Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
За ним их ждала полусотня панцирной пехоты. Добраться до нее врагам было нелегко: сучья поваленных деревьев обрубались только со стороны обороняющихся. С внешней стороны их только укоротили так, чтобы длинные заостренные обрубки мешали подойти вплотную к засеке. Половцы рубили сучья саблями, пытаясь добраться до рязанцев, тупя клинки. Когда им все же удалось взобраться на гребень завала, из-за спин пехотинцев по ним почти в упор ударила стрелами конная сотня, стоящая в запасе. Висящий над выемкой вопль боли и ярости усилился многократно. Убитые и раненые степняки повисли на сучьях, попадали вниз к подножию завала. Уцелевших приняли на копья, взяли в мечи и топоры панцирники-пешцы.
Надолго половцев не хватило. Они никогда и не отличались особым упорством в битве. Вот и теперь, потеряв почти половину своих соплеменников, встреченные наверху завала убийственными ударами пехотинцев степняки посыпались вниз, теряя щиты и сабли. Из выемки в лощину их смогло уйти не более сотни человек. Не видя от ужаса ничего вокруг, они перебежали речку и остановились, только упершись в выехавших им навстречу монгольских начальников, вразумивших беглецов ударами плетей.
Отошли за речку и те спешенные половцы, что безуспешно пытались забраться на откос справа и слева от дорожной выемки. Эти не бежали, отступили в полном порядке, прикрываясь щитами от стрел, летящих сверху. За ними немного погодя ушли и конные половцы, посостязавшись еще немного в меткости с засевшими за завалом русскими. Этим тоже досталось плетей. Измученные степняки, многие из которых были ранены, не уворачивались, только сгибались и вжимали головы в плечи. Устав махать плетками, монголы съехались в кучку и, судя по жестам, стали о чем-то совещаться.
Понятно: в ближайшее время нового приступа не будет. Можно перевести дух. Этот приступ стоил рязанцам бо́льших потерь, чем первый, поскольку для отражения добравшихся до засек врагов приходилось высовываться из-за поваленных деревьев и подставляться под стрелы конных половцев. Пятерых воинов стрелы поразили насмерть. Еще полтора десятка серьезно поранили. Убитым сразу же, пока есть время, начали рыть могилу, одну на всех. Благо земля пока промерзла неглубоко.
Ратьша глянул на небо. Скоро начнет смеркаться, так что сегодня татары вряд ли еще будут пробовать на прочность оборону рязанцев. Если только пригонят свежих воинов, так как половцы на сегодня уже не бойцы. Нет, в лоб не полезут, будут искать обходной путь – не дураки.
И действительно, вскоре от темнеющей за речкой массы половцев отделилось два десятка конных. Один десяток поскакал направо в сторону Оки, другой – налево, туда, где кончалась лощина и начинались поля и перелески, где ждал врага Роман со своими четырьмя сотнями конных панцирников. Первый десяток вернулся быстро, видно, упершись в обрывистый берег реки. Второй появился уже в сумерках.
К этому времени к месту сражения подошел, похоже, весь татарский передовой тумен: на той стороне меж деревьев то и дело мелькали всадники, и растревоженные лесные птицы с криками носились над макушками деревьев в лесу за лощиной. Но подготовки к новому приступу пока не наблюдалось. За речку вообще никто из татар соваться не пробовал. Только раненые с умирающими шевелились на истоптанном снегу и оглашали окрестности стонами и криками.
Почуявшее запах крови воронье слетелось со всей округи. Грузные птицы кружили черными тенями в темнеющем небе, зловеще каркая. Часть из них, те, что поленивее, расселись по ближним деревьям. Самые храбрые садились на землю и потихоньку подбирались к телам павших, поклевывая пока пропитанный кровью снег.
– Жди теперь гостей с восходной стороны, – сказал Ратьша, увидев возвращавшийся десяток половцев, прискакавших слева.
– Думаешь, не будут ждать утра, господин? – задал вопрос находившийся во все время сражения возле боярина Первуша.
– Татары ночного боя не шибко боятся, – ответил Ратислав. – Помнишь, как по степи нас гоняли?
– Так то степь, им она привычная, а здесь лес, – возразил меченоша.
– Да какой здесь лес, так, перелески, – махнул рукой Ратьша. – Да и проводников они наверняка с собой привели.
