П. Бунин - Легенда о смерти Александра I
В 1849 году один из почитателей старца, крестьянин Иван Гаврилович Латышов предложил Федору Кузьмичу построить ему избу около своей пасеки, в местности очень живописной, и переехать туда на постоянное жительство. Так как в деревне Зерцалах жить старцу было несколько беспокойно, то он охотно принял предложение Латышова и переехал к нему во вновь построенную избу.
В жизни Федор Кузьмич был очень скромным и нетребовательным человеком. Обстановка его жилища была очень скудна. Простая, сколоченная из досок постель, на которой лежал жесткий тюфяк, небольшой столик, две или три скамейки — вот и все. В правом углу висело несколько образов: Печерской Божией Матери, образ Александра Невского и др. Любил старец картины религиозного содержания. Их ему обыкновенно приносили странники. Из них он брал только те, которые имели осмысленное содержание. Так на стенах у него висели виды монастырей, портреты духовных лиц, картины, иллюстрирующие священную историю. На столе стояло небольшое распятие, лежали Евангелие, Псалтырь, Молитвенник и книжка, носившая название: «Семь слов на кресте Спасителя». Ни лубочных картин, ни лубочных книг он не имел и не любил их.
Носил старец всегда длинную белую из грубого холста рубаху, такие же штаны. На ногах у него были бумажные чулки, которые он менял каждый день, и кожаные туфли. Сверху надевал он темно-синий суконный халат, а зимой старую потертую доху и валенки.
Федор Кузьмич был очень опрятен. В его небольшой келье всегда была поразительная чистота, и сам он всегда был одет в чистое белье и платье.
Был он большой постник, но никогда не показывал это окружающим. Когда однажды одна из ею почитательниц принесла ему жирный пирог с нельмой и спросила его, будет ли он его есть, он улыбаясь ответил:
— Отчего же не буду? Буду, я вовсе не такой постник, как ты думаешь.
Таких подаяний приносили ему много: каждый праздник бабы тащили ему пирогов, лепешек. Он все принимал; но ничего почти не ел сам.
— Это гостям, — говорил он, складывая в одну кучу приношения.
И, действительно, все эти приношения поедались странниками, которых много заходило к нему, чтобы побеседовать с ним или поделиться новостями.
Вообще Федор Кузьмич ел все, даже мясо, но все в небольшом количестве.
Посещая своих знакомых, он любил посидеть и поговорить за самоваром, но более двух стаканов чая никогда не пил. Вина же совсем не употреблял и всегда выговаривал тем, кто пьет.
Когда бывал один, копался в огороде или бродил по лесу.
Слава о его святой жизни скоро распространилась по всей округе, и к нему отовсюду стекалось много народа. Он всех принимал и со всеми беседовал. Денег за советы никаких не брал и давал их всегда бесплатно. Обыкновенно говорил он или стоя против собеседника, или прохаживаясь взад и вперед по комнате. Некоторых из собеседников оставлял ночевать и беседовал с ними подолгу.
Он не был отшельником. Наоборот, он стремился быть на людях. Живя среди крестьян, он старался быть им полезным, чем мог. Учил детей и делал это с большой любовью и интересом. Сообщал им сведения из географии, истории. Старался развить в них любознательность. Дети любили его и всегда учились с большой охотой. Со взрослыми он беседовал или на религиозные темы или рассказывал им об исторических событиях, в особенности о войне двенадцатого года. Помогал крестьянам в их хозяйстве, делился с ними кое-какими агрономическими сведениями. В каждой деревне, где старец поселялся, скоро он становился необходимым человеком, и не удивительно, что крестьяне наперебой старались заманить его к себе.
Федор Кузьмич был очень религиозен, он любил ходить в церковь. Стоял всегда на одном излюбленном месте, у входа, усердно молился и тихонько подпевал певчим.
Одна за ним была странность: он никогда не исповедовался и не причащался у местного священника. Это невольно удивляло всех. Священник не раз спрашивал его, почему, он чуждается святого таинства. Но старец всегда неизменно отвечал:
— Господь удостоил принимать меня эту пищу.
Священник недоумевал, где мог причащаться Федор Кузьмич, и относился к нему с недоверием.
Скоро он решил, что перед ним еретик, не признающий таинства, и еретик опасный, ибо, благодаря своему авторитету, он оказывает дурное влияние на окружающих. Чем больше упорствовал Федор Кузьмич, тем больше гневался священник.
