Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - Шэрон Кей Пенман
На миг его взгляд остановился на графе Дитрихе, человеке, не способном к компромиссу или уступкам.
– Мне довелось слышать, как некие глупцы говорили, что императору, мол, следовало проигнорировать вердикт сейма, а не одобрять его, – продолжил Конрад. – Ничто так не помогло бы умножить ряды мятежников, как подобный неразумный шаг. Мой племянник император поступил мудро и дальновидно, и не знаю кто как, но я горд его поведением в этот день.
Тут он посмотрел на Генриха, в очередной раз удивляясь, насколько сын может уродиться непохожим на отца. Фридрих Барбаросса, брат Конрада и родитель нынешнего императора, был воплощением рыцарства, великим воином, не знающим страха в битве, проницательным, твердым, добродушным, веселым, умеющим расположить к себе даже врагов. Генрих был лишен всех этих качеств. Зато был наделен несгибаемой волей, острым умом и пугающей способностью принимать решения, отстранившись от любых эмоций. Конраду подумалось, что это последнее свойство он проявил сегодня в большом зале епископа Шпейерского. Своего племянника Конрад находил одновременно восхитительным и отталкивающим, упорным в своем стремлении оборонить и расширить владения своей империи, и при этом совершенно неспособным определить те нужды и чаяния, что движут другими людьми. И дядя не мог решить, получится в итоге из племянника великий правитель или чудовище.
К его радости однако Генриху хватило ума и силы воли признать, что английский король прижал его к стенке, и смириться с этим. Не действуй император так быстро и решительно, он, по мнению Конрада, настроил бы против себя большинство людей в зале, как тех, кто подпал под обаяние Львиного Сердца, так и просто ищущих любого предлога, чтобы примкнуть к бунтовщикам. А врагов у Генриха, благодаря жестокому и безрассудному убийству епископа Льежского, и так уже более чем достаточно. Конрад не считал, что племянник сам отдал приказ прикончить прелата. Скорее всего это сделал один из прихлебателей в стремлении угодить государю, и главным подозреваемым для него был граф Дитрих фон Хохштаден, брат одного из претендентов на епархиальный престол. Но напрямую он Генриха не спрашивал и знал, что никогда не спросит.
– Я согласен с господином графом, – твердо заявил епископ Шпейерский. – Весть о том, что английский король успешно защитил себя перед сеймом, уже разнеслась. Теперь, когда он обелил свое имя, церковь начнет требовать его освобождения. Полагаю, нам надо сделать это самим и как можно скорее, взвалив вину на французского короля и на… – он осекся, но слишком поздно.
– И на меня? – Леопольд вскочил, испепеляя епископа-князя взглядом.
– Ну, ведь это ты первым наложил руки на человека, принявшего крест.
– Потому что получил такой приказ от императора!
Епископ пожал плечами, а брат Генриха, не питавший приязни к герцогу и любящий ловить рыбку в мутной воде, тут же вступил в беседу.
– Сомневаюсь, что тебе удастся доказать это перед лицом папской курии, так что придумай оправдание получше, господин герцог, – заявил он.
Это разозлило не только Леопольда, но и всех находившихся в палатах австрийцев. А также вывело Генриха из глубокой задумчивости, и он холодно посмотрел на брата. Конрад снискал при дворе заслуженную репутацию человека грубого и неуживчивого. Впрочем, он был не дурак и никогда не шел поперек старшему брату. И в этот раз тоже свернул на попятный, а когда Леопольд потребовал извинений, принес их.
– Покончим пока на этом, – сказал Генрих, отодвигая кресло.
Все тут же встали, вежливо распрощались и потянулись к выходу. Оглянувшись через плечо, Хадмар заметил, что Генрих сидит на месте и знаками просит маршала Хайнца фон Кальдена и сенешаля Макварда фон Аннвейлера задержаться. Прикрыв за этой доверенной группой дверь, Хадмар ощутил укол беспокойства, потому как вид Генриха и этих приближенных к нему министериалов частенько порождал это чувство. Несвятая троица, так их называли. Впрочем, существовало мнение, что полностью император не доверяет никому, даже своей супруге. Бросив на закрытую дверь еще один любопытный взгляд, рыцарь поспешил за еще кипящим от возмущения герцогом.
* * *По мере того как тянулись часы, Уильям де Сен-Мер-Эглиз волновался все сильнее. Ричарда вызвали на встречу с императором и герцогом Австрийским. Король воспользовался своим укрепившимся статусом и настоял, чтобы епископ Солсберийский сопровождал его. Уильям остался, чтобы ходить по комнате и переживать. Англичане знали, что Генрих по-прежнему будет выдвигать условия освобождения Ричарда, но Уильям был уверен, что теперь они станут не такими возмутительными, как заявленные императором в Вербное воскресенье. Но ждать все равно было нелегко.
Когда Губерт Вальтер наконец вернулся, Уильям принялся засыпать его вопросами, не дав даже закрыть дверь. Епископ вскинул руку, прервав поток:
– Я все тебе расскажу, обещаю. Но дай сначала присесть. Уф, я скорее согласился бы вести переговоры с дьяволом, чем с этой шайкой.
Уильям торопливо налил вина.
– Стоило ожидать, что император будет в скверном расположении духа после триумфальной речи государя в понедельник.
– Императора мы не видели. Он поручил вести переговоры епископам Шпейерскому и Батскому, хотя Леопольд присутствовал и явно был весьма не рад этому обстоятельству.
– Епископу Батскому? С каких это пор он сделался императорской марионеткой?
– По собственному мнению прелата, он идеальный выбор: кровный родич императору и одновременно предан королю. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что родство много значит для Генриха, а предан Саварик исключительно самому себе.
Губерт отпил глоток вина, потом другой, только теперь осознав, насколько устал.
– Готов услышать, чего добиваются они теперь? Император по-прежнему желает получить сто тысяч серебряных марок, но на этот раз их называют «платой» императору Генриху за его услуги по примирению Ричарда и французского короля.
У Уильяма отвисла челюсть.
– Да у него не больше шансов устроить этот мир, чем заслужить сан святого!
– Знаю. И он сам тоже знает. И поэтому согласился, что если ему не удастся примирить королей, никто ему ничего не будет должен.
Уильям присел на ближайший стул, чтобы спокойно все осмыслить.
– Выходит, теперь они пытаются сохранить лицо.
Губерт кивнул,