Ратьша оказался прав: с той стороны лощины по дорожной выемке начали спускаться всадники, сливающиеся во все сгущающихся сумерках в темную массу. Что за конница, было уже не разглядеть. Число ее Ратислав оценил тысячи в три. Постояв немного на дне лощины, новый отряд развернулся и легкой рысью двинулся на восход.
– Ну, держись, Роман Романыч. Да поможет тебе Перуне аль Христос, – пожелал коломенскому князю Первуша.
Ратьша кивнул, поддерживая пожелание меченоши. Да, нелегко придется вскоре побратиму.
– А нам отсюда не пора? – обратился Первуша к боярину. – Отрежут от града да прижмут к Оке, плохо придется.
– Нет. Рано, – качнул головой Ратислав. – До полуночи надо стоять. И нам, и Роману. Беженцев много. Не успеют все раньше полуночи в ворота въехать. Рано.
– Стоять так стоять, – вздохнув, кивнул Первуша.
Часов до десяти вечера все было спокойно. Татары оборону рязанцев не тревожили. Видно, решили не тратить зазря и так уже изрядно потрепанных союзников. Они даже костры зажгли, то ли для обогрева, то ли ужин готовили. Запалили костры и рязанцы. В одиннадцатом часу от Романа Коломенского примчался гонец на исходящей паром лошади.
– Князь Роман прислал с вестью, боярин, – выдохнул посланник, сорвав наледь с усов и бороды.
– Сказывай, – кивнул Ратьша.
– Татары наседают. Много. В обхват берут. Велел сказать князь, что уходить будет. И чтоб вы отсель снимались.
– Ладно. Сам с нами оставайся.
Да, ждать здесь больше нельзя. Надо уходить. Ратьша обернулся к Первуше.
– Скачи по краю откоса, где вои стоят. Пусть сбираются. Только по-тихому. И костры не тушат, пусть степняки думают, что здесь мы, не ушли никуда. Все не враз вслед кинутся.
Первуша хлестнул жеребца и поскакал по краю лощины, высматривая сотников пешей рати.
Собрались быстро. Привязали меж конями приготовленные загодя носилки с ранеными, подбросили дров в пылающие костры и, стараясь не шуметь, тронулись по дороге на Рязань. Никто не пытался их преследовать. Видно, удалось уйти незаметно для татар. Отряд, с которым дрались всадники Романа, тоже до них добраться не успел. Наверное, погнались татары за Романовыми конниками. Это ежели удалось им оторваться, конечно.
Спустя недолгое время отряд Ратьши добрался до Полуденных ворот города. Как Ратислав и предполагал, не все еще беженцы въехали за стены града. Не менее двух сотен саней и с полтысячи селян толклись у распахнутых ворот, озаряемые бьющимся под ветром пламенем факелов, выставленных на боевой площадке воротной башни и по гребню крепостной стены. Скотину уже не пропускали: хоть и много внутри рязанских стен места, но и оно, видно, закончилось. Мычащее и блеющее стадо топталось саженях в ста от ворот в устье Черного оврага.
Скотину было жаль. Ко всему, брошенная здесь, она послужит едой для осадников. А что делать? Перебить? Так на морозе туши долго пролежат не портясь. По-всякому дождутся татар. Разве отогнать по речному льду за Оку в мещерские леса? Может, там не найдут? Вот это можно попробовать. Ратьша отрядил для этого дела десяток всадников. Те с гиком и свистом погнали стадо на речной лед. Потом он отправил в город раненых, а сам с оставшимися воинами занял оборону на холме перед Черным оврагом, дабы сторожить от степняков медленно втягивающихся в город беженцев.
Последние сани со скарбом и его хозяевами въехали в Полуденные ворота далеко за полночь. Татары так и не показались. Ратьша собрал своих людей и отправил следом за обозами в город. Сам с Первушей постоял еще немного на холме, вслушиваясь в ночь. Звуки доносились только со стороны Рязани: мычание и блеяние скотины, звон железа, какой-то перестук. Слышны были голоса дозорных, перекрикивающихся на стене. Со стороны, откуда ждали татар, царила тишина. Только зарево от горящих сел и деревень подсвечивало багровыми сполохами низкие тучи.
