Алексей Кулаковский - Расстаемся ненадолго
– Если не физкультуру, то военное дело, – продолжал Переход. – Теперь таких людей поискать…
Военное дело было Геньке больше по душе, только обидно даже думать, что придется детьми командовать.
Разговор, пожалуй, затянулся бы, но в хату вошел полицай, напился воды, кивнул хозяину, чтоб вышел.
– Это что за тип? – спросил он в сенях так, что и Илья Ильич услышал.
– Заведующий отделом народного образования, – ответил Мухов, – заслуженный учитель школы.
– Наплевать, что он заслуженный! – прохрипел полицай. – Документы проверял?
– Я и так ему верю! – раздраженно проговорил Генька. – Он мой гость.
– Смотри, а то голова в петлю гостить пойдет! – пригрозил полицай и грохнул дверью. В окно было видно, как хозяйская собака завиляла хвостом перед ним, не брехнула, не преградила дорогу, как обычно, когда кто-то из чужих выходил из хаты.
Генька вернулся растерянный, глянул на гостя смущенно. Лёдя сделала вид, что перепеленывает ребенка, ни на что не обращая внимания.
– Что ему надо? – брезгливым тоном спросил Илья Ильич.
– А черт его, извините, знает! – ответил Генька. – Шныряют тут то одни, то другие. Минуты спокойной нет: сегодня полицаи, завтра партизаны. Дверь не закрывается, даром что место считается тихим, неприметным.
– И партизаны бывают? – заинтересовался Илья Ильич.
– Бывают, – продолжал Генька, – тут их лагерь неподалеку. Они и зимой наведывались. Командир отряда заезжал. Посидели, поговорили…
– Может, Сокольный? – глаза Ильи Ильича засветились любопытством.
– А? Что?.. – Генька будто язык прикусил. – Вы знаете Сокольного? Знакомы? Так?
– Наш учитель, – довольно и даже с оттенком гордости объяснил Переход. – В Красном Озере преподавал язык и литературу.
– Ах, вот как… Значит, он и заезжал. Мы с ним когда-то учились в одном городе, хотя и не были знакомы. Так? Потом встретились в воинской части в первые дни войны…
Мухов замолчал, как-то болезненно скорчился на табуретке, исподлобья посматривая на Лёдю.
– Меня весьма и весьма интересует этот человек, – доверительно заговорил Илья Ильич. – Был бы рад встретиться с ним. Некогда я посылал ему письмо, но ответ получил от райкома. Правда, не так скоро, но получил… Девочка одна передала…
И тоже замолчал, грустно-потерянно понурившись. И, наверное, уже в тысячный раз пред ним замаячила виселица возле школы, девочка, светлая, худенькая, та, которую когда-то носил на руках…
– Неприятным для меня было то письмо, – снова заговорил Илья Ильич, – весьма неприятным. Хотел даже отыскать райком, объясниться… Меня бы пропустили, меня тут все знают. Понимаете, обозвали авантюристом, чуть не провокатором! А разве это так? Я хочу добра людям, отдаю все, что у меня есть, а они говорят – партизанских детей учи, если хочешь заниматься педагогической деятельностью. Но какая разница?..
Начинало смеркаться. Во дворе кто-то прошмыгнул мимо окон – один раз, второй… Илья Ильич настороженно приподнялся, а Генька подошел к окну, уставился в полумрак. Долго смотрел.
– Нечистый их тут носит! – зло проговорил он и неуверенно вернулся на свою табуретку. Лёдя побледнела, дрожащими руками принялась укутывать ребенка.
– Кто там? – как мог спокойнее спросил Илья Ильич.
– Полицаи, сволочи!
– Что же они, каждый день тут?..
– Да не сказал бы, что каждый. Раньше побаивались лазить, если и приходил который, то тайными тропками, да и то на минуту. А сегодня что-то много их, давно торчат.
– Много? – Илья Ильич забеспокоился.
– Целая свора! – возмущенно продолжал Генька. – Залегли в кустарнике. Шел я сюда – останавливали. Осмелели, сволочи, так? Верно, что-то чуют… Вы оттуда? Правда ли, что идет большая сила на этот лес?
– Какая сила?
– Ну, немецкая, какая же еще!
– Не знаю, не слышал. – Илья Ильич хмуро поскреб подбородок. – Мне об этом не говорят, и я такими вещами не интересуюсь. Понимаете?
Мухов понурил голову.
– И я не очень-то интересуюсь, – вздохнув, пробормотал он. – Однако же куда денешься? На небо не прыгнешь на это время. Так? Лёдечка! – подошел к жене. – Ты обуйся на всякий случай и маленького одень.
– Значит, у них здесь засада, так я понимаю? – начал догадываться Илья Ильич. – На кого же?.. Ага, понятно, на кого… Товарищ Муха… Мухов! Может, нам не следует сидеть сложа руки? Может, мы должны… А? Товарищ Мухов!
– Что должны? – Генька судорожно поглаживал одной рукой косы жены, а другой помогал ей закутывать ребенка. – Что мы или, к примеру, вы должны?
