Сергей Семенов - Степь ковыльная
…Давно уже Алексей Иванович спал отдельно от жены, и каждый раз, когда он заходил в ее опочивальню, голова его кружилась от душного запаха настоянных трав и лекарственных снадобий.
Елизавета Михайловна полулежала на кровати с тремя подушками под головой. Когда-то красивое лицо ее осунулось, покрылось тонкими, словно паутинка, морщинами, голубые глаза потускнели и впали. Около ее постели сидела на табурете Меланья Карповна, высокая пожилая женщина с угольно-черными глазами. Увидев атамана, она, поклонившись ему, встала и вышла.
«Нет, совсем уж недолго осталось жить ей на белом свете», — подумал грустно Алексей Иванович, глядя на зеленовато-серое лицо жены, плотно сжатые бескровные губы.
Он подошел, поцеловал ее в лоб.
Глаза больной оживились, слабый румянец окрасил щеки.
— Ну, как почивала? — спросил ласково Алексей Иванович.
Она ответила медленно, слабым голосом:
— Спасибо, сегодня спала неплохо. Сон хороший видела. — И, испытующе посмотрев на мужа, спросила: — Поправлюсь, как думаешь?
— Конечно поправишься, — ответил Алексей Иванович, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности.
Елизавета Михайловна улыбнулась:
— Вот и Меланья выздоровела, а ведь совсем при смерти была, две недели в горячке лежала… А знаешь, к ней брат из станицы приехал, с ним дочка Танюша, краса степная… Такой, пожалуй, во всем Черкасске не сыщешь. — И снова глаза больной пытливо остановились на лице мужа. — Тут только и узнали они о набеге ногайском, о том, что усадьба их начисто сожжена. Брат Меланьи заедет к себе, хату строить, а дочка его пока поживет у Меланьи. Ты не супротив того?
— Да мне что? Как ты приговоришь, так тому и быть…
Глаза Алексея Ивановича были влажными, когда он закрыл дверь опочивальни. Лиза умирала — он видел это ясно. И не потому, что лекарь вчера сказал ему: «Ей осталось жить не более двух недель». Важней было другое, говорившее о близком конце: ее лицо, выражение глаз, жуткая тишина в комнате, настойчиво возвращающаяся после каждого произнесенного слова…
V. Степной бой
Начинался сентябрь, но погода была жаркая, точно в разгаре лета. Знойный воздух переливался прозрачными струйками. Медленно шагали, покачивая устало головами и взметая дорожную пыль, круторогие быки. Поскрипывали колеса тяжелых возов.
Суслики, выскакивая из своих норок, становились на задние лапки, с любопытством вытягивали мордочки, поводили сторожко ушами и свистели, поглядывая на возы с провиантом, что длинной лентой растянулись по кубанской степи. Высоко в небе парил коршун, наблюдая за движением обоза.
Конвоировал обоз казачий полк войскового старшины Хорошилова. Сопровождал обоз и секунд-майор Позднеев с двумя взводами Бутырского гренадерского полка.
Впереди и по бокам обоза, на расстоянии нескольких верст, были выдвинуты конные дозоры. В одном из них были Павел Денисов, его неразлучный друг Сергей Костин и еще пять казаков.
Они спешились и взобрались на высокий курган недалеко от берега Еи. В голубоватой дымке увидели, что на эту сторону реки начали переправляться большие силы ногаев — тысяч десять, не меньше. «Ох, как много! Беда грозит!..»
Сбежав с кургана, они вскочили на коней и помчались к обозу.
Смутились станичники — почти сплошь молодые, еще не бывавшие в боях, — когда узнали о приближении сил противника, раз в двадцать превышавших своей численностью обозный конвой. Растерялся и сам Хорошилов, впервые командовавший полком.
— Что будем делать? — спросил он взволнованно Позднеева. — Я так смекаю: бросить к чертовой бабушке обоз, отступить спешно к Ейскому укреплению. Там заручимся помощью полковника Бухвостова с его гусарским полком и конной артиллерией. А тогда нагоним нехристей и отобьем обоз.
— Не дело говорите, Иван Кондратьевич, — холодно возразил Позднеев. — Как так обоз оставить? А вдруг не отобьем? Да и непригоже нам поворачивать спину к врагу и удирать во все лопатки. Разве к лицу это российскому воинству?
И, видя, что лицо Хорошилова залил румянец и он готов вспылить, Позднеев добавил уже примирительным тоном:
— Притом и поздно уже, ногаи вот-вот налетят… И то поймите: ежели я своих гренадеров на кони к казакам посажу, кони не вынесут, ногаи быстро догонят.
— Да, вы правы, — подумав, ответил Хорошилов. — Ну, что ж! Будем биться насмерть.
Он повернулся к казакам и приказал устроить укрепленный лагерь — вагенбург.
