Наталья Иртенина - Шапка Мономаха
Камнем заинтересовался и Нестор – вытянул шею, чтоб лучше видеть.
– Откуда он у тебя? – надрывался волхв.
– Да, откуда? – повторил Янь Вышатич.
– От матери. – Добрыня застыдился, будто уличенный в чем-то срамном, и спрятал камень поглубже за пазуху.
Нестор громко вздохнул и перекрестился. Янь Вышатич рассмеялся.
– Ты, князь, поверишь, что мертвый камень причинит тебе зло? Что мы приехали сюда для этого? Плохого ты себе советчика выбрал.
– Буду думать с боярами, – объявил Олег, закончив переговоры.
Выйдя из хором во двор, Янь Вышатич с досадой спросил Добрыню:
– Ты нарочно это сделал?
– Что сделал?
– Показал волхву камень.
– Я думал волхвы боятся креста, а не камней, – пожал плечами Медведь.
– Совсем не в ту сторону своротил разговор этим глупым камнем!
– Поведай, Добрыня, – вдруг попросил книжник, – кто была твоя мать.
Сев на коней, все трое направились к владычному подворью, где им назначено было жить. Епископ в Муроме бывал лишь наездами – для того лишь, чтоб в очередной раз выслушать нежелание муромы отвергнуться идольского служения и жалобы здешних попов. Потому хоромы оставались едва обжитыми, полупустыми.
– Ведовка она была, – заговорил Добрыня. – С огненными волосами. Сам не помню ее, а от людей и ярославских волхвов слышал. Сказывали, будто посадник Твердята с отроками наткнулся на нее в лесу во время лова. При том спугнули медведя. Тот медведь ее и заломал. А под ней пищало дите – то был я. Мать сняла с шеи камень и сказала, чтоб повесили мне. Еще наказала, чтоб, как вырасту, отомстил бы отцу. А кто отец, не успела сказать, померла. Посадник с отроками сами додумали – медведь за своим дитем приходил, а она не хотела отдавать. Так меня и прозвали – Медведем, медвежьим сыном.
– Верно ли, что ведовка? – переспросил Нестор.
– Волосы острижены – куда ж вернее? Для колдовства стригла.
– Ну и что – отомстил отцу? – недоверчиво усмехнулся боярин.
– Отомстил. Только сказывать не буду.
Добрыня затосковал и больше в тот день не произнес ни слова. Во владычном терему забился в свою клеть и не казал носа до самой ночи.
Тем временем князь, ничего не надумав с боярами, погнал всех и сидел в одиночестве.
– Слышу твои мысли, княже, – раздался внезапно замогильный голос.
Олег вздрогнул, ощутив дуновение холода, как из погреба. Открылась со скрипом дверь, князь замер в ожидании.
– Кто там? – почувствовав страх, крикнул он.
Из-за двери вышел Беловолод. Олег выдохнул.
– Что пугаешь меня, чертов колдун! – разозлился он.
– Не я, а пришлые тебя напугали, что ты готов им покориться, княже, – упрекнул волхв.
– Может, знаешь способ, как мне воевать сразу против двух дружин? – вскипел Олег. – Ты обещал мне подмогу полоцкого князя. Где его полки?
– Так ведь и ты, княже, не дошел до Новгорода.
– Теперь и не дойду!
– Знаю способ, княже, – вкрадчиво сказал кудесник. – Если не побоишься…
– Страшусь только позора, когда опять изгонят с Руси. Чего еще мне бояться?
– Тогда возьми послов в плен, отними у волота ведовской камень и отдай мне! – сверкая очами, Беловолод наклонился к князю, почти дышал ему в лицо. – Волота убей, а чернеца и злобного старика я от твоего имени принесу богам. За такую жертву, княже, требуй от богов чего хочешь – все получишь!
– Почему зовешь его волотом? – растерянно спросил Олег. – Разве он не человек? Он крест носит.
– Волот, только дурной, – тихо засмеялся чародей. – Его легко обмануть – вот попы и обманули. И ты, княже, обмани, а камушек мне отдай и богов одари человечьей кровушкой.
Олег встал. Беловолод не сводил с него близкого огненного взгляда. Князь сгреб его бороду и рванул на себя.
– Я христианин! В твоих поганых требах душу марать не стану. А с волотом сам разбирайся, как знаешь.
Он отпихнул волхва. В кулаке остался клок длинных седых волос. Олег разжал руку и брезгливо стряхнул его. Беловолод торопливо подхватил плывущие в воздухе волосья, злобно глянул в спину уходящему князю.
23
Янь Вышатич и Нестор коротали ночь в истобке при свечах. От боярина сон до утра гнали ветхие годы, монаху привычно проводить полночи на молитве. Но книжник был растревожен, и молитва в эту ночь не ложилась на сердце. Сон сбежал и от Добрыни, а вместе с ним сбежал с подворья сам Добрыня. Нестор слышал только ржание коня на дворе и скрип несмазанных воротин.
