Александр Чаковский - Мирные дни

– Знаешь что, Лида, пойду-ка я в партком, к этому Каргину. Иваныч о нём хорошо говорит, а он в людях толк знает. Пойду. В конце концов чем мы рискуем?

И в тот же вечер она пошла к Каргину.

Мы ждали её очень долго, часов до двенадцати. Когда Ирина пришла, по лицу её невозможно было определить, ка­ковы результаты их разговора. Но по дороге домой Ирина рас­сказала мне подробности своей беседы:

– Вошла я к нему. Он стоит у окна. Показался мне ниже, чем обычно, в клубе, на сцене. И лицо старое.

Принял хорошо, усадил, чаю велел принести. Я на это не обратила внимания, мне уже надоела внимательность, за кото­рой следует отказ. Рассказала ему, в чём дело, он ведь инженер по образованию, так что рассказывать было нетрудно.

Выслушал, потом стал задавать вопросы, и я все хотела догадаться по его тону, сочувствует он нам или нет…

– Ну и что же? – перебила я Ирину.

– Так ничего я и не поняла. Вопросы ставил дельные, но говорил спокойно, и мне даже показалось – безразлично. Я уже начала раскаиваться, что пришла к нему, а он вдруг говорит: «Вот какой у меня к вам последний вопрос, товарищ Вахрушева, только отвечайте на него, прошу, положа руку на сердце. Бывает так: работает молодой инженер и дела вокруг него – непочатый край. Но ему очень хочется быть новатором. И думает он, что новаторство только в том, чтобы всё вверх дном перевернуть. Так вот скажите: вы хорошо про­думали все это? Сами с собой, наедине со своей совестью, вы убеждены, что высокочастотная закалка на нашем заводе при­менима в предлагаемых масштабах?» Я раскипятилась и на­чала было: «Неужели вы думаете…» Но он прервал меня и сказал строго, но не грубо: «Нет, нет, прошу вас, не надо всех этих слов. Я спросил вас от чистого сердца. Не знаю, как с вами, но со мной бывает так: вот уверен, что прав, а потом останешься один и спросишь себя, но по-честному, без всяких скидок на самолюбие, на полемику и всё такое прочее, и на­ходишь этого самого червяка сомнения. Тогда, значит, надо все пересмотреть. Ну, так как же?»

– И что же ты ему ответила? – прервала я Ирину.

– А что же я могла ответить? Сказала, что абсолютно уверена в нашей правоте и готова завтра же представить ему докладную записку со всеми расчётами.

– А он?

– Сказал: «Представьте». И встал. Я тоже встала. Попро­щалась и ушла. Вот и все.

По рассказу Ирины я так и не смогла понять, сочувствует нам Каргин или нет. Наконец я спросила Ирину:

– Ну, так как же ты думаешь: поможет он нам или нет?

– По-моему, да.

– По твоему рассказу я этого не чувствую, – усомнилась я. – Может быть, ты что-нибудь пропустила?

– Нет, – задумчиво возразила Ирина, – я все точно тебе рассказываю. И всё-таки, я думаю, поможет.

На другой день Каргин зашёл к нам в лабораторию. Я раз­глядела его вблизи. Он был невысокого роста, с усталым, не­молодым лицом и очень спокойными глазами.

Каргин побеседовал несколько минут с инженером Лебе­девым, кивнул мне и Ирине и спросил её, но как-то безраз­лично, между прочим:

– Ну, как записка? – И ушёл.

Мне показалось, что он спросил Ирину об этой записке просто так, из вежливости.

Однако в тот же день Ирина ему записку отнесла. Мне казалось, что результаты должны будут сказаться завтра же.

Однако и завтра, и послезавтра, и через неделю ничего не про­изошло. Ирина ходила злая, и я даже боялась напоминать об этой записке. В душе я была уверена, что Каргин положит её под сукно.

Собственно, это было вполне понятно. У Каргина достаточно дел и без того. Наш завод расширяется, многие цехи верну­лись из эвакуации, а некоторые строятся заново, – Каргину хватает работы. Я видела его на заводе в самое различное время суток. Как-то раз я даже спросила Ирину: «Он что, живёт здесь же, на заводе?» Оказалось, что Каргин живёт рядом, в заводских домах.

Через неделю-полторы весь состав нашей лаборатории вызвали к Абросимову. Он предложил Ирине изложить, в чём, в сущности, заключается предложение лаборатории, и потом спокойно, обоснованно, пункт за пунктом, разгро­мил её.

Абросимов ссылался на американский опыт, который будто бы доказал, что высокочастотная закалка имеет свои границы и что закаливать, например, детали, подвергающиеся большой нагрузке, нецелесообразно.

Тут Ирина не выдержала, снова попросила слово и стала отвечать Абросимову так резко, что мне стало за неё тре­вожно.

