Георгий Гулиа - Ганнибал, сын Гамилькара
Вошел переводчик-васконец, а следом за ним – двое бородатых мужчин в легкой галльской одежде и грубых башмаках. Двигались галлы по ровному блестящему каменному полу очень неуклюже, как утки. Сразу становилось ясно, что равнина – не их родимый край.
– Добро пожаловать, – приветствовал их Ганнибал. Указал на сиденья, приготовленные для гостей. Галлы что-то сказали по-своему и осторожненько уселись на скамьи, покрытые шкурами леопардов.
Потом пошел разговор, который хорошо переводил васконец.
– Кто вы? – спросил Ганнибал.
Ответил широкоскулый, бровастый:
– Я – гельвет, звать меня Ригон. Живу на юге от Альп. А мать моя и вся родня ее – с Севера.
– А ты? – Ганнибал обратился к другому галлу.
– Я из племени аллоброгов. Не раз хаживал вверх, по Родану и Исавру. Река Исавр течет с северных альпийских склонов и втекает в могучую реку Родан. – Этот галл говорил низким голосом, полным доверительности. Был он щуплый, как цыпленок, и совсем молод – может, лет двадцати от силы. Именно этот почему-то особенно заинтересовал Ганнибала. Он спросил:
– Как твое имя?
– Спендин, великий господин.
– Бывал ты в Альпах?
– Много раз.
– Что там?
– Снег. Лед. Очень сильный холод зимой.
– А летом?
– Летом – ничего. Даже приятно в горах.
– Они очень высокие?
Спендин размышлял.
– Подумаю, – сказал он. – Можно, великий господин?
– Нужно. – Ганнибал улыбнулся. – Скажи, Ригон, есть ли перевал через Альпы?
– Есть!
– Ты ходил через него?
– Никогда! Там очень страшно!
– Отчего страшно? Может, это показалось тебе, Ригон? Сколько тебе лет?
– Тридцать одна весна.
– Весна? Это хорошо, Ригон. А я думал, что мы с тобой одногодки. Ты немного старше… Кто же из твоих ходил? Что говорили о перевале?
– Перевалов, говорят, несколько.
– Даже так?
– Да, несколько. Есть среди них такие, которые поудобней, и такие, которые очень опасны.
– Человек проходит свободно?
– Даже конь.
– В любое время года?
– В любое.
Но тут вмешался другой галл. Он сказал, что все перевалы опасны. А их действительно несколько. Возможно, есть еще перевалы, если идти далее на восток. Есть немало таких, которые ведут к городу Плаценция, что стоит на реке Пад в Цизальпинской Галлии… Ганнибала заинтересовали именно эти перевалы. На восток не следует… Где перевалы, которые поближе к Плаценции, и как они называются? Этот вопрос обращен к Спендину.
– Если идти вверх по Исамру, – сказал Спендин, – то первым перевалом будет Волчья Глотка…
– Ничего себе! – воскликнул Ганнибал.
– Так называют его те, которые живут поблизости.
– Галлы?
Спендин сказал:
– Не совсем галлы. Но племя галльское… Дальше – перевал Вотти. Я не знаю, что это означает. Те, которые живут на юге, называют его иначе: Горная Тропа. Действительно, это тропа. Она тянется по расщелинам в скалах. То круто подымается, то падает вниз. Нехорошая тропа. Конь по ней не пройдет. А слон – подавно.
– Нехороший перевал!
– Восточнее находится еще один. Его называют просто Горловина. Наверное, потому, что сверху нависают скалы и по тропе идешь так, словно сквозь трубу. Здесь неширокая дорога, под скалами можно найти приют. На ближайших склонах живет очень злое племя. Ему не попадайся – мигом головы лишишься.
– На каком оно говорит языке? – поинтересовался Ганнибал.
– Не говорит, а рычит, как зверь.
– А все-таки это люди?
– Да, конечно. Только очень злые.
– Силу признают?
– Только силу.
– Это хорошо! – Ганнибал потер руки, как при хорошем известии с места боев. – А есть еще перевал?
Спендин сказал:
– Да, есть. Широкая тропа поднимается в гору, идет посреди широкой долины, которая суживается, чем дальше на юг. Здесь могут пройти даже повозки. И слоны тоже.
– Куда спускается тропа? Там, за перевалом.
– Тоже в долину Пада. Чуть восточнее города Плаценция.
Ганнибал обратился к Ригону:
– Что ты знаешь об этом перевале?
Ригон о нем и слыхом не слыхал. Спендин напомнил, что это тот самый перевал, который зовется Кривым, потому что он круто изгибается на самой восточной точке.
– Ах, Кривой?! – воскликнул Ригон. – Как же, слыхал! Но более ничего не знаю.
Спендин сказал:
– Великий господин, этот перевал знают в Цизальпинской Галлии. По нему ходит уйма народу. Особенно летом. И осенью также, если погода мягкая. Прямо на повозках чешут.