– Куда это он навострился? – монах пришел с вопросом к Яню Вышатичу.
– Бог его знает. Добрыня для меня и поныне загадка. Насмотрелся я на него в пути из Смоленска. Со всяким встречным зверьем ласков и будто разговор ведет, спрашивает о чем-то. С людьми на человека похож, а с бессловесной тварью – на зверя. Видно, что скучает по лесу. Однажды в дороге пропал с ночи на полдня, отроки на морозе глотки сорвали, пока кричали его. Вернулся – словом не обмолвился, да поглядел так, что я все свое возмущение в кулаке зажал. С оленьей кротость поглядел. Это Медведь-то. Ты ведь Нестор, не веришь в то, что он о себе рассказывает? Невозможно человеку от зверя родится.
– Язычники в это верят.
– Мы с тобой не язычники.
– Мы не язычники, – согласился Нестор. – Но и христианин может зачать дитя по-звериному.
– Как это?
– Как всякая бессловесная тварь, возбужденная похотью. По-скотски, без венца и благословения.
– Почему говоришь об этом? – недоумевал Янь Вышатич.
– Потому что Добрыня – твой сын, боярин.
– Что? – страшное изумление прошло по лицу старика почти судорогой. – Что ты сказал?!
– Он твой сын. Вспомни, Янь Вышатич, тот поход за данью на Белоозеро, в который ты взял и меня, тогда еще отрока. Вспомни волхвов, поднявших смердов на мятеж. Вспомни ночь, когда ты возлег на ложе с красноволосой девой, дочерью волхва, заворожившей твою дружину танцем русалий. Ее звали Жива…
– Ты помнишь ее имя, – подавленно пробормотал старик, – а я давно позабыл.
– Наутро ты судил ее за то, что она пыталась убить тебя ночью. Ты велел сжечь ей волосы, а она в ответ поклялась отомстить тебе через семя, которое взяла у тебя.
– Нет, – все сильнее качал головой потрясенный боярин, не веря словам книжника. – Не мучь меня, Нестор. У меня нет детей. Моя жена не смогла родить мне. И никакая ведьма не могла родить мне сына, если Бог не дал мне этого! Зачем ты все это придумал?..
– Добрынин солнечный камень – он висел у нее на шее. Я хорошо рассмотрел его тогда. Я ничего не придумал, Янь Вышатич. И короткие волосы, и слова о мести отцу…
– Да посмотри на него! – вскричал старик. – Похож он хоть каплю на меня? Никогда в моем роду не было такого зверообразия. Медведь его отец, медведь, а не я!
Трясущимися руками он сжал голову, а локти поставил на колени и застонал.
– Для чего ты терзаешь меня? Я давно смирился со своей недолей, давно простил Богу… Господи, что я говорю… помилуй меня, грешного и убогого…
Он убрал руки и распрямился, направил невидящий взгляд на Нестора.
– У меня нет сына. Запомни это. Тебе привиделось. Это морок, наваждение. Ничего не было.
– Было, – упорствовал книжник.
Янь Вышатич сполз с лавки на колени.
– Молю, Нестор. Давай забудем. Ты мне как сын, и к Добрыне душа стала прирастать. Но не говори, что он мое детище. Я давно замолил тот грех, покаялся перед Богом и перед Марьей. Она простила меня…
Глаза старика наполнились влагой. Нестор бросился к нему, тоже упал на колени, обнял.
– Прости, отец. Я же знаю, как ты страдал, что у тебя нет чада…
Они поднялись вместе. Янь Вышатич взялся одной рукой за стену, а второй оттолкнул монаха.
– Марья простила меня – понимаешь? Я любил ее больше жизни, до самой ее смерти. И сейчас люблю. А теперь ты приходишь и суешь мне под нос плод того блудного греха. Мне снова надо просить у нее прощения, да только нет ее рядом!.. – боярин сорвался в крик и ударил кулаком о стену. – Нет, Нестор, – отдышался он, – худое дело ты затеял. Как буду теперь смотреть на него? Как смогу терпеть его возле себя? Он будет всегда напоминать мне о том, что мне нет прощения!
Книжник сел на лавку.
– Добрыня не плод греха, – сказал он глухо, в расстройстве. – Он плод твоего покаяния, боярин, за совершенный грех.
– Что ж так страшно и неблагообразно мое покаяние? – горько усмехнулся Янь Вышатич. – Закончим этот разговор, Нестор. Добрыня не мой сын, а я устал. Ступай к себе. И прошу – держи рот на замке.
– Прости меня, отец, – повторил Нестор, покидая истобку.
…Медведь снял рукавицу и обтер ладонью мокрое от снежинок лицо. Он сидел на княжьем дворе уже долго, дровяница успела покрыться за это время слоем снега. Ветер и мороз не донимали храбра, но бесплодное ожидание в закутке между дровяными чурбаками затягивалось. Добрыня был уверен, что волховник непременно появится ночью во дворе, но ведь за долгие часы и зад мог примерзнуть к бревну.
