Конн Иггульден - Врата Рима
Он слышал слова, но так и не понял, ответил ли. Куда девались силы? Нога подкашивалась. Орсо надеялся, что у Бара Галлиена дела хотя бы не хуже.
Бар Галлиен лежал в луже собственной крови. Меч Суллы был приставлен к его горлу. Он знал, что умирает, и пытался плюнуть в генерала, но не мог набрать слюны и исходил брызгами. Его люди обнаружили за баррикадой свежее подкрепление и при первой же атаке были почти полностью разбиты. После недолгой яростной схватки они перебрались через стену из камней и кусков дерева и бросились в массу солдат за ней. Его люди сражались храбро, но врагов оказалось слишком много. Они отнюдь не были «размазаны».
Бар улыбнулся, обнажая окровавленные зубы. Он ведь знал, что Сулла быстро пришлет подкрепление! Жаль, нельзя сказать об этом Орсо. Он надеялся, что у волосатого дела лучше, чем у него, и легион не обезглавили снова. Глупо рисковать собой в таком деле, но слишком многие уже погибли в тот страшный первый день. Он знал, что Сулла пришлет подкрепление!
— По-моему, он умер, господин, — услышал Бар чей-то голос, а потом ответ Суллы:
— Жаль. У него очень странное выражение лица. Я хотел спросить его, о чем он думает.
Орсо сердито осадил центуриона, который хотел помочь ему встать. Нога болит, под мышкой — костыль, но помогать он никого не просил.
— Никто не вернулся? — спросил он.
— Мы потеряли обе центурии. Этот участок получил подкрепление как раз перед тем, как мы атаковали, командир. Похоже, тактика больше не сработает.
— Значит, мне повезло, — проворчал Орсо.
Никто не встретился с ним взглядом. Ему действительно повезло, он попал туда, где солдат Суллы оказалось меньше. Ну и смеялся же, наверное, Галлиен, когда увидел доказательство своей правоты. Жаль, он не сможет поставить ему выпивку.
— Командир, что прикажете делать дальше? — спросил один из центурионов.
Орсо покачал головой.
— Пока ничего. Сначала нужно узнать, какова ситуация.
— Командир…
Молодой человек заколебался.
Орсо резко повернулся к нему:
— В чем дело? Выкладывай, парень.
— Люди поговаривают о сдаче. Легион уже ополовинили, а у Суллы доступ к морю. Мы не сможем победить и…
— Победить? Кто сказал, что мы собираемся победить? Я понял, что нам не победить, когда увидел, как убивают Мария. Я понял еще тогда, что Сулла сломает хребет Перворожденному до того, как нас наберется достаточно, чтобы противостоять ему. Мы не пытаемся победить, мальчик. Мы бьемся за правое дело, мы выполняем приказ и отдаем дань уважения жизни и смерти великого человека.
Он посмотрел по очереди на каждого, кто стоял вокруг. Лишь немногие отводили глаза, и Орсо увидел, что он среди друзей. Он улыбнулся. Что бы на это сказал Марий?
— Человек может всю жизнь прождать такого момента и никогда не дождаться. Некоторые стареют и чахнут, так и не получив этого шанса. Мы умрем молодыми и сильными, на другое я не согласен.
— Но, командир, возможно, мы могли бы вырваться из города. Уйти в горы…
— Пошли на улицу. Не хочу тратить на вас великую речь.
Орсо закряхтел и, хромая, вышел. Снаружи стояло около сотни легионеров, усталых и грязных, с перевязанными ранами. Казалось, они уже потерпели поражение. Орсо искал и нашел нужные слова.
— Я солдат Рима! — Его голос, басовитый и грубый от природы, разнесся далеко, и многие выпрямили спины. — Я всегда хотел отслужить свой срок и уйти на пенсию с маленьким кусочком земли. Я не хотел погибнуть в чужой земле, чтобы меня забыли. Но потом я понял, что служу с человеком, ставшим мне большим отцом, чем мой собственный. Я увидел его смерть, услышал его слова и подумал: Орсо, сынок, вот в чем вся соль. А большего, пожалуй, и не надо. Вы, что, собрались жить вечно? Пусть другие сажают капусту и греются на солнце. Я умру как солдат на улицах любимого города, защищая его. — Орсо немного понизил голос, словно делился со слушателями секретом. Люди подались вперед, к ним подошли новые. — И вот что я понял. На свете мало что прекраснее, чем мечты о женах, плотских радостях и даже детях. Мало, но есть, и именно это делает нас мужчинами. Жизнь — всего лишь краткий теплый день меж долгих ночей. Темнота приходит ко всем, даже к тем, кто мучается и делает вид, что всегда будет молодым и сильным. — Орсо указал на солдата средних лет, который слушал его, медленно сгибая и разгибая ногу. — Тинаста! Я вижу, ты пробуешь свое старое колено. Ты думал, с годами оно станет болеть меньше? Зачем ждать, пока оно не подогнется от слабости и молодые не оттолкнут тебя в сторону? Нет, друзья мои, нет, братья! Давайте уйдем, пока солнце еще светит и день ярок.
