Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Вскоре на виселицах, установленных по углам лагеря, болталось уже двое, а от Танкреда Лечче пришло возмущенное письмо, в котором король Сицилии требовал немедленных извинений за то, что король Англии своевольно осуждает и казнит его подданных, а не передает их на расправу владеющему ими государю. Ричард направил ответное послание — он просил прощения за то, что отрубил руку одному вору и повесил еще двоих, а также за то, что и впредь будет вешать любого, кто сунется, ибо, покуда он не получил своей доли наследства, он находится в скверном расположении духа и даже не в состоянии предаваться своему любимому делу — пьянству.
На самом деле он пил вино не больше и не меньше обычного. Переписка между Ричардом и Танкредом продолжилась, превратившись в нудную тяжбу. Впрочем, занудством отличались только Танкредовы письма. Ричард чаще всего отвечал едко и остроумно, а одно из посланий даже написал в виде кансоны. Ответ на нее он получил уже из Сиракуз, куда король Сицилии отправился на какой-то местный праздник. Безрассудные мессинцы отчего-то возомнили, что в отсутствие своего государя они обязаны ужесточить свое отношение к крестоносцам. Первый день Успенского поста ознаменовался первым убийством. Труп оруженосца Гобо, состоявшего при рыцаре де Ранкаре, был обнаружен не где-нибудь, а в выгребной яме на окраине рынка. Следы побоев свидетельствовали о том, что Гобо забит камнями, а такое могла сотворить только чернь. Ричард захватил двух заложников, объявив, что если убийцы оруженосца Гобо не будут выданы, то через два дня их повесят. Убийц не выдали, и заложники были повешены. Вскоре после этого на мессинском рынке зарезали троих слуг, отправившихся за покупками для своих господ-крестоносцев. Это уже выглядело как нешуточный вызов.
— Их не просто зарезали, ваше величество, — докладывал королю Англии его верный тамплиер, — их так же, как беднягу Гобо, швырнули в отхожее место. И еще им кричали: «Вот вам наследство Гвильельмо!»
— Ну что ж, — вздохнул Ричард, — коль скоро нам не удалось завоевать любовь мессинцев, придется завоевать их город.
— Вы так считаете?
— Да, Робер. Знаешь ли, кого я видел сегодня мельком, прогуливаясь по Мессине?
— Кого, государь?
— Твоего мерзкого родственника. Сенешаля восточных тамплиеров.
— Жана? — вскинул брови Робер. — Стало быть, он уже тут…
— И можно не сомневаться, уже немало подлил масла.
— Я вам много раз говорил, ваше величество, что отрекаюсь от моего родства с Жаном де Жизором. Да, наши поместья расположены по соседству друг от друга, и к тому же мы родились в один день, я и Жан. В тот же самый день, когда и ваш успокоившийся в райских кущах родитель. Из этого же не следует, что я и ваш батюшка — родственники.
— Да, вы не родственники с моим несчастным стариканом, — усмехнулся Ричард. — И это хорошо. А то бы и я оказался с тобой в родстве. А я страшно не люблю родственников. Впрочем, именно за то, что они меня не любят.
— Хорошо бы вам жениться на хорошей девушке, — ни к селу ни к городу промолвил Робер.
— У меня уже есть невеста, — ответил король, — Палестина.
— Неплохо сказано, но… — пробормотал тамплиер и не договорил до конца.
— Я долго осматривал окрестности, — заговорил Ричард совсем о другом, — и решил остановиться на одном весьма крепеньком греческом монастыре, расположенном на берегу моря. Туда мы перенесем нашу ставку, там будет наша крепость, из которой мы поведем наступление на Мессину. Если они не покорятся нам, я сотру их в порошок, как землетрясение.
Вскоре намерение Ричарда осуществилось. Он захватил облюбованный монастырь, разместил там свою ставку и перевез сюда вдовствующую королеву Иоанну. Знамя с Чашей дерзко затрепетало на ветру среди монастырских крестов. Танкред получил грозное письмо, в котором Ричард объяснял свое перемещение злобным поведением мессинской толпы, становящейся неуправляемой, и предупреждал, что готов во всеоружии оспаривать свое право на наследство Гвильельмо, даже если придется пролить большую кровь. В ответном послании Танкред уверил короля Англии, что никакой злобы к крестоносцам жители Мессины не питают, что сейчас он, Танкред, намерен еще некоторое время погостить в Сиракузах, а когда вернется, вопрос о наследстве будет окончательно разрешен.
— Все понятно, — первым высказал то, что и так было всем ясно, летописец Амбруаз, — он уехал поднимать на нас всю Сицилию.
— Следует воспользоваться случаем и немедленно захватить город, — засверкал глазами барон Меркадье.
