Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

– Когда мы поженимся, она уйдет со сцены и займется домом…  – Фридрих, впрочем, не был уверен, что именно так все и случится, – или ладно, черт с ним, с Бонном и политической карьерой. В Голливуде тоже найдется работа для адвоката, английский язык у меня отменный…

Он не мог и не хотел думать ни о чем другом, кроме Ханы. Свернувшись клубочком, словно кошка, устроившись у него под боком, она кусала сочный апельсин:

– У Франсуа есть вилла в Марракеше…  – она указала глазами на владельца заведения, – с фонтаном и бассейном. Он устраивает отличные вечеринки для поклонников свободного образа жизни, если вы понимаете, что я имею в виду…  – длинные ресницы дрогнули.

Облизав губы, она неслышно шепнула:

– Сходите в мужской туалет, вам кое-что передадут…  – Краузе потянулся за бумажником. Хана погладила его ладонь:

– Не нужно. Это комплимент от заведения, небольшой гонорар за мои песни…  – серо-голубые глаза свернули смехом. Косяк они выкурили на заднем балконе заведения, выходящем на темное пространство кладбища. По соседству обнимались парочки. Хана уютно устроилась у него в руках:

– Отличная травка, – томно сказала она, – здесь хороши не только еда с выпивкой, но и все остальное…  – Краузе не мог не признать, что кухня в заведении отменная:

– Запеченный камамбер, лионские сосиски, петух в вине и луковый суп…  – принимая от него очередной бокал шампанского, Хана заметила:

– Суп из утреннего меню, – она засмеялась, – на рассвете в заведении появится половина Монмартра, то есть пьяного Монмартра…  – нашарив шпильки, покачиваясь, девушка поднялась:

– Мне пора на сцену…  – она прямо держала узкую спину – закажите коньяк, пришлите рюмку в гримерную…  – коньяк, разумеется, оказался самым дорогим:

– Момо дала мне попробовать коньяк на первом занятии…  – Хана пыхнула дымом папиросы, – на следующей неделе я к ней съезжу, побуду с ней хоть пару дней…  – она знала, что Пиаф вряд ли дотянет до следующего года:

– У нее рак, – вздохнула Хана, – хотя она ни в чем не признается. Ее мучают боли, она сидит на морфии и не выходит на сцену. В последний раз она мне сказала:

– Я все равно ни о чем не жалею…  – Хана покусала губы, – я любила, девочка, это главное в жизни…  – рука задрожала, пепел упал в румяна:

– Все они одинаковы, – зло подумала Хана, – Иосиф, Тупица, остальные мужчины. И президенту и Краузе надо только одного. Их не интересует моя душа, они хотят развлечься или попасть в светскую хронику, как спутники звезды. Момо тоже фотографировали с разными так называемыми поклонниками, которым было на нее наплевать…  – Хане стало жалко себя:

– Тиква меня младше, а она замужем и счастлива с ее Аароном…  – Хана вспомнила фотографии изящной хупы кремового шелка в синагоге Бевис Маркс:

– Самая старая синагога в Лондоне. Сабина сшила Тикве свадебное платье в марокканском стиле, вернее, свадебный халат…  – парчу цвета чайной розы украсили золочеными узорами. В распущенные волосы Тиква вплела бронзовые цепи, звенящие монетками:

– Тетя Клара устроила для нее девичник, всем расписали ладони хной, к микве приехал восточный оркестр…  – свадьба попала на светские страницы британских газет:

– Тетя Клара теперь нарасхват, как свадебный декоратор. Она шутит, что следующими будут Густи и Ева…  – Хана шмыгнула носом, – про меня все думают, что для меня важна карьера, как для Адели… Но если бы Аарон, мой Аарон, меня позвал, я бы все бросила и пошла за ним хоть на край света…  – Хана велела себе заняться делом:

– Пой, танцуй, флиртуй с Краузе, но главное, позвони тете Марте…  – тетя вернулась в Лондон, но Хана наизусть заучила парижский номер телефона:

– Линия работает круглые сутки, – объяснила женщина, – оставайся у аппарата, с которого ты звонила. Через четверть часа я свяжусь с тобой, где бы я ни была…  – Хана удивилась: «Но как?». Тетя коротко ответила: «Техника».

