Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм
Столпотворение предметов выглядело весьма внушительно. Ограбленная Москва, однако, малой долей присутствовала здесь. Еще удивительней выглядел Иван Дмитриевич, восседающий барином в роскошном мягком кресле на крыльце и распоряжающийся взмыленными казаками — куда и что нести. Предметы побогаче и подороже Иван Дмитриевич велел складывать в вестибюле дома. Что на вид победнее и чему он цену не умел сразу определить, тащили на задний двор в сарай и там укладывали на пол, устланный соломой.
Когда Бенкендорф и Волконский подошли к крыльцу, Иловайский 4-й только что закончил раскассировать указанным способом очередной обоз.
— Чем это вы, Иван Дмитриевич, здесь занимаетесь? — спросил мягко Бенкендорф, зная вспыльчивый характер казачьего генерала, который после пленения Винценгероде стал непосредственным его начальником.
— Как чем? — удивился Иловайский 4-й. — Разве ты, батюшка Алексан Христофорыч, ослеп?
— Видеть-то я вижу, но не понимаю: зачем этот дележ? Ведь все полагается возвратить владельцам, особенно священные предметы из церквей московских. Как только прибудет митрополит, надо его сюда пригласить, чтобы он указал, куда следует оные доставить. Остальное выставить для обозрения.
Иловайский 4-й поднялся и хлопнул плетью по голенищу.
— Нельзя, батюшка Алексан Христофорыч! Я дал обет. Если Бог сподобит меня к занятию Москвы и освобождению ее от рук вражьих, все, что побогаче, все ценное, доставшееся моим казакам, отправлю в храмы Божии на Дон. А данный обет надо свято исполнять, чтобы не прогневить Бога.
— Иван Дмитриевич, дорогой, одумайтесь! Обет здесь ни при чем. Церковное имущество во что бы то ни стало должно быть передано митрополиту и народу русскому…
— А казаки, что ли, по-твоему, не русские?
— Да не о том речь. Конечно, казаки русские!
— Ну вот!
— Только ваши церкви на Дону не воспримут изъятое у своих же православных братьев.
— Воспримут, не беспокойся. Еще как воспримут, — улыбнулся генерал. — Да и возвращать их здесь некуда. Француз все здания в хлев превратил. Тут лет сто строить надо.
Волконский поддержал Бенкендорфа, однако Иловайский 4-й ничего не желал слушать.
— Ты, князь, молчи. Ты нашей жизни и счета не разумеешь. Казак откуда прискакал? Две тыщи верст отмахал. Он своей задницей и кровью все оплатил, а Русь спас.
Генерал ушел в вестибюль и продолжил там сортировку, не испытывая ни малейших угрызений совести. Бенкендорф попытался все-таки опять усовестить начальство. Он знал, что император Александр сильно недоволен атаманом Платовым за недисциплинированность: до него докатился слух, что лихой казачий предводитель был не совсем трезв в Бородинском сражении. Своими действиями Иловайский 4-й навлечет на донскую верхушку новый гнев государя, а Бенкендорф сроднился с казаками. Более того, он твердо убедился, что без соединений Платова войны с Наполеоном не выиграть. Платов сейчас уехал на Дон формировать свежее ополчение. Атаман нравился Бенкендорфу еще с павловских времен, когда тот не вылезал из арестантской Зимнего, куда его регулярно отправляли то за веселые проделки, то за собственное мнение, то за нежелание уступать дорогу петербургской знати, а то и за самоуправство. Но когда грянул гром, император Александр обратился к Платову со словами:
«Подсоби, атаман, в грозную годину. Без тебя Россия не выдюжит!»
Когда Бенкендорф и Волконский садились на коней, их догнал сотник Лобанов:
— Приказано передать, господин полковник, что генерал Иловайский 4-й назначает вас комендантом Москвы впредь до особого распоряжения и вменяет вам в обязанность преследование французов легкими отрядами, очищение города от наполеоновских агентов, лошадиных трупов, мусора и прочей падали во избежание распространения заразы, а также предлагает повести борьбу с различными разбойными шайками и требует водворения общей тишины и спокойствия. Об исполнении просит ежевечерне докладывать.
Получив странным образом руководство к дальнейшим действиям, Бенкендорф прежде всего отправил Волконского подыскать приличное помещение для коменданта, каковое и было обнаружено по левую сторону Страстного бульвара посреди густого, по случайности не обгоревшего сада, и Бенкендорф тут же приступил к исправлению новой и, надо заметить, необычной для него должности.
