Половецкие войны - Олег Игоревич Яковлев
Владимир, как обычно, сам проверил сторо́жи. День ушёл на сборы, и на следующее утро рать снова тронулась в путь.
Шли теперь степью, по влажной, только-только очистившейся от снега тёмной земле, продвигаясь в самую глубь половецких кочевий, туда, где чаще всего в последние годы зарождались опустошительные набеги. Половцы уже сведали о подходе русского воинства; в ханские станы, загоняя тощих, изголодавшихся за зиму коней, скакали чёрные вестники беды.
Глава 58. Затравленный зверь
Высоко над берегом Десны, на перерезанных глубокими оврагами и балками холмах, широко и привольно раскинулся Новгород-Северский. За рекой видны луга, серебрятся льдом рукава и заводи, синеют полные зверя и птицы густые леса.
Город окружают земляные валы и деревянные стены с башнями и стрельницами. За городом, выше по течению реки, стоит обширный свежесрубленный княжеский замок. Обрамляет его высоченный частокол, на сторожевых башенках мелькают бородатые лица стражей, склоны холма круто обрываются к берегу Десны и песчаным оврагам. Место выглядит диковато, вокруг волнами простираются труднопроходимые лесные заросли, на узких тропках встречают проезжего путника облачённые в кольчатые брони, оборуженные до зубов Олеговы дружинники, все свирепые, грубые, словно тати[289], подозрительно осматривают, отнимают оружие, ведут через обитые кованой медью ворота в огромный теремной дворец, тёмный, мрачный, с возвышенными сенями и долгими галереями гульбищ.
…Ссутулившийся, заметно постаревший князь Олег встретил вестника от Мономаха хмуро. Молча выслушав предложение старого своего недруга и извечного соперника, он коротким взмахом руки велел гонцу удалиться, а после подозвал стражей и коротко отрезал:
– Вытолкать его за ворота!
Потом князь вызвал к себе верного холопа Ольстина и приказал:
– Поедешь в Переяславль, к Мономаху. Отмолвишь: «Нездоров».
Не успел Ольстин выйти, как взбежал по крутому всходу в гридницу возбуждённый Бусыга.
– Княже! Как же мочно тако?! – на ходу прокричал он. – Вся Русь поднялась! Не довольно ль хорониться за стенами сими?!
– Не твоего ума дело! – рявкнул разгневанный Олег. – Дерзок больно, князя учить!
– Ну что ж. – Бусыга остановился, перевёл дух. – Тогда… Отъеду я от тя. Почитай, без малого с десяток годков послужил те. Помочником был, в сече рядом. Пойду в Переяславль. Чай, не холоп я, но вольный человек.
Он повернулся, собираясь уйти.
– Что?! – проорал Олег. – Эй, холопы! Хватайте его! В мечи взять! Живо!
Он побагровел от дикой неуемной ярости, это была ярость побеждённого, но не сломленного, не смирившегося со своей участью человека.
Тотчас обступила Бусыгу толпа Олеговых подручных. Всех их бывший Мономахов мечник хорошо знал: во время прошлых смут эти холопы занимались грабежом и насилием в захваченных сёлах и городах, с князем Олегом связывала их пролитая безвинная кровь, тяжкие грехи, и они держались за своего князя, как за Господа Бога, понимали: он их не выдаст, будет кормить, поить, в них будет иметь нужду. В любых тёмных делишках они – первые потатчики и приспешники. После разгрома Олега на Колокше все они разбежались кто куда, а теперь, когда сел он на стол в Севере, сразу же примчались, повылазили из своих нор, как крысы, почуяли тёплый кров и защиту.
Бусыга с презрением оглядел холопов. Вот они, верные Олеговы псы, все со щитами, с саблями в руках, с опаской наступают на него, набрасываются все вместе, скопом, и тут же отскакивают в стороны, боясь попасть под тяжкий Бусыгин меч. Знают силу дружинника, хоронятся.
Троих задел-таки Бусыга, валялись они на полу гридницы, корчились и стонали от боли.
Олег, вне себя от злобы, кричал:
– Да хватайте его! Чего стоите?!
В конце концов, понукаемые князем, навалились холопы на дружинника, вырвали из его руки меч, бросили на пол, стали вязать. Израненный, обезоруженный Бусыга успел крикнуть Олегу:
– Да будь же ты проклят, князь! Переветник[290] ты поганый! И холопы твои – тати, и сам ты – тать и бродяга!
– Ольстин! – заорал Олег. – Голову ему отсечь!
Злобный холоп, хрипло ругаясь, подскочил к окровавленному Бусыге. Коротко пропела в воздухе кривая сабля, и покатилась по дощатому полу буйная дружинная головушка.
Мрачный Олег тяжёлым взглядом обвёл своих подручных и, сплюнув, повернулся к дверям.
На пороге он едва не столкнулся с перепуганной княгиней. В больших тёмных глазах некогда так любившей его Феофании прочёл он ужас, боль и страдание. Увидев голову Бусыги, гречанка вскрикнула.
– Зверь ты! Ненавижу тебя! – выдавила она через силу, бледнея и хватаясь за сердце.
– Он, ворог, откачнуть от меня хотел, к Мономаху уйти, – холодно ответил ей Олег и, не глядя более в её сторону, вышел.
Сильный приступ кашля заставил всё его тело содрогнуться. Отхаркиваясь и вытирая рот рукавом серой суконной свиты, Олег поспешил вверх по винтовой каменной лестнице. Отчаяние владело им, он бессильно опустился на скамью в книжарне и, как загнанный одичавший зверь, завыл от ненависти и ярости.
Глава 59. Как степные орлы
Старый хан Урусоба уже знал о походе русов, когда в юрту, весь в поту, запыхавшийся от бешеной скачки, влетел взбудораженный Арсланапа. Парчовый халат солтана был забрызган грязью, он задыхался от волнения и, сев на кошмы и поджав под себя ноги, долго не мог выговорить ни слова.
– Какой беспокойный, солтан! – приподняв мохнатые брови, насмешливо заметил Урусоба. – На, выпей кумысу. Я знаю об урусах.
– Урусы идут без числа, хан! – вырвалось наконец из уст Арсланапы. – Мономах идёт на нас!
Одно имя этого князя повергало бесстрашного солтана в трепет. Он свято верил, что Мономах – не человек, он – злой дух убыр и проклятие для кипчаков. Сколько раз сходился Арсланапа с дружинами Мономаха в сечах, и каждый раз ему приходилось бежать, теряя лучших воинов. Мономах – непобедим, его нельзя убить или взять в плен, в этом Арсланапа был уверен.
– Успокойся, солтан, – отхлебнув
