Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
– Люди, прожившие такую тяжёлую, долгую жизнь, знают, почём фунт лиха, и боятся новых бед. Я оптимистка и считаю, что всё обойдётся, – говорит нам тётя по дороге.
Мы уходим в лес ещё и потому, что у Розы Марковны начался отпуск, и теперь она с утра до вечера то поёт, то заводит патефон. «Это невыносимо!» – стонет тётя Магда.
В лесу мы вяло учим наизусть стихи, читаем книги по школьной программе следующего класса, но чаще тётя читает нам книги для взрослых. Здесь хорошо. Можно побродить босиком, растянуться в траве и, закрыв глаза, послушать, как перекликаются птички, гудит мошкара в кустах. Можно поискать землянику. Жаль, что тётя ничего этого не видит и не слышит, углубившись в Льва Толстого. И никого вокруг. Я брожу по полянке и воображаю, что я фея, цветы и травы мои друзья, я иду, мне щекочет ноги папоротник, ёлочки гладят по голове, за мной по пятам идёт ручной волк, скачет белочка по ветвям, нас сопровождают птички, большие и маленькие, на мне длинный, сарафан из лёгкой, летящей материи, на голове венок, волосы развеваются, и вдруг навстречу мне на велосипеде выезжает Никита… И говорит: «Не уходите, мне так много надо вам…»
Голоса на соседней поляне за кустами прерывают мои фантазии. Я прячусь за дерево. На высоком пеньке сидит маленькая нарядная женщина и плетёт венок, а у её ног устроились две девочки. Старшей, рыженькой, лет десять, как и мне. Она держит ромашки и подаёт ей по цветку. Младшая, черноголовая и черноглазая, положила голову на колени женщине и нетерпеливо теребит венок. Они тихо беседуют, смеются. Я знаю, кто они, и начинаю бесшумно уходить, потому что мне стыдно, что я подглядываю. Вернувшись на коврик, говорю тёте шёпотом:
– Магда, я их только что видела. Там, на поляне. Они вовсе не грустные, а весёлые. Может, мама к ним вернулась?
– Вряд ли. Она приезжает повидать их, пока отца нет дома. Не понимаю я эту даму.
– А я понимаю. У них такой толстый, старый отец! – говорит Саня.
– Надо было раньше смотреть, какой он! Корысть наказуема! – резко отвечает тётя. Судя по тону, разговор окончен.
Валькина берёзка поправилась и набирает силу. Она прячется среди кустов, и это теперь любимое место наших встреч. Мы прибегаем сюда после обеда, когда выполнено задание, выметены пол и дорожка к калитке. Олька с утра возится с маленьким братом. Ника учит сольфеджио, которое ненавидит, о Вальке и говорить нечего, вся в делах. Мы с сестрой ещё ни разу не были в пионерском лагере, и Олька нам часто рассказывает про пионерское летнее житьё, а мы завидуем. Она у нас как звеньевая, без неё скучно, игры не клеятся.
Сегодня мы пойдём на станцию. Нам надо в магазин за хлебом, спичками, папиросами и, конечно, мы купим мороженого. Мороженщица, толстая тётка в белом халате, зачерпывает ложкой из чана белоснежную массу, вмазывает её в форму, потом выдавливает; мы берём вкусную сахарную лепёшку с кружками вафель по бокам, и наступает блаженство. Но больше трёх порций всё равно не съешь, не хочется.
На станции много интересного, приходят электрички, привозят разных людей, громыхают мимо паровозы с длинными составами. Когда они гудят, на меня находит тоска. Почему? А в киосках можно посмотреть на фотографии знаменитых артистов и артисток.
На обратном пути мы играем в «разведчиков». Наша задача – взять языка. Сначала мы, согнувшись, долго сидим под мостиком через канаву и ждём электричку из Москвы. Она приходит, и люди начинают топать по мостику, направляясь в посёлок. Нас не должны заметить, мы притаились. У нас затекли спины и руки, по телу бегают мурашки, но Олька строгим взглядом держит нас на месте. Ей тоже неудобно, но она мужественно терпит. Затем она подаёт знак – это значит, что все прошли. Мы осторожно вылезаем и от деревца к деревцу крадёмся вслед за прибывшими, выбирая «языка». Народу всё меньше, люди растекаются по тропинкам в разные стороны посёлка. И вот «язык» выбран. Это толстый пожилой мужчина с сумками, набитыми продуктами. Он идёт понуро, погружённый в свои мысли. Если мы его разозлим, нам не поздоровится. Мы преследуем его, держась на небольшом расстоянии, мы быстры и точны в движениях и бесшумны, как кошки. Раз – прыжок! Т-с-с… опять прыжок! Хрустнула ветка. Олька командует залечь в траву. Отдышались и снова в погоню. Человек бредёт себе и ничего не замечает. Вот он уже подходит к калитке. Надо брать. Олька подбегает к нему первая, за ней Саня, Ника и я. Валька остаётся на дороге, потому что она этого дядьку боится. Тот, кто первый добегает до «языка», должен спросить: «Который час?» – и всё, игра окончена.
– Почему вы не пускаете ваших девочек гулять на улицу? – нарушая правила игры, спрашивает Олька. Вот зачем она его выбрала! После того, как я рассказала, кого я видела в лесу.
– А?.. – Мы отвлекли его от мыслей. Он угрюмо нас осматривает и говорит: – Они сами не хотят, и не дело шляться по дороге. Хотите – сами к нам зайдите.
Это Олька так на него действует, взрослые ей почему-то доверяют.
– А вы, собственно, кто такие? С каких дач? – спохватывается он.
Продолжая сиять, Олька быстро представляет компанию:
– Я – Оля, это Ника, Саня, её сестра, мы – дачники с Парковой, а эта девочка – Валя, дочка Розы Марковны.
– Розы Марковны? – испуганно вскрикивает человек. – Нет, таких нам не надо! И дорогу сюда забудьте!
Он скрывается за калиткой глухого забора и щёлкает щеколдой. Старый эрдель тявкает ему навстречу. Печальный дом. Если посмотреть в дыру в заборе, то видно, что сад запущен, цветы в клумбах под окнами цветут по многолетней привычке, не борясь с сорняками, и до них никому нет дела. Хозяин со своей старой маменькой и хроменькой сестрой занимаются только девочками. Их учат музыке, иностранным языкам и никуда из сада не выпускают.
– Ну и фиг с ними! – запальчиво говорит Олька. – Только Вальке не надо рассказывать, соврём чего-нибудь.
Мы почти дома. Пора проверить, всё ли цело в сумке, на месте ли папиросы и спички, ведь мы так скакали. Вот буханка и всё остальное, ничего я не вытряхнула.
Поднимаю глаза и вижу
