Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
Диана была твердо убеждена, что совершила благое дело: если действуешь в интересах Церкви, все считается нравственным и добродетельным, а что вредит ей, то плохо. Еретики идут против, значит, их надо уничтожать без жалости и сожаления.
По ее приказу во всех обширных владениях началась поимка и уничтожение еретиков, чье конфискованное имущество она забирала себе и раздавала своим близким. В целях наживы не знающая сострадания алчная фаворитка не гнушалась даже торговлей людьми. Военнопленных, захваченных на ее территориях, она превращала в рабов и продавала купцам-работорговцам. Накопленные за два года правления Генриха несметные богатства сделали ее неуязвимой для врагов, а вот болезнь нежданно-негаданно свалила в постель.
Встревоженная не на шутку Диана чахла и худела, ее охватила апатия. Она была не в силах следовать установленному с юности распорядку дня: перестала обливаться по утрам ледяной водой и совершать длительные прогулки верхом на лошади. И главное, она не желала ни с кем общаться. Пристально вглядываясь в свое изображение в зеркале, Диана с трудом узнавала себя. Возраст впервые предательски напомнил о себе. Она решила немедленно спрятаться от всех в Ане, чтобы Генрих не видел ее слабой, больной и постаревшей. Но и в Ане за любимым рабочим столом со счетами и деловыми бумагами она чувствовала себя более чем скверно. Хорошо, что на верных слуг можно было положиться: они исправно вели все дела. Ни одну мелочь в управлении своим имуществом Диана не пускала на самотек. Под рачительным присмотром преданных помощников состояние герцогини волшебным образом стремительно росло. Избавившись от повседневных забот по управлению своим обширным хозяйством, устраивая раз в месяц тщательную проверку счетов и документов и выслушивая подробные отчеты своих интендантов, Диана стала вершить высокую политику. Она мечтала, чтобы король, ее обожаемый Генрих, всему миру внушал почтение своим могуществом. Но теперь ей все стало абсолютно безразличным. Все, кроме мысли, не дававшей ей покоя даже во время болезни. Повелительница короля, она, демонстрируя всем свою набожность, усматривала греховность в своих отношениях с Генрихом. Только уничтожив во Франции еретиков, всех до единого, она искупит свой тяжкий грех перед Богом! Потому и заболела, убеждала она себя, что слишком мало истребила противников Святой Римской церкви. В ее голове, пока она болела, удалившись от двора в Ане, зарождался план новой баталии. При первой же беседе с Генрихом она решила ознакомить его со своим планом.
Ее затворничество вскоре было нарушено. На пятый день Генрих примчался в Ане. Он не мог жить без Дианы, без ее мудрых советов, для него она являлась законной половиной.
Когда Генрих, как вихрь, ворвался в ее спальню, она приветливо протянула ему обе руки, но улыбка была грустной, страдальческой.
– Я рада видеть тебя и благодарна за приезд, но тебе будет скучно в этот раз со мной.
Он покрыл поцелуями ее руки и лицо и сел рядом.
– С тобой мне никогда не будет скучно. Я привез своего личного лекаря. Он быстро поставит тебя на ноги, и мы снова вернемся к той жизни, которую привыкли вести.
Со свойственной ей трезвостью Диана рассудила, что находиться возле больной любовницы для здорового, полного сил возлюбленного весьма утомительно, да и она сама быстрее поправится, если не будет беспокоиться, что своим нездоровым видом стареющей женщины может навсегда отпугнуть своего молодого любовника, щедро финансирующего все ее самые дорогостоящие замыслы.
– Генрих, тебе не следует оставаться здесь, возвращайся обратно.
– Мы вернемся вместе, когда ты окончательно поправишься, – упорствовал он.
Но она продолжала настаивать.
– Я поправлюсь быстрее, если не буду переживать, что ты видишь меня в таком плачевном состоянии.
– Я не могу покинуть тебя.
«Как он трогателен, – расчувствовалась Диана. – А ведь мне уже пятьдесят!.. Его любовь – это настоящее Божье чудо!» Она подняла на Генриха измученные болезнью печальные глаза и тихо засмеялась, но, как ни был слаб этот смех, в свои слова она решила вложить всю силу убеждений.
– Это необходимо, Генрих, я обеспокоена, что во Франции набирает силу кальвинистская ересь. Франция, потерянная для Святой Церкви, это одна из тех страшных катастроф, которую мы должны избежать любой ценой. Только ты, Генрих, можешь и должен спасти христианский мир от ереси.
– Так что же от меня требуется именно сейчас? – улыбаясь, спросил Генрих.
– Умоляю – вернись ко двору!..
