный разрыв, когда можно спастись лишь заявлением «по собственному желанию».
Начальник техбюро Ситников порвал заявление, выбросил в корзину и так энергично выскочил из-за стола, будто собирался кинуться в драку.
– У-у, кипяток чертов! Ну и!.. – Он не закончил фразу, все и без того было ясно. – Выбрось, Иван, эту дурь из головы! Ты ведь Кипчакова не знаешь. – И чуть было не брякнул, что сам подавал заявление на увольнение дважды, но осекся, решил, что с Малявиным надо говорить по-другому. Так до конца и не отрешившись от множества звонков, неполадок, разной цифири, спросил: – Ты вроде вез что-то недозволенное?
– Так попросил мужик с «Армпроммаша», вот я и лопухнулся. Да и как откажешь? – начал объяснять Малявин, но пронзительно заверещал внутризаводской телефон.
Вызвали