— О нет, только не война! — закатил очи епископ Бове. — Не нужно пренебрегать городскими нотаблями. Они, кажется, склоняются к тому, что легче выплатить наследство, чем воевать с крестоносцами или терпеть их присутствие.
Огромная крыса вдруг выскочила из угла комнаты, в которой проходил совет короля, испуганно потаращилась на собравшихся и устремилась в распахнутую дверь.
— Проклятый оборотень, он подслушивает нас! — воскликнул Ричард, хватая со стола железный кубок и швыряя его вслед крысе, в облике которой ему померещился отвратительный Жан де Жизор.
В тот же вечер, обнаружив на теле новое наступление губительной сыпи, Ричард исповедовался одному из монахов здешней обители, франку, принявшему греческое вероисповедание, в душе его наступило облегчение, но видение Жана де Жизора в образе черной плюгавой крысы никак не покидало его воображение. Попивая монастырское винцо, он сидел у очага в окружении верных спутников и, улучив мгновенье, обратился к Роберу де Шомону:
— Медвежье Сердце, я хотел бы услышать все, что ты можешь мне рассказать о владельце великого вяза, который мы не так давно имели удовольствие повалить. А ты, — обратился он к лютнисту, услаждавшему их слух своей игрой, — можешь идти, голубчик, вот тебе от меня в подарок перстенек.
Когда лютнист ушел и в довольно тесном помещении остались король, тамплиер и летописцы Герольд и Амбруаз, Робер, собравшись с мыслями, заговорил:
— Сдается мне, я немало уже рассказывал вашему величеству о своем полном ровеснике и соседе, но я могу и повторить все по порядку. Конечно, если бы я был летописцем, мне было бы легче соблюсти порядок повествования, но я попробую как смогу. С Жаном де Жизором я знаком с самых ранних лет своей жизни.
— Жизор и Шомон расположены на расстоянии трех лье друг от друга? — спросил Ричард.
— Четырех, сударь, — поправил его Робер и продолжал: — Итак, мы родились с ним в один и тот же день без малого пятьдесят семь лет тому назад. Может быть, нас и с руки кому-то называть родственниками, тем более что и легенда приписывает нашим семьям общее происхождение от некоего Ормуса Язычника, но я лично считаю, что духовно наши семьи слишком далеко ответвились друг от друга. Основателем Жизора и первым его сеньором был граф Гуго де Шомон, женатый на дочери Тибо де Пейна, носившего прозвище «Тардильский Мавр».
— Так вы, значит, в родстве и с Гуго де Пейном, основателем ордена тамплиеров? — спросил Герольд де Камбрэ.
— Орден тамплиеров был основан до него, — возразил Робер. — Гуго де Пейн, один из первых великих магистров ордена, так много сделал в Святой Земле для укрепления Иерусалимского королевства, что своей славой затмил предшественников. Да, мы в родстве с ним, но в столь же отдаленном, как и с Жизорами. Итак, продолжу. После смерти Гуго де Шомона его вдова Аделаида отдала имение своему родному дяде, Роберу де Пейну. Злые языки утверждали, будто племянница жила с дядей, как жена с мужем. Мало того, когда сын Робера де Пейна, Тибо, после смерти отца вступил во владение замком Жизор, пошли гнусные сплетни, якобы это не настоящий Тибо, а тайный сын Робера и Аделаиды. Доказательством этих мерзких сплетен служило чудесное омоложение Тибо де Жизора, который вскоре после смерти отца в свои сорок четыре года стал выглядеть чуть ли не на двадцать два. Другие злопыхатели уверяли, что Тибо и вовсе продал душу дьяволу, оттого и помолодел. Надо заметить, он и сам давал пищу для таких злопыхательских суждений — открыто отказывался посещать церковь, подвыпив, хулил Господа нашего Иисуса Христа. Рассказывал о Спасителе самые невероятные и злые небылицы: поклонялся старинному вязу, растущему на поле перед Жизорским замком, и называл его «священным Ормусом». Среди крестьян нашлись такие, кто вошел в его секту вязопоклонников, и вместе с ними Тибо устраивал весной и осенью радения с бешеными песнями, плясками и свальным грехом. Так что вы совершили наиблагое дело, ваше величество, что срубили это поганое идолище — жизорский вяз.
— Еще бы! — усмехнулся король Англии, с удовольствием вспоминая битву на Жизорском поле и рубку исполинского вяза.
— Люди прозвали Тибо Жизорским Язычником, — продолжал Робер, — хотя язычество и так заключено в родовом имени у Пейнов[22]. В жены себе Жизорский Язычник взял сорокалетнюю Матильду де Монморанси, женщину необыкновенно пылкую, ежели не сказать — похотливую. Она быстро родила ему сына Гуго, а потом двадцать лет была бесплодной, но зато с каждым годом выглядела все моложе и моложе, и, разумеется, ее очень скоро прозвали Жизорской Колдуньей.