– Кривой, говоришь?
– Да, Кривой, великий господин.
– Идешь по прекрасной долине Исавра, богатой хлебом и мясом, и запросто попадаешь на Кривой перевал.
Ганнибал задумался. Прошелся взад и вперед перед галлами.
– Это любопытно, – обронил он.
Спендин рассказал, кто живет на тех горах, где находится этот самый Кривой перевал. Очень злые люди – вот кто живет. Одеты они, как северные галлы, в овечьи шкуры. Готовы драться по поводу и без всякого повода – просто так. Пришлых не терпят, лазают по скалам легко и быстро. Ненавидят римлян…
Ганнибал не сводил глаз со Спендина, казалось, хотел проникнуть в самую глубину его души.
Спендин рассказал все, что знал о Кривом перевале, но ничего существенного к своему первому сообщению уже добавить не мог.
– Сам ты бывал на этом перевале? – спросил Ганнибал.
– Сам – нет. Но много слыхал о нем от других.
Ганнибал взял кусок египетского папируса и небольшой уголек. Провел извилистую линию…
– Это южный берег Галлии… Здесь город Массалия. На самом берегу. А это Родан… Пойдем вверх… Здесь река Друенция… Дальше. Вправо пошел Исавр. Идем по долине… Сюда, сюда!.. Вот тут исток реки. А где Кривой перевал?
– Чуть восточнее, – сказал Спендин.
Ганнибал прочертил ровную линию.
– А здесь река Тицин?
– Пожалуй, великий господин.
– А тут – Пад?
– Да.
– А у слияния – город Плаценция?
Ганнибал с удовольствием поглядел на папирус, сличил его со старым, который достал с полки. Полюбовался ими, что-то обдумывая. На время вовсе позабыл о галлах и о васконце-переводчике. Пришел в себя после того, как Спендин осторожно кашлянул.
– Что ты сказал, Спендин? – спросил Ганнибал.
– Я? Ничего, – ответил Спендин, покраснев.
– Передай Магону, чтобы этих двух мужей щедро одарили. И сообщи мне, чем и как их одарили.
Переводчик поклонился:
– Будет исполнено.
Ганнибал обнял за плечи Спендина и Ригона.
– Мне кажется, – сказал он с улыбкой, – что мы увидимся с вами. Где? – спросите вы. Ничего не скажу сейчас. Боги немного капризны, и их повеления не всегда понятны. Однако ясно одно: мы еще увидимся.
Спендин и Ригон поклонились глубоким поклоном. «Этот полководец молод, но умен не по годам», – подумали они. С тем и удалились.
Проклятый Сагунт!
На рассвете у городских ворот Нового Карфагена послышались крики и стенания. Голоса были мужские. В домах по соседству проснулись люди. Они сбежались к воротам – огромная толпа. И все заговорили разом, и ничего не понять было в сплошном гвалте.
Но вот появились высшие городские власти, и вскоре все выяснилось. Дело в том, что у ворот горько жаловались на свою судьбу – как бы вы думали кто? – карфагенские купцы. Везли они, дескать, свои товары в покоренные и, казалось бы, умиротворенные области ваккеев и карпетанов. А коварные соседи – олкады злокозненные – ограбили их до последней ниточки. Да еще и убить грозились и всякие оскорбительные слова говорили о Карфагене.
Вопя и стеная, купцы перечисляли свои убытки, показывали синяки на руках и кровоподтеки на лицах, доставшиеся от разбойников-олкадов. Они просили оборонить, защитить их, а более всего просили они не позволять олкадским головорезам пятнать честь и славу великого Карфагена.
– Неужели, – кричали они, – будет разрешено топтать имя Карфагена, к которому весь мир питает глубокое уважение и любовь?!
– Как?! – возмущались горожане. – Эти дикие олкады посмели поднять руку на наших купцов?!
– Не на купцов, – объясняли им купцы, – а на Карфаген, на всех вас, на святая святых карфагенян и их союзников!
Купцы просили отвести их к самому командующему, дабы могли они изложить свою жалобу на олкадских кровопийц. Городские власти, посовещавшись меж собою накоротке, отвели купцов прямо в резиденцию Ганнибала.
Ганнибал принял их незамедлительно. И не один, а вместе с несколькими военачальниками. Спокойно выслушал жалобу купцов, время от времени поощряя их рассказ легким кивком.
Поначалу купцы горланили в несколько глоток, но понемногу выделился некий Гимон, сын Ганнона, – человек средних лет, владелец нескольких судов и лавок в Новом Карфагене. Он рвал на себе бороду, когда вспоминал особенно унизительные для купцов сцены. Он говорил:
– О великий господин, невозможно описать все, что сотворили с нами эти головорезы! Им мало было того, что обобрали нас до ниточки, что весь обоз присвоили, применяя силу! Когда мы сказали, что пожалуемся самому Совету в Карфагене, они обнажили свои срамные места и помочились на нас…
