Владислав Бахревский - Ярополк
Калокир засмеялся:
– Цимисхий отблагодарил сообщницу по злодейству – это ведь она подала ему багряные сапоги – на свой лад. Сослал на Принцевы острова, но она бежала, нашла убежище в храме Святой Софии. Да только с августой не церемонились. Евнух паракимомен Василий приказал вытащить ее и выкинуть вон. Говорят, августа царапалась хуже кошки и всячески поносила Цимисхия. А знаешь, что такое «Цимисхий»? Это по-армянски – «туфелька», а по-гречески – «человечек». Он ведь тебе по пояс… Теперь Феофано далеко от Царьграда, ее заточили в монастырь Дмидию, в дальней феме Армениаки… У злодея все злодейское. Как он ругался над трупом Никифора! Растерзанного, обезглавленного выбросили из дворца на снег. Голову василевсу отрубил негр Феодор, чтобы показать прибежавшим ко дворцу телохранителям и взбунтовавшимся воинам… Похоронен Никифор хоть и в храме Святых Апостолов, но подло, в грубо сколоченном ящике. Сам же Цимисхий, еще весь в крови, пришел в Хрисотриклин, в золотую палату василевсов, и уселся на троне. Я ненавижу этого получеловека, этот позор ромеев! Цимисхий – солдат. Он всю жизнь будет воевать, истощая дух моего великого народа. Я хочу, чтобы в Византии вернулась жизнь высокая, чтобы город был достоин святого Константина, святых отцов. Я желаю моему народу духовного величия.
– Дух-дух! Дух-дух! Говори, что ты хочешь. – Святослав посмотрел Калокиру в самые зрачки.
– Я хочу, чтобы ты помог овладеть престолом… Но позволь объяснить, почему я этого желаю!
– Желает побратим, значит, и я этого желаю.
– Но ты должен знать, что мои устремления выгодны и твоему государству. Я буду верным союзником Руси. Как ты для меня Византии, так я для тебя добуду новое царство – Великую Русь.
– Сварог водил меня в Хазарию. Я не захотел жить ни в Итиле, ни в Семендере. Тогда Сварог показал мне Дунай, Переяславец, и я не хочу теперь даже Киева. Переяславец будет серединой моей земли. И повезут ко мне из Греции – золото, паволоки, вина, оружие, удивительные плоды. Из Чехии и Моравии – серебро, из Семиградья и от моих друзей-венгров – золотогривых коней. Из Руси, из Хазарии пойдут меха, воск, мед, рабы…
– Так ты мне поможешь?! – Калокир взял Святослава за руку и прижал к своей груди.
– Я бы уже был в пути, если бы не моя матушка. Боюсь огорчить. Да и народа боюсь, как бы не осерчал. Но ты знай: я уже потихоньку скликаю в Киев молодых и сильных. Уведу в Переяславец. Так что торопись, приготовляй свое дело, оно само собой не свершится.
Калокир распахнул грудь, взял в руки крест, поцеловал.
– Благодарю! Когда я буду в Византии, четвертую часть города заселю русскими. Вуколеон – твой! Мы удивим мир дружбой, и мир смирится перед нашей волей.
Спрятал крест. Опустил голову.
– Пока это мечты. Далекие мечты.
– По воле Сварога морок оборачивается явью. Завтра мои воины принесут жертвы Перуну. Это приблизит желанные дни… Завтра я посвящу Ярополка в князья. Ему сидеть в Киеве.
– Святослав! Я давно хотел сказать тебе о гречанке-монахине, которую ты отдал в наложницы своему сыну. Эта женщина мне родственница…
– Что же ты молчал! – изумился Святослав. – Если она твоя родственница, значит, убиенному василевсу она тоже родня.
– Воистину так!
– Отныне не быть твоей родне княжеской наложницей, но быть ей княгиней. По милости Сварога Ярополк получил в жены багрянородную.
Калокир смутился:
– Александра не багрянородная. Она из того же рода, что Никифор Фока, это верно… Никифор носил красную обувь не по рождению[102]. Солдаты сделали его василевсом.
– Василевс есть василевс. Василевс от бога, и завтра быть празднику! – решил Святослав.
– Не дозволишь ли ты мне повидаться с Александрой? – осторожно спросил Калокир.
– Успеешь, свидишься. Ты ступай к великой княгине, расскажи ей о своем родстве с женой Ярополка, о ее родстве с василевсом. Княгиня и тебя наградит, и меня заодно пожалует.
Трудные дни Святослава
Александра и Калокир ожидали выхода княгини Ольги. В тронном зале были только немые стражи.
На Александре ферязь на драгоценных соболях, на голове убрус[103] в жемчуге и расшитая бирюзой шапочка.
– Одежда скифов не умалила твоей красоты, – сказал Калокир. – Боже мой! Вот уж истинно: пути Господни неисповедимы!
– Калокир! – только и сказала Александра.
– Я нашел тебя. И, сколько есть сил, помогу.
