Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
— Вовсе нет, — отвечал король Англии. — Ведь речь идет не о том, что кто-то напьется, аки свинья, и в сильном подпитии увидит Господа.
— Свят-свят-свят!.. — поспешил осенить себя крестным знамением священник.
— Речь идет о том, — продолжал оправдываться король Львиное Сердце, — что тот, кто изопьет много из чаши с королевской кровью [19], то есть тот, кто много раз причастится крови Спасителя, тот увидит Его в вечном блаженстве. Тут смысл не богохульный, а как раз весьма многозначительный, высокий.
— А я смею утверждать, что богохульный! — топнул ногою епископ Бове, — Ибо сказано в Писании: «Бога человекам невозможно видети». А в Евангелии от Иоанна так: «Бога не видел никто никогда».
— Не будем так уж сразу затевать это словопрение, — сказал Танкред. — Гости пришли на ужин. Прошу вас, ваши величества, пройти к столам.
Ужин, уготовленный королем Сицилии двум великим монархам, отличался какой-то нарочитой скудостью. Два-три вида вина были поданы к весьма легкой закуске — омарам, устрицам и креветкам, приготовленным самым простейшим способом. К ним прилагались разрезанные на четыре части лимоны, лепешки и сыр.
— В Неаполе все это можно задешево купить у любого мальчишки-торговца на пристани, — с неудовольствием шепнул Ричард сидящему поблизости Филиппу.
— А ты говоришь, наследство, — усмехнулся тот.
Нетрудно догадаться, что скромностью ужина Танкред хотел подчеркнуть, что он беден и не в состоянии мгновенно исполнить предсмертную волю своего брата Гвильельмо Доброго.
— В последнее время мы привыкли есть мало, — сказал король Сицилии с любезной улыбкой. — Толстопузы не пользуются уважением среди сицилийцев. К тому же мой новопреставленный брат полностью, я бы даже сказал — с лихвою оправдывал свое прозвище. Он был не просто добрый, а щедрый, и щедрость его не грех назвать расточительностью. В заботах о подданных он забывал о благополучии своего двора. В итоге нам зачастую нечего подать на стол.
— Самоограничение — первое правило добродетели, — заметил епископ Бове.
— Вы опять намекаете на «кто выпьет много…»? — недовольным голосом спросил Ричард.
— И на это тоже, — потупился епископ.
— Но разве возможны самоограничения в любви к Богу? — возразил король Англии. — Опять же повторяю, слова, начертанные на моем знамени, подразумевают не пьющих, но часто причащающихся.
И на сей раз Танкред поспешил перевести разговор на что-то другое. Беседа коснулась нынешнего состояния дел в Леванте [20], обсуждения того, какие лошади нынче лучше, а какие хуже, сколько жен у султана Саладина, каковы достоинства арабской конницы и так далее. Однако закуски тем временем почти полностью иссякли, а настроение у Ричарда все ухудшалось и ухудшалось. Когда он стал сокрушаться о том, какая оплошность произошла в Марселе, связанная с недоразумением относительно якобы погибшею флота, и о том, как гуляет ветер в Ричардовых кошельках, вновь сама собою выплыла тема надписи на знамени.
— Кроме всего прочего, мой дорогой друг и… родственник, — произнес жестко Танкред, — признайте, что надпись «Кто выпьет много…» во многом оправдывается и вашим личным пристрастием к вину. Я заметил, что вы пили в три раза больше, чем все, кто тут присутствует, и бывали всякий раз весьма недовольны, когда бокал ваш в очередной раз оказывался пустым, а слуги не спешили его наполнить.
— Разве? — пробормотал Ричард.
— Да-да, — укоризненно покивал Танкред.
— Понимаю.
— Что, простите, вы понимаете?
— К чему вы клоните, добрый родственничек, — начиная не на шутку распаляться, зарычал Ричард Львиное Сердце.
— К чему же?
— К тому, что я не получу ни шиша из наследства покойного Гийома Доброго. Так?
— Вот видите, дорогая Иоанна, — повернулся Танкред к своей невестке. Жанна вмиг покраснела и потупилась. — Стоило заговорить о вредном пристрастии, как двоюродный брат мгновенно утратил любезность.
— И что из этого следует? — грозно спросил Ричард.
— А то, ваше величество, — столь же грозно отвечал Танкред, — что всем известно о ваших бесконечных попойках. Если они и впредь будут продолжаться, то вы никогда не дойдете до конечной цели перегринации. Именно поэтому я и не хочу посылать с вами моих норманнов. И сам не хочу идти в поход. Советую вам не задерживаться долго в Мессине.
— Но мы намереваемся переждать здесь время осенних бурь!
