Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
– Обвинения сыпались и сыпались, как отравленные стрелы, – начинает он, – но мы взвесили все, в том числе и то, что нима видел в неземном мире.
Когда он спрашивает: «Мог ли дух войти в Цытэ?», я ощущаю прилив оптимизма.
– Если бы нима сказал мне, что ее изводит дух, я бы взял банановые листья, набитые пеплом, шелухой риса и монетами, и натер бы ими ее тело, но нет никаких симптомов. Если бы она бесновалась, рвала на себе одежду или выла, как зверь, я бы просил трех почтенных женщин нашей деревни помочиться на веник, которым вымел бы проблемы Цытэ, но ничего подобного не наблюдалось. Если бы ее били судороги, я бы обмотал ее волшебной лозой, а затем принес в жертву козу, свинью и двух кур, но, опять же, от этого она не страдает. Цытэ не страдает от духа. Все, что она сделала, исходило от ее собственных рук, сердца и разума…
Я выдыхаю, но Цытэ возмущена.
– Сколько Лиянь заплатила тебе за эти слова?
– Шаманы и жрецы духов не лгут! – возмущенно отвечает рума. – Нам нельзя лгать. В противном случае нас покарают духи. А теперь, пожалуйста, позвольте мне продолжить. Искра зажигает огонь. Вода проращивает семя. Путь акха говорит нам, что одно мгновение меняет судьбы. Поэтому мы с нима пронеслись сквозь время, чтобы найти тот миг, который изменил всех людей в нашей деревне, но более всего этих двоих. Я говорю о том случае, когда злые духи привели в наш мир близнецов.
Все инстинктивно отшатываются, но меня отбрасывает назад во времени не к рождению детей Дэцзя, а к церемонии очищения после кражи лепешки. Раньше мне казалось, что рума магическим образом прозревает все, что происходит, но теперь я понимаю, что его дары, возможно, имеют отношение не столько к магии, сколько к интерпретации окружающего мира магическим образом.
– Что касается Лиянь, то появление человеческих отбросов заставило ее начать смотреть за пределы наших врат духов, во внешний мир, – говорит рума, и я понимаю, насколько умно он поступил, переложив часть ответственности на меня. – Что касается Цытэ…
– Мы потеряли богатство, репутацию и моего брата, – мрачно заканчивает Цытэ.
– Поэтому тебе пришлось много трудиться, чтобы вернуть своей семье процветание и положение. Ты даже вернула брата, пусть и не в деревню, но все равно поближе к себе. – Он стучит посохом. – Так давайте всей деревней прогоним злых духов, которые преследуют этих двух женщин. Освободите их! Пусть уйдут! Навсегда! – Рума делает паузу, прежде чем добавить: – Теперь мы будем соблюдать церемониальное воздержание!
Прежде, когда кто-то нечаянно прикоснулся к вратам духов или собака забралась на крышу, эти меры помогали восстановить гармонию, но наш случай необычный.
Раздается крик:
– А как же моя земля? Цытэ позволит мне выкупить ее?
Ропот проносится по толпе.
– Тебе, может, и нормально! – восклицает другой крестьянин. – Но лично я не могу вернуть деньги, которые уже потратил!
– А не прогнать ли Цытэ?!
Затем свое мнение высказывает человек из фракции Цытэ.
– А почему она должна уйти? Я сдал ей в аренду свою землю. Почему я не могу работать на нее и выращивать кофе?! Пусть лучше чужачка валит восвояси. Только посмотрите на нее! Она не настоящая акха!
Люди щелкают в знак одобрения языками.
– Если женщина выходит замуж, значит ли это, что она больше не акха? – спрашивает рума. – В прошлом, когда наши мужчины месяцами или годами путешествовали, разве они переставали быть акха? Если Лиянь хочет остаться среди нас, то добро пожаловать. Что касается Цытэ… Она не человеческий отброс. Не убийца. Я не могу изгнать ее. Но у нее свой дом за пределами защиты наших врат духов. Пусть живет там. А тот, кто хочет иметь с нею дело, пусть знает, что добрые и злые духи наблюдают за ней.
Рума не оправдывает, но и не обвиняет Цытэ, и церемония никак не помешает ей владеть умами единомышленников. Она распрямляет спину и, прокладывая путь через толпу, останавливается то тут, то там, чтобы поговорить со своими сторонниками. Рождение близнецов сильно повлияло на меня, и я искренне сочувствую Цытэ, поскольку иначе нельзя относиться к тому, что постигло ее семью. Я даже невольно восхищаюсь ее решимостью вновь возвысить свою семью, зародившейся, еще когда мы были девочками. Но, глядя Цытэ в спину, я понимаю: нам никогда больше не быть подругами. И чувствую, что должна чаще бывать в родной деревне. Я хочу помочь людям вновь ощутить гордость за наши чайные деревья, возродить бизнес по производству пуэра, стабилизировать заработки и вернуть доходы, на которые все привыкли полагаться. К счастью, Цзиню по душе мой настрой.
На протяжении нескольких недель, пока продолжается сезон муссонов и мало что можно сделать для самих деревьев, я хожу от дома к дому, стараясь восстановить доверие, а Цзинь делает деловые звонки по мобильному телефону и время от времени встречается с партнерами в Мэнхае или Цзинхуне. Ночью мы спим в заброшенной хижине молодоженов. Время года не слишком годится для строительства дома, но рума и Цзинь ищут подходящую дату. В назначенный день мужчины отправляются в лес рубить бамбук. Мы, женщины, собираем солому и делаем бамбуковые петли. Наш новый дом – правда без современных удобств, которые, как обещает Цзинь, он со временем обеспечит, – готов к обеду. Мы переезжаем. Этой ночью мне снится вода. Через две недели я просыпаюсь с тошнотой.
Я забеременела.
Цзинь в восторге. Он звонит своей маме, и я слышу радость в ее голосе. А-ма широко улыбается. Она говорит:
– Тебе потребовалось столько времени? Мы с невестками поняли это еще полцикла назад.
Ее слова звучат буднично, но счастье озаряет лицо, как солнце весенним утром. Я хотела этого всем существом. Ребенок сделает нашу с Цзинем жизнь полной, но одна мысль все же не дает мне покоя. Что, если у меня родится девочка?
– Мне не нужен сын, – успокаивает меня Цзинь. – Тебе не нужно рожать мальчика ради меня.
Но он не понимает, что каждый акха хочет сначала сына, потом дочку, потом снова мальчика и снова девочку. Так мы поддерживаем баланс в мире. У меня уже есть дочь, теперь нужен сын.
Учитель Чжан, приехавший в деревню вместе с двумя пожилыми женщинами из отдела планирования семьи при пункте приема чая, невольно усиливает мою нервозность: они расклеивают на фасадах домов плакаты, оповещающие о начале новой государственной кампании, направленной на устранение «темной стороны» политики «одного ребенка».
– В Китае огромный перевес мужчин над женщинами, и каждый год это число увеличивается примерно на миллион
