Георг Борн - Султан и его враги
Сади едва заметил это, он не привык обращать внимание на выражение лица. Зато султан был неприятно поражен гордым видом Сади.
— Тебя освободили по приказанию моего несчастного брата, — сказал султан, — я не хочу изменять этого, хотя мне и советовали так поступить! Ты просил аудиенции, Сади-паша, говори!
— Я явился к вашему величеству с просьбой!
— Говори, хотя только что прощенному и не следовало бы обращаться с новой просьбой.
— Я прошу не за себя, я прошу только правосудия.
— Правосудия имеет право требовать и самый последний из моих подданных.
— Это прекрасные слова, ваше величество!
— Говори, в чем состоит твоя просьба, — перебил султан.
— Великому шейху Гассану вынесен ужасный приговор, я пришел просить смягчения этого приговора.
— Как! Ты просишь за убийцу?
— Я прошу ваше величество только изменить приговор! Если бы все ваши слуги, из которых одни погибли от руки Гассана, другие еще находятся на службе, также поплатились бы за свою вину, тогда…
— За какую вину? — перебил султан пашу. — Ты говоришь об убийце!
— Наказанные Гассаном и их товарищи также замышляли убийство против меня!
— Против тебя?
— Да, ваше величество! — бесстрашно отвечал Сади. — Я должен был быть убитым, и меня спасло только вмешательство несчастной девушки.
— Какое обвинение! — побледнев, сказал Абдул-Гамид. — Докажи его!
— В тюрьме сераскириата есть комната, в которую я был заключен и над постелью которой находится балдахин, опускающийся на спящего и удушающий его. Девушка, о которой я говорил, предупредила меня.
— Эго воображение, фантазия! — вскричал султан.
— Я не говорил бы об этом вашему величеству, если бы не считал своим долгом сделать это в виде предостережения. потому что еще не все люди, которых я обвиняю в убийстве, погибли. Ваше величество называете мои показания фантазией, я не стану противоречить, но для того, чтобы наверняка умертвить меня в тюрьме, был принесен отравленный шербет, и я, выпив всего несколько капель, чуть было не умер.
— А кто из тех, кого ты обвиняешь, находится еще в живых?
— Мансур-эфенди и Гамид-кади, ваше величество!
— Я прикажу провести следствие, и справедливость восторжествует, — холодно сказал султан. — Не тот ли ты Сади-паша, которого одно время терпели во дворце принцессы Рошаны?
Сади почувствовал унижение, заключавшееся в этих словах, и понял, что его несправедливо обвинили.
— Вашему величеству, кажется, неверно передали, в чем дело, — сказал он, — я никогда не посещал дворца принцессы с корыстными целями, никогда не было, чтобы меня там только «терпели»! Я обязан принцессе только одним советом, который она дала мне в начале моей карьеры! За этот совет я был очень благодарен ей, и было время, когда я уважал и… даже любил принцессу!
— Что же случилось потом?
— Есть такие дела, ваше величество, которых лучше не касаться, к таким принадлежит и то, что произошло между мной и принцессой.
— Принцесса поступила опрометчиво, оказывая тебе милость, забыв, что не следует дарить всякого своим расположением! — сказал султан. — Но я требую, чтобы ты назвал мне причину, по которой отказался от ее милости!
— Мне будет тяжело исполнить приказание вашего величества, и я просил бы позволения не отвечать.
— Я хочу знать причину! Говори!
— Принцесса сама может сказать, что произошло между нами!
— Я приказываю тебе говорить под страхом моей немилости!
— Ваше величество и так оказываете мне немилость! — твердо и спокойно сказал Сади.
— Довольно! — вскричал, побледнев, султан. — Можешь идти! Я больше не хочу тебя видеть! В течение месяца ты должен оставить мою столицу и государство! Ступай!
— Ваше величество изгоняете меня из страны? — спросил Сади.
— Мой приказ об этом будет тебе передан! Мое государство навсегда закрыто для тебя. Довольно! Иди!
Сади молча поклонился и вышел. Когда он проходил через приемную, то все бывшие друзья отворачивались от него.
Сади спешил из дворца, его точно давила какая-то тяжесть, ему назначено было самое тяжелое наказание — оставить родину! Он был один, у него не осталось никого и ничего, кроме сознания, что он верно служил своему отечеству.
Вечером в дом Сади явился мушир и привез подписанный приказ об изгнании, кроме того, муширу приказано было передать, что Гамид-кади также изгнан, а Мансур-эфенди бежал или исчез бесследно. Это известие, по словам мушира, было для того приказано передать Сади-паше, чтобы он знал, что справедливость равно оказывается всем, невзирая ни на что.