И вдруг я заметила в дальнем углу кабинета, в глубоком кожаном кресле, Каргина. Он сидел, опустив голову, ни на кого не глядя. Мне очень захотелось, чтобы Ирина увидела Каргина, но она смотрела в упор на Абросимова и была так увлечена своей речью, что никого не замечала вокруг.

Она требовала установки нового, усовершенствованного опытного агрегата для высокочастотной закалки, пока только этого агрегата. И вопреки ожиданиям разрешение было нами получено. Я была уверена, что это результат вмешательства Каргина, хотя он в течение всего совещания не произнёс ни одного слова и даже не смотрел в нашу сторону, а куда-то в пол.

Я тоже работала на монтаже, мне хотелось изучить этот агрегат во всех деталях. День, когда его можно было испы­тать, был днём торжества всей нашей лаборатории. Однако он оказался и днём траура. Первые закалки оказались ни на что не похожими, неравномерными, или, как у нас говорят, «пят­нистыми». Каждый вечер, после работы, мы возились у аппа­рата, и каждый раз результаты были одни и те же.

Однажды к нам подошёл Каргин и спросил:

– Ну как?

– Плохо, – резко ответила Ирина.

– На кого вы, собственно, сердитесь? – тихо спросил Кар­гин. – На себя?

Мне стало очень обидно за Ирину, я знала, как она пере­живала неудачу, и, чтобы защитить её, сказала:

– Я думала, товарищ Каргин, вы нам помочь пришли. Наше дело новое. А в насмешках мы недостатка не испыты­ваем.

Мне не следовало всего этого говорить. Каргин обернулся ко мне, внимательно посмотрел своими спокойными глазами и заявил:

– Вам помогли. Вы просили агрегат – и получили его. Теперь доказывайте свою правоту, если в силах. А насчёт нового, так я вам скажу, что за новое надо бороться и утверж­дать его. И за вас никто этого делать не будет. Не разглаголь­ствовать, а утверждать, драться за новое! – И ушёл.

– Утешил! – воскликнула я с горечью.

– А что ты хотела? – совершенно неожиданно для меня проговорила Ирина. – Мы просили агрегат – нам его дали. Что же мы хотим, чтобы за нас кто-то доказал, что мы правы? В чём же будет наша заслуга?

Все дальнейшее происходило совершенно незаметно для меня.

С Ириной мы с утра и до позднего вечера были вместе, и мысли её, так же как и мои, были заняты только работой. Каргин заходил к нам в лабораторию, но не чаще, чем раз в месяц, и, откровенно говоря, мне казалось, что Ирина, как и я, старалась не попадаться ему на глаза, потому что с за­калками нас по-прежнему преследовали неудачи.

Каргин не утешал, и я ни разу не слышала от него тех фраз, которые так любят многие партийные и профсоюзные работники. Он не воодушевлял нас, не подбадривал. Напротив, он всегда подчёркивал, что чем больше мы упорствуем, на­стаиваем на своей правоте, тем больше наша ответственность. Он как-то заметил: «Помощь —да, защита —да. Но нянек не будет».

Не помню, с какого времени мне стало казаться, что между Ириной и Каргиным что-то есть, хотя у меня не было никаких «внешних» оснований. Но ведь я так хорошо знала Ирину, что мне они были и не нужны.

Я видела, как менялось её лицо при встречах с Каргиным и как она иногда умышленно избегала встреч с ним, а встре­тившись, говорила нарочито сухо. Я видела, чувствовала, что отношения Ирины и Каргина развиваются далеко не гладко, что Ирина внутренне сопротивляется своему чувству, но всё же была уверена, что оно, это чувство, победит.

…Вернувшись в лабораторию после совещания у директора, я встретила Ирину отнюдь не такой печальной, как ожидала. Напротив, она точно забыла о наших неудачах и, как только увидела меня, возбуждённо сказала:

– Знаешь, Лида, мне пришло в голову, откуда наши не­удачи. Подумай: после закалки мы бросаем деталь в бак с водой. Деталь, падая, ударяется о борта и дно бака. В месте соприкосновения её со стенками бака создаётся уже какой-то новый режим. В результате этого и получается пятнистая, не­равномерная закалка.

Я прямо-таки рот разинула от изумления, до того проста и вместе с тем разумна была догадка Ирины. Конечно, в этом и заключается проклятый секрет «пятнистости», принёсший нам столько мучений, затормозивший всю нашу работу. После закалки током деталь опускается в воду. И вот, падая, она ударяется… Ах, чёрт возьми, как все просто!..

Ирина тотчас же рассказала мне свой план. Надо изгото­вить сетку, очень редкую сетку из тонкой проволоки. Эту сетку мы укрепим посредине закалочного бака. Тогда деталь будет падать на сетку, а не на дно, и у неё будет минимум сопри­косновения с посторонним металлом.