– Ну, вы же сами… вы же сами говорили… – растерянно продолжал Илья Ильич. – Тут недалеко наши. На ваших и на моих глазах готовится что-то страшное… А как же мы?..
– Вы считаете, что нужно сбегать к партизанам? – вдруг мягче и теплее спросил Генька. – Так?
– Надо, товарищ Мухов, надо!
– В самом деле, – согласился Генька. – Только как это сделать? Эти сволочи, что тут сидят, наверняка следят за нами. Но перехитрить их можно… У меня тут есть одна норка на всякий случай. Знаете, беда всему научит: выкопал в свободное время. По ней можно проползти до самого ельника, а там – тропинкой – в глубь леса.
– Вот и ладно! – одобрил Илья Ильич. – На дворе стемнело, никакой бандит не заметит. Надо так и сделать, товарищ Мухов. И немедленно! Это, знаете, наш долг. Может, все это и зря, полицейские псы отойдут отсюда не солоно хлебавши, но партизаны должны знать, где роется для них яма. Раз мы с вами вот теперь знаем, то и они должны узнать.
– Тихо, не плачь, – шепнул Генька жене, прижимавшейся к его руке щекой. И повернулся к Илье Ильичу: – Вы сказали то, о чем и я думал. Так? Мы советские люди. Что до меня, то я готов на все. Успокойся, Лёдя!.. Я покажу вам свой подземный ход, выведу в лес, к тропинке на их заставу. Тут недалеко…
– Позвольте, – удивленно забормотал Илья Ильич. – Вы человек, так сказать, местный, знаете здесь все… Да и моложе меня… Как же так? Я никогда здесь не ходил, могу заблудиться. Какая же помощь будет от меня?..
– Да тут и ребенок не заблудится! – заспорил Генька. – Я бы и сам пошел, но войдите в мое положение… Разве могу я покинуть их в такую минуту? Так? Лёдя, да успокойся ты, ребенка разбудишь! Были бы вы на моем месте… Семья у меня, понимаете? Семья!..
Илья Ильич задумался. Была и у него когда-то семья, хорошая, дружная. Любили его, уважали… А теперь нет никого… И дома все, на месте, и – нет семьи, нет прежней теплоты, безграничного доверия.
Потерев подбородок, он наконец сказал:
– В крайнем случае, проводите меня хотя бы до половины дороги, а дальше я сам доберусь. Вернетесь сразу домой.
Генька решительно поднялся и, видимо, резко отнял от Лёди свою руку, потому что она в отчаянии упала на кровать и начала громко, безудержно рыдать. Хлопец подошел к окну, с минуту всматривался во мрак, потом повернулся к Илье Ильичу, неприветливо сказал:
– Пошли, выведу вас в чащу!
Переход тяжело встал, а Генька еще долго что-то искал в потемках, собираясь.
Когда они вышли в сени, в лесу прогремели первые выстрелы. Генька тотчас прыгнул назад в хату. Лёдя с ребенком на руках панически заметалась по комнате.
– Сюда! – крикнул ей Генька и ловко откинул широкую половицу.
Выстрелы участились, послышались взрывы гранат. Вбежал Илья Ильич, тоже бросился к щели в подпол.
– Нет-нет! – безжалостно оттолкнул его Генька. – Здесь больше нету места. – И заложил за собой половицу.
Илья Ильич упал на пол. Из лесу доносился шум затяжного боя, а из-под пола – плач ребенка. Страха почему-то не было. Возможно, из-за необычайности обстановки, от того, что совесть как-то очень уж грызла нутро. Снова со всей очевидностью предстала жуткая бессмысленность всех его скитаний, упорного стремления осуществить то, что задумал однажды. И вот – итог: лежит, как червяк, на полу, а рядом гибнут настоящие люди, а он не имеет возможности помочь им… Знать, что они не погибали бы, если б этот молодой педагог, что теперь в подполе, был настоящим педагогом, если б он сам, заслуженный учитель, имел больше решительности там, где она наиболее необходима!..
Что за человек скрывается под полом? Илья Ильич подумал, что, собственно, ничего не знает о нем. Говорили, бывший командир, некогда студент физкультурного института, а больше, считай, ничего. Может быть, он совсем никчемный человек, может быть, даже враг? А вышло так, что Илье Ильичу, учителю, которого знал весь район, приходится валяться рядом с ним. Да если бы еще рядом, а то отшвырнул, негодяй, от себя, как грязную тряпку, как гадкое существо. Неужели и в этом какая-то закономерность, жуткая неизбежность судьбы?..
Выстрелы и взрывы гремели почти у самой хаты, Илья Ильич слышал даже голоса команд.
Вдруг до слуха донесся отчаянный, пронзительный стон, от которого похолодело в груди, зашевелились волосы под кепкой. Сильнее задрожали оконные рамы, что-то зазвенело, брызнуло, и Илья Ильич почувствовал резь в затылке. Хотел и не мог пошевелиться, словно его вдруг пригвоздили к полу. Ни ног, ни рук не чувствовал, в голове стоял тягучий, стеклянный звон.