Когда мушир удалился, а Сади остался один, все еще держа в руках приказ, ему послышались в соседней комнате шаги.
Был уже вечер, но огонь еще не зажигали.
— Сади-паша! — послышался глухой голос.
Сади пошел и отворил дверь.
В темноте мелькнул Золотая Маска.
— Ты зовешь меня, — сказал Сади, — я повинуюсь твоему приказанию и слушаю тебя.
— Ты ищешь Рецию — не сомневайся в ее верности! — раздался голос Золотой Маски.
— Я не могу найти Рецию, но не сомневаюсь в ее любви н верности.
— Оставь в эту же ночь Стамбул, — продолжал Золотая Маска. — Поезжай к Адрианопольской заставе.
— Как, неужели я должен сегодня же ночью бросить Стамбул!
— Ты найдешь Рецию! Кроме того, здесь твоей жизни угрожает опасность.
— Я не боюсь смерти!
— Но ты должен защитить себя от руки убийцы! Ты должен жить ради Реции.
— Я последую твоему совету и сегодня же ночью оставлю Стамбул! — сказал Сади.
— Все остальное ты скоро узнаешь. Ты снова найдешь Рецию, и ее исчезновение объяснится! — проговорил Золотая Маска и покинул дом Сади.
XXV. Последние минуты заклинателя змей
Абунеца пал, сраженный выстрелами.
Но он был не убит, а только тяжело ранен. Его взоры все еще были обращены вдаль, как будто он ожидал увидеть там свое дитя. Мысль, что он не увидит Рецию, не давала ему умереть спокойно. Смерть быстро приближалась, но все-таки Абунеца был еще жив, еще мог увидеть свою дочь.
Солдаты, казалось, не обращали на него внимания.
Офицер видел, как Абунеца повис на привязывавших его веревках, и, не приказав его отвязать, велел солдатам возвращаться в город. Заклинатель змей должен был оставаться на месте казни до утра.
Абунеца остался один. Никто не сжалился над ним. Никто не пришел к нему на помощь. Этот человек, всю жизнь помогавший другим, умирал теперь, оставленный всеми!
— Реция! Дочь моя! — прошептал он, и глаза его закрылись. — Я умираю, а ты не идешь! Милосердный Аллах, дай мне еще раз увидеть мое дитя.
Но кругом все было тихо, даже шаги удалявшихся солдат смолкли. Последний потомок Абассидов опустил голову на грудь, как мертвый, кровь медленно струилась из его ран…
В это время в сумерках показалось странное шествие. На богато убранной белой лошади сидела женщина, закутанная в покрывало, за узду лошадь держал Золотая Маска, двое других следовали на некотором расстоянии.
Прохожие, встречавшие это шествие, отступали и низко кланялись, прикладывая руку к сердцу и говоря: «Мир с вами!».
Шествие приблизилось к площади, на которой произошла казнь.
В это время взошла лупа и осветила Абунецу, повисшего на веревках, привязывавших его к столбу.
— Все копчено! — раздался голос Золотой Маски. — Мы опоздали.
— Опоздали! — вскричала женщина в покрывале, которая была не кто иная, как Реция, дочь Альманзора. — Говори, где мой отец, к которому ты обещал меня привести? Где он?
Золотая Маска указал на столб.
— Он уже казнен! — раздался в ответ голос Золотой Маски, в то время как двое других поспешно пошли отвязать Альманзора. — Посмотри туда. Мы опоздали!
Реция вскрикнула от ужаса и закрыла лицо руками, увидев привязанного к столбу старика.
Этот старик был ее отец, которого она так долго оплакивала и так желала видеть и которого теперь должна была, наконец увидеть, но увидеть уже мертвого.
Между тем Золотые Маски отвязали Абунецу и положили на траву.
Реция соскочила с лошади и поспешила к отцу. Она с криком отчаяния бросилась на труп, и этот крик, казалось, пробудил к жизни Абунецу.
Голос дочери заставил снова забиться его сердце!
При виде того, что Абунеца зашевелился, Золотая Маска подал ему флягу.
Несколько капель воды имели оживляющее действие. Старый Альманзор выпрямился, лицо его снова оживилось, улыбка радости мелькнула на лице, он узнал Рецию!
Рыдающая Реция схватила отца за руку.
— Да, это ты, я узнаю тебя! — вскричала она. — Наконец-то я нашла тебя! Как долго я ждала этого свидания! Как долго я жила между страхом и надеждой. Я никогда не верила, что ты умер! Но теперь я только для того увидела тебя, чтобы снова проститься!..