Потушив сигарету в переполненной окурками пепельнице, Хана щедро мазнула по скулам румянами:

– Краузе я погоню за кофе. Пусть ищет кофе на Монмартре в пять утра, выходным днем…  – Хане даже не надо было вспоминать альбом кузена Аарона Майера:

– Я видела набросок в Гамбурге, а тем летом в Нью-Йорке тетя Марта показала мне более подробный рисунок. Он сидел сегодня в бистро напротив нашего отеля. Он сын покойной тети Лизы, внук Горского, кузен тети Марты. Он работает на СССР, на секретную службу…  – залпом допив коньяк, Хана встала:

– Паук раскидывает паутину в Париже. Я обязана связаться с тетей Мартой, эти сведения важнее, чем нацист Краузе. Ладно, Дате, играй, притворяйся…

Заставив себя улыбаться, она пошла на сцену.

Скорпион загнал маленький рено в подворотню на улице Лепик.

Притормозив у кабаре «Moulin Rouge», он увидел, что Краузе оставил лимузин на попечение ребят в униформе заведения. Адвокат и Хана взяли такси. В тумане переливались огоньки свечей на террасе ресторана. Над Монмартром повисла сырая тишина.

Саша курил в полуоткрытое окно, закутавшись в куртку. Он отхлебнул остывшего кофе из стакана, купленного после полуночи в лавке, немного ниже по улице:

– Он, наверняка, выйдет из клуба не один, а с Ханой…  – несмотря на бессонную ночь, голова Саши была ясной, – такси сейчас не поймать, они пойдут к метро «Бланш» пешком…  – под водительским сиденьем машины лежал бельгийский браунинг. Во внутреннем кармане куртки Саша носил свинцовый кастет:

– Стрелять нельзя, – он выбросил окурок, – черт его знает, где шляются местные ажаны. Ночь, то есть утро выходного дня, они могут сидеть в участке у метро, но я не рискну шумом…  – кастет уютно лег в руку. Саша не хотел рисковать и свидетельством актрисы:

– Нам еще с ней работать. Не след, чтобы она видела мое лицо, запомнила меня…  – он надеялся, что Краузе захочет отойти, как подумал Саша, в сторонку:

– Он не станет мочиться в подворотне при звезде Бродвея, – Скорпион усмехнулся, – а мне только того и надо…  – двор был проходным. Арка позади машины вела к неухоженной каменной ограде кладбища. Скорпион оглянулся:

– Она подождет его, а, забеспокоившись, заглянет сюда, но найдет только тело господина адвоката. Ограбления в Париже случаются сплошь и рядом…  – Саша не получал разрешения на операцию, но не намеревался ждать резолюции начальства.

Прохладный ветерок гонял по брусчатке обрывки афиш: «Дате… Бекк… Счаст… Дни». Он сунул нос в воротник курки:

– Надо было взять шарф. Это азбука работы, господин Краузе может меня узнать, сообщить французам, что у них под носом орудуют посланцы Москвы, как выражаются в западных газетах. Нельзя подвергать опасности будущее месье Вербье или герра Шпинне…  – Саша с нетерпением ждал ареста Невесты:

– То есть не ареста, у нее дипломатическая неприкосновенность. Мы сделаем вид, что произошел несчастный случай, как с Чертополохом. Выдоим ее окончательно и я лично вышибу мозги проклятой пиявке…

Леди Августа смертельно ему надоела. Начальство, впрочем, как и товарищ Котов, считало, что трогать Невесту преждевременно:

– То есть товарищ Котов так считает, а Семичастный получает от него докладные, – вздохнул Саша, – им не надо разыгрывать любовь, а я давно устал притворяться…

По булыжнику застучали шпильки, он насторожился. Ветер развевал черные локоны, выбившиеся из покосившейся башни волос, девушка опиралась на руку Краузе. Тушь размазалась под глазами, она позевывала:

– У нее глаза стали еще уже, – Саша не сводил взгляда с парочки, – но ей идет, она редкая красавица…  – миланский костюм Краузе помялся, на щеках виднелась темная щетина, галстук он засунул в карман пиджака:

– Для немца это все равно, что появиться на улице голым, – усмехнулся Саша, – мадемуазель Дате на него плохо влияет…