Часть третья
Масон
После оккупации
Помещение, где обосновался комендант на скорую руку, привели в порядок, и Бенкендорф начал отдавать распоряжения. Он велел саперной команде проверить — не оставили ли французы в Кремле минные заряды, а если оставили, то немедленно их обезвредить. Затем он послал Чигиринова собрать оставшихся в городе чиновников и купцов, образовал санитарный отряд по очистке кварталов, нарядил драгунские патрули, в обязанности которых входило не допускать грабежей и задерживать подмосковных крестьян с телегами, отправляя их на вывозку за городскую черту лошадиных трупов и мусора. Как ни удивительно, непривычные заботы увлекли его. Он вникал в мельчайшие детали обывательской жизни и находил в том удовольствие. В очередной раз он убеждался, что массы неприятностей удалось бы избежать, если бы высшая власть опиралась на полицию, во главе которой стояли бы честные и расторопные люди.
Каждый вечер он проверял сам казачьи посты и, только убедившись в надежности охраны, ложился отдыхать. Чуть позже он составил план неотложных мероприятий. В приемной у него толпились с утра разного чина жители, купцы и даже иностранцы, предлагающие собственные услуги по восстановлению совершенно разрушенного французами коммунального хозяйства. Трудно было вообразить, что творилось на пустырях и в сожженных кварталах. Те, чье существование еще недавно отличалось благополучием и довольством, ютились в землянках, дощатых хибарках и подвалах, а между тем надвигалась суровая зима. Продукты поступали медленно, и все пока держалось на уличных разносчиках.
Особую досаду у Бенкендорфа вызывали вполне, впрочем, справедливые сообщения с указанием фамилий горожан, которые согласились работать в оккупационной администрации. Среди приведенных для допроса к Бенкендорфу высокой фигурой и гордой осанкой выделялся некто Верещагин — отец страдальца, растерзанного толпой перед вступлением Наполеона в Москву. Бенкендорф помнил о таинственном деле, но мнения собственного не составил, не зная тонкостей происшедшего. Рано или поздно государь пришлет запрос и потребует обстоятельного отчета. Бенкендорф решил, не откладывая, потолковать с Верещагиным. Он вышел в приемную и назначил купцу явиться через три дня для обстоятельной беседы и уточнения подробностей, взяв у него пока из рук прошение. Чигиринову он велел во что бы то ни стало разыскать настоящих свидетелей события у губернаторского дома.
Когда части генерала Иловайского 4-го после пленения Винценгероде в скором времени заняли центр Москвы, полицейские наряды по приказу Бенкендорфа провели начальную чистку. В их сети попало до полусотни лиц всяких званий, которые завели шашни с французами и бегали в Кремль на поклон к Мортье. Бенкендорф решил запятнавших себя задержать до определения уголовным судом участи каждого в отдельности после подробного разбирательства. Несколько дней он знакомился с этой публикой, выясняя, что толкнуло их на путь измены отечеству. В основном вспомогательную администрацию Мортье рекрутировал из торговой прослойки. Раньше других на Страстной привели Петра Ивановича Находкина, возглавлявшего общее управление. Схватили и его сына, официально назначенного помощником отца. Находкин, между прочим, числился в первой гильдии и принадлежал к известным московским толстосумам. Вместе с городским головой попался и переводчик — мелкий купчишка Алексей Крутицкий.
— Батюшка, — взмолился Находкин, — не губи! Виноват! Сознаю! Но что было делать, когда принудили под страхом смерти.
Врал ли Находкин — не удалось выяснить, да и противно было заниматься выискиванием совершенных подлостей. Попадались птицы и покрупнее городского головы, хотя они состояли у него будто бы в подчинении. Некто Бородин получил важный пост — руководил размещением неприятельских войск. Купецкий сын Николай Крок отвечал за спокойствие и правосудие, безвестному Стельцеру поручили полицию, Иван Гаврилович Поздняков — мужчина видный — в три обхвата — обеспечивал провиантскую часть. И не стоит думать, что эти люди были подставными фигурами и от них ничего не зависело. Наоборот, они способствовали борьбе с пожарами и до самого бегства Наполеона в тяжелых условиях оккупации, которая приняла характер открытого и поощряемого мародерства, — сам император использовал в быту отнюдь не трофеи, а предметы и вещи, экспроприированные в сохранившихся от огня помещениях, — так вот эти люди помогали Мортье, и если бы не они, то Великая армия, вероятно, начала бы отступление и раньше. Факт стал очевиден для Бенкендорфа после первых же допросов.