Однажды вечером священник шел по селу и увидел сидящего на завалинке Федора Кузьмича — тот беседовал с крестьянами. Вид спокойно беседующего старца взволновал священника.
«Мутит», — с раздражением подумал он и подошел к Федору Кузьмичу.
— Вот беседы ведешь, народ волнуешь, — начал священник гневно, — а таинства священного гнушаешься. Почему не ходишь к причастию?
— Я уже сказал тебе, — спокойно ответил старец, — что Господь удостоил меня принимать эту пищу.
— Лжешь, ты — еретик и безбожник, а вы не слушайте его, — строго обратился батюшка к сидевшим крестьянам, и, гневный, зашагал дальше по селу.
Крестьяне были смущены поступком священника, сидели молча и ждали, что скажет старец. Старец посмотрел спокойно вслед удалявшемуся священнику и ничего не сказал. Но беседа после этого как-то не клеилась, и Федор Кузьмич скоро ушел.
Вечером священник заболел. Болезнь скоро приняла опасный характер. Из города приехал врач и сказал, что положение больного безнадежно. Стон и плач стояли в доме, попадья не знала, что делать.
— Сходи к старцу Кузьмичу, — посоветовали крестьяне, — попроси, чтобы помолился. Обидел батюшка-то старца, вот Бог его и наказал.
Пошла попадья к старцу, взяла с собой ребятишек, упала в ноги и стала просить его помолиться за мужа.
Жалко стало Федору Кузьмичу попадью и священника, пошел к ним в дом. Священник худой и бледный лежал на постели и радостно встретил старца. Федор Кузьмич присел к больному на кровать и сделал ему строгое внушение. Он говорил, что к людям нужно относиться с любовью, не говорить дурного о тех, кого не знаешь.
— Вот, в частности, и ко мне ты был несправедлив. Ты моей жизни не знаешь, а называешь меня еретиком.
Осмотрев внимательно больного, старец помолился и сказал, что священнику будет лучше.
Действительно, через несколько дней священнику стало лучше. Когда он выздоровел, то стал самым ревностным почитателем старца.
Впоследствии оказалось, что священник был неправ в своем отношении к Федору Кузьмичу: старец не только не отвергал таинство, но имел постоянно духовника в лице протоиерея Красноярской кладбищенской церкви, отца Петра.
Отец Петр был человек образованный, высоконравственный, сумевший снискать любовь своей паствы. Познакомившись со старцем, он полюбил его, раза три в год наезжал к нему побеседовать, иногда оставался подолгу. В эти приезды отец Петр и приобщал старца. Священник часто беседовал с крестьянами относительно Федора Кузьмича, расспрашивал, хорошо ли ему живется, и просил их ухаживать за старцем.
— Великий угодник Божий старец-то, — часто в раздумье повторял отец Петр.
И крестьяне, действительно, любили старца.
Были у старца две почитательницы: старушки Марфа и Мария. С ними Федор Кузьмич познакомился еще во время следования этапом. Они были родом из Новгородской губ. около Печерского монастыря, где занимались огородничеством. За какую-то провинность господа сослали их в Сибирь. И вот, следуя этапом в место ссылки, они оказались в одной партии с Федором Кузьмичем.
Одни из первых почувствовали они на себе влияние его необыкновенной личности и с тех пор стали преданными его друзьями. И Федор Кузьмич любил их. По праздникам после обедни он всегда заходил к старушкам, посидеть с ними и поговорить за самоваром. Старушки ждали его прихода с нетерпением, суетились, хлопотали, старались угодить старцу.
В особенности торжественно старушки встречали старца в день Александра Невского, ибо Федор Кузьмич придавал этому празднику какое-то особенное значение. В этот день пеклись пироги, лепешки, на стол выставлялось все богатство деревенской кухни, доступное старухам. Федор Кузьмич в этот день был всегда как-то особенно весел, разговорчив. Любил вспоминать старину и часто рассказывал о Петербурге.
— Какие торжества в этот день бывали в Петербурге, — рассказывал он, — стреляли из пушек, вывешивали ковры, вечером по всему городу было освещение, и общая радость наполняла сердца человеческие.
И когда он вспоминал об этом, то оживлялся, и у слушателей невольно рождалось подозрение, не принимал ли он какого-либо личного участия в этих торжествах.
Всегда скрытый, что казалось его прошлой жизни, хранивший какую-то глубокую тайну на душе и упорно не желавший ее обнаружить, в такие минуты он становился более откровенный. Он любил вспоминать придворную жизнь и поражал слушателей знанием ее самых интимных сторон.
