Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский
Хорошо было жить крысам в стольном городе Москве.
Повесть третья. Зараза
1. Столбовой тракт
Доктор Иоганн Лемке совершал утренний туалет. Умывался, чистил зубы, брился – сам, без помощи цирюльника. Уже тридцать восемь лет, в столицах, уездных городах, в длительных разъездах по губерниям и на маршевых переходах в действующей армии он начинал свой день одинаково, часто не зная, сумеет ли дожить до вечера. Летали ядра, шалил в ближних лесах лихой народец, сотнями косила людей дизентерия, но доктор Лемке усердно точил бритву о старый, флорентийской кожи ремень, взбивал пену, мылил щеки и принимался за дело, поставив перед собой маленькое походное зеркальце и беспрестанно кося в него глазами. Каждое утро он действовал одинаково, не сбиваясь, брея сначала левую щеку, затем подбородок, шею и только напоследок правую щеку, то приближался лицом к зеркалу, то отдалялся от него, следуя давно заведенному, но не осознаваемому им самим ритуалу.
Предыдущую ночь доктор Лемке провел в степи, в походной палатке. Возница что-то напутал, то ли спросонья, то ли с перепою (ох, уж эта горилка!), потерял шлях, потом долго снова на него выезжал и не успел засветло добраться до небольшой крепостицы, где доктора должен был ожидать высланный заранее конвой, которому поручалось сопровождать петербургского визитера еще дальше на юг, по укреплениям и городкам новозавоеванных российской армией земель. Странное что-то творилось в тех гарнизонах, неблагополучное. Доктор Лемке был почти уверен, что знает, в чем дело, поскольку не только видел служебные бумаги, ставшие причиной его командировки, но и отлично умел читать между строк. Однако, как истинный естествоиспытатель, хотел сначала все увидеть своими глазами и только потом делать твердые выводы. Тем более, ему было дано совершенно официальное поручение с подписью и печатью, по исполнении которого он имел предписание рапортовать подробно, в письменной форме, и представить упомянутый рапорт на имя наивысочайших инстанций.
Да и дожидались его впереди инстанции тоже не малозначимые – почти самые сановные люди империи. Поскольку на юге уже несколько лет шла война: тягучая, неприятная, но неизбежная и ничем, кроме победы, завершиться не должная. Ибо знаменовала она наступление Запада на Восток, христианства на ислам, цивилизации на варварство. Ну а то, что Запад, христианство и цивилизацию воплощала в данном случае Россия – страна, в которой доктор Лемке прожил уже четверть века и которую неплохо знал, а потому понимал, сколь далека она от того, чтобы почитаться западной, христианской и, тем более, цивилизованной… Это, не раз говорил себе выпускник иенского университета, есть промысел Божий, предмет, одновременно загадочный, как все, связанное с Всевышним, и очевидный, как кружка парного молока.
Именно такую кружку, жестяную, без ручки, но налитую до самых краев, поднесла ему на полдник малороссийская крестьянка, хозяйка из первой же деревенской мазанки, слепо смотревшей на солнце выцветшей серой стеной. После незапланированного привала они встали рано, быстро выскочили на шлях, припустили, насколько позволяла голая и твердая колея, и добрались до ближайшего поселения, когда воздух еще не успел потерять ночную свежесть. Пока доктор пил, дивчина заигрывала с солдатами, они вяло откликались, спинным мозгом понимая, что скоротечность остановки заведомо обещает бесплодное расставание с любой раскрасавицей. Успевший разузнать дорогу возница нетерпеливо подергивал кнутом – пытался загладить свою вчерашнюю оплошность. Вдоль неровного, но уезженного и, подумал доктор, истоптанного не одною тысячей солдат тракта стояли пожелтевшие от непрерывного жара подсолнухи и слабо шелестели от ощутимого лишь ими ветра.
– Да-с, – продолжал размышлять Лемке, – не одной тысячей и даже не десятками, – русские же начали водить сюда походы целое столетие назад, еще до великого Петра. И до сих пор ничего не решено, дорогие мои господа, и даже нечего ломать голову, почему. Дурное место, дикое, забытое Всевышним. Земли сплошь неплодородные, бедные, а туда, дальше к югу, нездоровые. Лихорадка, тиф… Немудрено, что на северном берегу Понта нет почти ни одного города – людям там незачем селиться. Впрочем, русские идут не с моря, как греки и генуэзцы, а с севера, и потому у них значительно больше шансов. И людей тоже больше, и пушек. Поэтому в чисто военном смысле непонятно, за счет чего султан может отстоять свои провинции. Так ведь и раньше было то же самое, а держались: болезни, плохое знание местности, непривычность русских солдат к тамошнему климату. Говорят, в прошлую войну от поноса умерло до половины армии. Однако теперь многое изменилось: резервы империи обширнее, линии снабжения ближе и нет соперников на западе. Никто не отвлекает, не грозит, не интригует – то есть, интригует, конечно, но малыми силами и без надежды на успех. Вся Европа хочет поражения султана, а больше всех – не раз напуганная турками Австрия. Вот уж кто неоднократно ставил России палки в колеса.
Заслуженный доктор был протестантом в шестом поколении, и потому нелюбовь к венскому двору текла по его жилам с рождения. Надо даже признать, мы немного обесцветили его мысль – герр Лемке подумал: «Не раз ставили нам палки в колеса», – ибо в таком деле он себя от России не отделял.
– Так что теперь все на нашей стороне, – довел он мысль до логического конца (чему студента медицины еще тридцать лет назад научили в строгой университетской аудитории), но тут, как писали в старинных романах, чело его затуманилось. Ибо опытный врач прекрасно понимал, что оказия, по которой ему было приказано срочно выехать на юг, не является чьей-то выдумкой или прихотью. Судя по предварительным сведениям, дело действительно серьезное. И если не остановить, не задержать, хотя бы временно, сие почти несомненное несчастие, то последствия могут быть самыми катастрофическими и для хода войны, и для России, и для всей Европы, для всего даже – не удержимся, чтоб не сказать и мы вслед за приосанившемся почему-то при этой мысли господином Лемке – христианского мира.
– Хватит балаболить, – крикнул доктор солдатам и с неожиданной для его возраста ловкостью кинул кружку крестьянке. Та опешила и, выбросив руки вперед и вверх, поймала ее в подол. – Поехали, бездельники, я вас так и этак, туда и сюда! Глухо стукнув сапогами, солдаты встали во фрунт и только немного косили глазами на обнажившиеся женские ноги. Пот лил у них по ушам, прорезая дорожки на пыльной коже. Придорожная баба тоже застыла ярмарочной куклой с вытянутыми руками и