– Прямо сейчас? Надеюсь, я могу хотя бы немного передохнуть с дороги?
Она нежно поцеловала его, но начатый разговор необходимо было закрепить в его сознании.
– Отдохни и возвращайся. Ты должен понять: я не смогу поправиться, если ты будешь находиться здесь. Я волнуюсь, так как не имею права отрывать тебя от важнейших государственных дел. Ты должен употребить всю свою власть и безжалостно расправиться со всеми еретиками, которые хотят разорить твое королевство.
Генрих был полностью согласен с мнением Дианы в отношении сторонников и вдохновителей Реформации.
– Я восхищен твоим умом и патриотизмом, Диана! Даже во время болезни ты беспокоишься о благополучии моего государства, – с признательностью в голосе произнес он.
Внезапно ее охватил приступ сильного кашля. Откашлявшись, она с еще большей убежденностью в своей правоте продолжила:
– Только ты способен противостоять натиску еретиков. Генрих, не забывай, что для всех нас ты являешься любимым сыном нашей Церкви, королем Франции!..
– Я затоплю кровью еретиков все королевство, если это вернет тебе здоровье и хорошее настроение!.. Только выздоравливай быстрее! Я не смогу долго прожить, не видя тебя!..
Она протянула ему свою ледяную руку, к которой он приник губами. Он казался таким расстроенным, таким потерянным, что Диана нежно улыбнулась ему, чтобы успокоить, сама взволнованная теми чувствами, какие питал к ней ее любимый рыцарь.
– Когда я буду не так нервничать, я быстрее поправлюсь, и мы тут же встретимся. И ты сможешь мне снова сказать, как любишь меня.
– Я буду считать дни и каждый день отправлять с гонцом тебе письма.
Диана добилась своего: Генрих уехал в Париж, чтобы приказать Огненной палате ужесточить меры в отношении протестантов. После его отъезда Диана стала постепенно выздоравливать. Каждый день гонец привозил ей полные нежности и заботы о ее здоровье письма от короля.
Временщица постепенно возвращалась к своей главной роли некоронованной королевы, подлинной вершительницы судеб государства, главной вдохновительницы травли протестантов.
Свежий ветер ворвался в покои Екатерины, кружа за окнами падающими листьями. С башен послышалась перекличка сторожей, заглушая слабые звуки лютни из покоев одной из фрейлин. Время было столь мирным, что Екатерине захотелось побыть у окна и наслаждаться шумами Парижа, приглушенными сгустившейся темнотой. Генрих обещал посетить ее в этот вечер, но время шло, а он, как всегда, не торопился с приходом к жене.
Внезапно в покои вошла Жаклин де Лонгвей, герцогиня де Монпансье. В ее движениях было что-то неестественное, она хмурила брови. Наблюдательная Екатерина сразу заметила: она чем-то огорчена.
– Что случилось? – спросила она.
– Из Амбуаза прибыл гонец, – ответила герцогиня тихим голосом. – Заболел Луи. Гувернер детей Жан д’Юмьер просит вас срочно приехать.
Жаклин де Лонгвей больше ничего не сказала. Просто осталась стоять, глядя на королеву. Екатерина побледнела. Она слишком хорошо знала гувернера и его жену, чтобы понять, что если ее зовут, значит, ребенок, которому всего лишь восемь месяцев, действительно тяжело болен. Малыш был хилым с самого рождения. По приказам Дианы ему уже несколько раз меняли кормилиц. Угрызения совести зашевелились в сердце Екатерины. Спазмы сжали горло, стало трудно дышать. Она упрекала себя за то, что Луи был рожден ею, а она, по требованию Генриха позволив Диане руководить воспитанием своих детей, длительное время жила вдали от них.
Королева встретилась взглядом с фрейлиной.
– Мы выедем на рассвете, как только откроют городские ворота. Прикажи приготовить вещи.
– Этим уже занимаются, Ваше Величество.
– Вещей пусть соберут немного. Только все самое необходимое.
Голос Екатерины был спокоен и ровен, ее указания точны. Напрасно верная Жаклин искала на ее лице следы волнения. Жизнь при французском дворе научила королеву скрывать свои чувства, как бы ни были сильны бури, бушевавшие у нее в душе.
– А что на сегодня? – осторожно поинтересовалась фрейлина.
– Я жду короля. Скажу ему, что уезжаю. Пусть камеристки помогут мне переодеться. Да, кстати, герцогиня де Валентинуа в курсе, что заболел Луи?
– Нет, она снова вернулась в Ане.
– Чем вызван ее отъезд?
– Она решила заняться переустройством замка и приказала себя не беспокоить…