Один молодой солдат поднял голову и крикнул:
— А нас будут помнить?
Орсо вздохнул и улыбнулся:
— Какое-то время — да, сынок. Но кто сегодня помнит героев Карфагена или Спарты? Они сами знают, как закончили свои дни. Вот и все. Больше ничего не нужно.
Молодой солдат тихо спросил:
— Значит, мы не победим?
Орсо подошел к нему, помогая себе костылем.
— Сынок! Почему бы тебе не выбраться из города? Несколько человек могут спастись, если улизнут от часовых. Никто не заставляет тебя оставаться.
— Я знаю, командир. — Молодой человек помолчал. — Но я останусь.
— Тогда нет смысла откладывать неизбежное. Соберите людей! Все готовимся к атаке баррикад Суллы! Пусть все, кто хочет, спасают свои жизни. Я желаю им удачи! Пусть начнут другую жизнь и никогда никому не скажут, что защищали Рим, когда погиб Марий. Собираемся через час!
Легионеры принялись привычными движениями проверять оружие и снаряжение. Орсо огляделся. Многие, возвращаясь на позиции, хлопали его по плечу, и ему казалось, что сердце вот-вот разорвется от гордости.
— Славные ребята, Марий, — тихо прошептал он. — Славные ребята!
ГЛАВА 33
Корнелий Сулла праздно сидел на золотом троне, стоявшем на мозаичном полу из миллиона черных и белых плиток. Его городской дом был расположен в центре Рима и во время беспорядков не пострадал. Приятно вернуться в свой дом и вернуть себе власть.
Как он и думал, легион Мария боролся фактически до последнего. Лишь в самом конце несколько человек попытались бежать; Сулла приказал догнать их и убить без сожаления. По всему периметру города вырыли огромные ямы для костров. Сулле доложили, что тысячи тел будут гореть несколько дней и даже недель, пока пепел не остынет. Он был уверен, что боги заметят эту жертву, принесенную ради спасения избранного города.
Когда костры погаснут, Рим придется вычистить. В городе не осталось ни одной стены, не запятнанной маслянистым пеплом, который залетал в дома и разъедал глаза.
Сулла объявил Перворожденный легион предателями, земли и богатства которых переходят к сенату. Членов их семей выгнали на улицу завистники-соседи. Еще сотни были казнены, причем казни до сих пор не закончились. Это станет черной отметиной на славной истории семи холмов — но разве у него есть выбор?
Девушка-рабыня подошла к Сулле с чашей ледяного фруктового сока. Для вина было слишком рано, да и ему нужно было многих увидеть и осудить. Он знал, что Рим снова воспрянет, но для этого всех друзей и сторонников Мария — всех врагов Суллы — нужно было вырезать, как опухоль из здоровой ткани.
Сулла поморщился, хлебнув сока из золотой чаши, и провел пальцем по опухшему глазу и краям багровой раны на правой щеке. Это была самая сложная битва в его жизни, по сравнению с которой вся кампания против Митридата выглядела довольно бледно.
Он снова вспомнил смерть Мария. В последние дни он часто об этом вспоминал. Впечатляюще. Тело Мария не положили в костры. Сулла подумывал, не поставить ли на одном из холмов его статую, чтобы продемонстрировать свое величие и умение отдавать должное мертвым. Или просто бросить его в ямы с остальными? Впрочем, это уже не имеет значения.
Зал, в котором он сидел, был почти пуст. С куполообразного потолка на Суллу с любовью смотрело изображение Афродиты в греческом стиле — прекрасная нагая женщина, укутанная собственными волосами. Сулла хотел, чтобы гости видели, что он любимец богов. Рабыня с кувшином стояла в нескольких шагах, готовая по малейшему жесту снова наполнить его чашу. Кроме нее, в зале был только палач, стоявший неподалеку перед маленькой жаровней и мрачного вида инструментами своего ремесла, разложенными на столике. Кожаный фартук с утра уже покрылся кровавыми брызгами, но палача ждало еще много работы.
Бронзовые двери, почти такие же большие, как те, что вели в сенат, загремели от удара латной перчаткой. Два легионера открыли двери и втащили крепкого солдата со связанными запястьями и щиколотками. Они подтянули его по блестящей мозаике к Сулле, и он увидел, что лицо солдата избито и нос сломан. Вслед за легионерами вошел писец со свитком пергамента.