– Калокир! Ты из моей, но из другой, из давно минувшей жизни.
– Александра, давно минувшему – год!
– Нет, Калокир. Между нынешней моей жизнью и жизнью в Константинополе – еще одна жизнь: в монастыре. Августа Феофано, даже не помышляя о том, все же погубила амазонку с Босфора. В монастыре я отреклась от мира, но пришел Святослав и взял меня в мир, в жизнь… Это другой мир, это совсем другая жизнь. Ты прав, я теперь женщина скифа.
– Александра! Если Бог дал тебе три жизни, даст и четвертую. Ты вернешься в Константинополь в сиянии славы.
Тайная жена Ярополка сдвинула брови.
– Почему ты думаешь, что я несчастна?.. Мой муж, правда, мальчик, но он – чистый и светлый. Феофано уготовляла мне жизнь второй жены. Я ведь знаю, она сама мечтала о тайной связи с Цимисхием, с этим убийцей.
– Августа, дорогая Александра, заключена в монастырь. Цимисхий женился на Феодоре, дочери Константина Багрянородного. Кстати, великая княгиня Ольга некогда умоляла василевса выдать Феодору за своего сына, за князя Святослава. Бог не попустил того. Знай, впереди у тебя великое будущее! Ты станешь государыней необъятного царства.
– Калокир, я довольна моей жизнью. Меня греют пушистые меха, я вышиваю золотом и жемчугом. А с моим мужем, – она понизила голос, – мы бьемся на деревянных мечах… У меня даже подруга появилась, дочь боярина Свенельда…
И тут они оба увидели: княгиня Ольга уже в палате. С нею один только Хрисогон, священник.
Княгиня ответила поклоном на поклоны Калокира и Александры.
Она была бледна, но глаза смотрели строго, ясно.
– Я всю ночь молилась, – сказала Ольга Александре. – Господи! Мой грех совершен по неведенью, но это нечистый дал ему свершиться: я венчала монахиню с внуком. Почему, почему ты молчала!
Александра опустилась на колени, коснулась головой пола.
– Прости меня, великую грешницу! Я посчитала себя умершей. Мне было все равно, как поступают с моим телом. Ведь я – добыча войны.
Великая княгиня перекрестилась.
– Отец Хрисогон обещает послать прошение святейшему Полиевкту.
– Святейший умер! – вырвалось у Калокира. – Он умер через сорок дней после убийства Никифора.
– Боже мой! – Ольга снова перекрестилась. – Хрисогон отправит свое и мое послание преемнику усопшего. Нельзя жить под проклятием. Тем более проклятые на престоле – погибель народу.
Великая княгиня прикрыла глаза, закружилась голова, и она быстро села на лавку у стены.
– Я – страшусь, – сказала она, не открывая глаз. – Я страшусь за мое потомство. Господи! Прощаешь ли Ты такие безумства падшему роду человеческому?
– Милости Господа неизреченны, – утешил Ольгу добрый Хрисогон.
– Каков крест несу! – прошептала княгиня. – Дни мои истекают, а река грехов все полнится… Ведь на день грядущий приготовлены сыном моим новые безумства. Это грех матери, если сын знает о Христе, но поклоняется дереву.
…Безумства, о которых печаловалась Ольга, совершились. Жрецы резали петухов, кормили кровью Перуна. Великий князь Святослав объявил перед истуканом сына своего княжича Ярополка – князем стольного города Киева.
Исполнив кровавый обряд, Святослав и жрецы повезли Ярополка и Александру в поле, к священной роще. Трижды обвели вокруг ракитова куста, и стала Александра законной женой Ярополка. Законной у язычников, а вот кем была она у христиан, венчанная монахиня?
Еще через день снова лилась кровь петухов – Святослав назвал древлянским князем своего второго сына Олега.
Всполошилась княгиня Ольга, пожелала говорить со Святославом.
– Что ты задумал? – спросила она его без церемоний.
Святослав тоже ответил не лукавя:
– Матушка, благослови! Мне скучно и тесно в дедовском Киеве. Далекий от жизни город. Я хочу идти за Дунай. Переяславцу быть серединой моей земли. Туда стекаются все блага: из греческой земли – золото, паволоки, вина, разные плоды, из Чехии и Венгрии – серебро и кони, из Руси же пойдут меха и воск, мед и рабы.
– Своими ли словами говоришь? Видишь, я – больна. Куда ты все стремишься, ища не центра земли, но края своей жизни? Не молчи. Отвечай.
Святослав не хотел говорить. Он сам видел: мать не жилец на белом свете. Но ведь и сыновья не грудные младенцы. У Ярополка жена… Ничего не сказал вслух.
Высохли влажные глаза вещей Ольги. Молвила, отведя лицо от Святослава:
– Погреби меня и ступай себе на все четыре стороны.
Горько стало великому князю. Пришел на свой двор, сел на коня и ездил по кругу, словно умом тронулся. Не пошел к делам, не захотел утолить голод. Кружил, не давая передышки ни себе, ни коню.