Все возы с кулями муки и крупы были составлены в три ряда четырехугольником. Внутри поместили быков и казачьих коней. Станичники забрались с ружьями и пиками на возы и приготовились к отпору. Трех казаков послал Хорошилов в Ейское укрепление просить помощи.
Едва только успели устроить лагерь, как показались первые ряды неприятельских всадников, и вскоре обоз был окружен со всех сторон.
— Смотрите, Анатолий Михайлович, это, наверное, сам Девлет-Гашун, — сказал Хорошилов, указывая нагайкой на гарцующего всадника на вороном коне. — А вот и мулла рядом с ним, в желтом халате и белой чалме. Видите, руки вверх поднимает, молитву творит. А что это на остриях пик у трех ближних к Девлет-Гашуну всадников?.. Господи! Да ведь это ж головы казаков наших, что я послал за помощью!
Мулла закончил молитву. Тотчас же возле Девлет-Гашуна взметнулось ввысь зеленое знамя с золотым полумесяцем. Девлет-Гашун вскинул вверх повелительно руку — гулко загрохотал большой барабан, забили заливисто литавры, заплясали бунчуки с длинными конскими хвостами, и орда кинулась на лагерь. С гиканьем и визгом мчалась эта лавина на казаков, и казалось, ничто не может противостоять бешеному натиску. В переднем ряду скакали три всадника. Приблизившись, они метнули в середину лагеря три чубатые казачьи головы.
Осажденные подпустили врага на близкое расстояние и только тогда открыли сильный огонь. На одной из сторон вагенбурга, куда была направлена главная атака, сердито и зычно заговорила, посылая свинцовый ливень картечи, маленькая пушка — единственное орудие казаков. Налетевшие на лагерь всадники отхлынули: они не ожидали такого отпора.
Еще три раза бросалось в атаку войско Девлет-Гашуна. Три раза вражеская лавина докатывалась до самых возов. Разноголосо пели ногайские стрелы, свистели пули, сверкали на солнце кривые сабли. Пушку приходилось перекатывать в ту сторону, где угрожала наибольшая опасность. Осажденные поддерживали непрерывный огонь из ружей и пистолетов; чтобы заряжать их, были выделены погонычи и часть молодых станичников.
Неприятель понес немалые потери, но и среди казаков было уже десятка два убитых и с полсотни раненых. Тяжело был ранен в грудь Хорошилов. Пришлось Позднееву взять на себя командование и над казаками. На одном фланге он остался сам, а на трех других частях четырехугольника отдавали приказания казачьи есаулы.
Солнце начало заходить, бросая на степь окровавленные лучи. «Надо что-то предпринять! — тревожно думал Позднеев. — Картечь-то уже на исходе. Хватит ее лишь на то, чтобы один приступ отбить. Подмога нужна немедля, не то пропадем. Но как вызвать ее? Ведь окружили нас так тесно, что мышь — и та не проскочит».
Взгляд Позднеева упал на трупы двух ногаев, успевших домчаться в последней атаке до воза, на котором он стоял. Один уже замахнулся саблей, но меткая пуля Павла Денисова спасла Позднеева.
Мгновенно он принял решение: переодеть в ногайские одежды двух казаков, пусть попытаются прорваться под покровом темноты в Ейское укрепление. Правда, попытка эта отчаянная, мало надежды, что она удастся. Ну, а что делать?… «Кого же послать? Разве вот того казака, что спас мне жизнь? Молод? Ну что ж, здесь ведь почти все такие. Но надо отправить двух…»
Поймав пытливый взгляд секунд-майора, Павел шагнул к нему и замер, выжидая. Подоспел и Сергунька, который во всем старался подражать Павлу.
Позднеев ласково обратился к молодому казаку:
— Как зовут тебя?
— Денисов Павел.
— Наипервее, Денисов, великое спасибо тебе, что смерть от меня отвел… И все же я хочу послать тебя и вот его, — показал он глазами на Костина, — на почти что верную гибель. Рискнете жизнью, чтобы спасти всех?
— Да! — ответил Павел твердо.
— Вы по-нагайски знаете, хотя бы немного, несколько слов?
— Как же, мал-мало понимаем, — блеснул кипенью зубов Сергунька. — И даже говорить могем, ваше благородие. Нас еще покойный урядник Колобов обучал перед набегом на улусы ногайские.
— Ну, вот и хорошо. Сразу видно птицу по полету, а казака по повадке, — повторил Позднеев донскую поговорку. — Кротов! — приказал он мушкетеру-цирюльнику. — Мигом остриги им чубы..
Вскоре на земле, около воза лежала кучка волос: русых — Павла и рыжеватых — Сергуньки.
— А теперь живо переоденьтесь, — показал Позднеев на одежды убитых ногаев.