— Я уже наслышан об этом решении. Стало быть, вы рассчитывали на то, что я отсыплю причитающуюся якобы вам часть наследства моего покойного брата и вы пропьянствуете в Мессине до самой весны. Потом найдется какая-либо причина, и вы уберетесь восвояси к себе в Аквитанию или в Англию.
— Если я на что-то и рассчитывал, — поднимаясь из-за стола, рявкнул король Львиное Сердце, — так это на то, что вы, достопочтенный Танкред Лечче, хотя бы накормите меня приличным ужином, а не вонючими морскими козявками.
— Я не намерен терпеть оскорбления в собственном доме! — в свою очередь поднялся король Сицилии.
— И я не намерен терпеть оскорбления в вашем доме, — ответил Ричард, — Заявляю вам твердо и без обиняков: я намерен, во-первых, получить-таки свою долю наследства Гийома; во-вторых, до тех пор, покуда не запогодится, я буду оставаться в поле возле вашей столицы, нравится вам это или не нравится.
— Все это при двух условиях, — стоял на своем Танкред. — Первое условие: вы прекратите пьянствовать. Второе условие: вы уберете с вашего знамени богопротивную надпись.
— Я вовсе не пьянствую, и надпись вовсе не богопротивная, но если вам хочется в чем-то обвинить меня, вы все равно будете стоять на своем. Понятное дело, вам жаль расстаться с деньгами и вам наплевать на богоугодную цель моего похода в Святую Землю.
— Вы не дойдете дотуда, ваше величество, — проскрипел Танкред. — Вы больны. Ваши прыщи…
— Вот уж мои прыщи так точно вас не касаются! — воскликнул Ричард и решительно зашагал прочь от позорного стола. В дверях он все же оглянулся и сказал королю Сицилии на прощанье: — Либо вы благоразумно отдадите мне мою долю наследства, либо я добьюсь ее силой своего непобедимого оружия.
Глава четвертая
БЫТЬ ВОЙНЕ!
Ссора с Танкредом очень скоро дала свои плоды. Жители Мессины, столь радушно встречавшие Ричарда в день его прибытия, быстро переменились, их отношение к крестоносцам сделалось пренебрежительным и все чаще даже и оскорбительным. В лагере за городом, где Ричард пребывал в ожидании, когда Танкред явится к нему пусть без денег, но хотя бы с извинениями, стали обнаруживаться пропажи имущества.
— Вор-народ, — говорил Робер де Шомон. — Известные мошенники эти сицилийцы.
На пятый день пребывания на Сицилии был пойман вор. Ричард лично отправился посмотреть на то, как его повесят. Черномазый щетинистый негодяй, увидев короля Англии, возопил, в мольбе протягивая к нему свои грязные руки.
— Что он говорит? — спросил Ричард, не понимая сицилийского наречия.
Толмач объяснил:
— Он требует справедливости. За кражу на Сицилии положено лишь усекновение одного пальца на руке, да и то по выбору осужденного.
— Ишь ты, еще и по выбору! — покачал головой Ричард. — Я гляжу, он уже попадался.
На одной руке у вора и впрямь не хватало мизинца.
— Ну ладно, — смягчился король, — отменяю повешение. Но мой приговор все же будет суровее сицилийского. Отсечь ему кисть руки. Да, и скажите негодяю, что всякий, кто попадется в следующий раз, не получит пощады, будет повешен. Поставьте по четырем углам лагеря по виселице для устрашения этих мерзавцев. Не иначе, Танкред сам их подсылает воровать у нас.
— Они и своим умом дойдут до таких пакостей, — возразил летописец Амбруаз.
— Дай Бог, чтобы воры и разбойники стали наибольшим злом, ожидающим нас на Сицилии, — молвил Ричард, глядя, как по его приказу человека лишают руки. Крик несчастного был невыносим. — Впрочем, — сказал король, — теперь мне уж и не хочется, чтобы все обошлось мирно. Пусть будет драка. Следует хорошенько проучить Танкреда.
— Должно быть, он тоже не считает вас великим монархом, — припомнился тамплиеру де Шомону разговор накануне встречи с Филиппом.
На другой день поймали еще одного вора. И уж этого-то беспощадно повесили. Когда его голову просунули в петлю, он, понимая, что дело его дрянь, осмелился произнести дерзкие слова: «Передайте Рикардо Корлеоне[21], что он вор хуже, чем я. Но если он надеется безнаказанно разграбить Сицилию, то он простодушно заблуждается. За меня отомстят. И очень больно отомстят!» Слова эти были переданы Ричарду, и он приказал Роберу де Шомону, чтобы руководимый им отряд тамплиеров, осуществляющий охрану лагеря, вел себя строже. Всякого, кто попытается без спросу проникнуть в лагерь, так же без спросу убивать на месте.