Артамонов Иванович - КУДЕЯР
— Не видеть бы его глазам моим!
Фетинья сочувственно покачала головой.
— Вон оно что? Плохо твоё дело, Катеринушка. В народе говорят: как без солнышка денёчку пробыть нельзя, так без милого веку прожить невозможно. Без милого и цветы не цветно цветут, без него и деревья красно не растут во дубравушке, не светло светит солнце ясное, мглою-морокою кроется небо синее. Да ты не печалься, однако, коли сейчас не люб суженый, потом слюбится.
— Никогда его любить не стану!
— А ты не зарекайся раньше времени! Али влюбилась в кого?
— Никто мне не мил.
— Отчего же такие слова сказываешь, будто никогда своего мужа любить не станешь? Муженёк приласкает, в алые губки поцелует, к сердцу прижмёт, вот и полюбишь тогда. А пока вытри слёзы-то, не приведи, Господи, батюшка твой увидит, со света меня сживёт. А вон он и сам пожаловал, по шагам его чую.
В горницу вошёл Микеша, придирчиво осмотрел дочь.
— Пора выезжать в церковь, лошади уже поданы, готовы ли вы?
— Готовы, касатик, готовы, — елейным голосом запела Фетинья.
— Ступайте вниз с Богом!
Внизу, в большой палате, сенные девушки накрывали свадебные столы.
— Когда пойдёшь в дом жениха, — наставляла по дороге Фетинья Катеринку, — не забудь перепрыгнуть через порог, не наступи на волчий корень[141]. Бабы-ведуньи обязательно положат его под порог от наговоров злых людей. Если, входя в дом жениха, наступишь на сию траву, быть всяким напастям, потому как заговоры злых людей сохраняют свою силу.
У ворот поместья выстроился свадебный поезд невесты. Катеринку усадили в крытую повозку, которую сопровождали родственники, знакомые бояре и дворяне. С шутками-прибаутками тронулись в путь.
Девушка выглянула из возка и увидела размытую весенним дождём дорогу. Зимой по этой самой дороге ускакали в лес те двое, что прикинулись гуслярами. Как вспомнила про них — белый свет померк, припомнилось открытое, чистое, мужественное лицо Кудеяра. Катеринка перекрестилась.
«Видать, околдовал меня этот разбойник. Избавь, Господи, от бесовского наваждения! И чего он в голову мою лезет? Ведь разбойник он, тать! Бояр, сказывают, порешил многих, а иных кнутом приказал бить. Хороший ли это человек?»
Девушка вновь выглянула наружу и вдруг отпрянула в глубь возка: ей показалось, будто совсем рядом едет смеющийся Кудеяр.
«Свят, свят, свят! Привидится же такое!»
— Мы дворяне боярина Охлупьева, жених послал нас встретить невесту и проводить её в церковь, — услышала Катеринка знакомый голос и испугалась, но не за себя, а за Кудеяра: ну как отец признает в мнимом дворянине разбойника?
Катеринка не утерпела и в третий раз высунулась из возка. Свадебный поезд находился на вершине холма, у подножия которого раскинулось селение с удивительно красивыми шатровыми постройками. Праздничный перезвон колоколов доносился с колокольни, стоявшей рядом с трехверхой деревянной церковью. Девушка повернула голову и вновь увидела Кудеяра. Какой он сегодня нарядный: белоснежная рубаха вышита по вороту и рукавам дивными узорами, вокруг шеи — богато украшенное ожерелье[142].
Рядом с Кудеяром девушка увидела Филю и ещё одного бравого худого молодца. Кажется, он с Кудеяром и Филей привозил зимой великокняжескую грамоту. Все они нарядно одеты, веселы, как и подобает дворянам, явившимся на свадьбу. Глаза Катеринки и Кудеяра встретились, он весело подмигнул ей.
«Что-то теперь будет?»-подумала девушка. Волнение охватило её, но страха не было.
Неожиданно лошади резко повернули направо и рванулись вперёд. Катеринку отбросило в глубь возка.
— Куда вы? Стой, стой! — кричали люди, сопровождавшие невесту.
Между тем лошади мчались по узкой лесной дороге, ветки деревьев и кустарников, опушённые молодой нежной листвой с силой хлестали по возку. Крики постепенно затихли, и девушка догадалась, что провожатые остались далеко позади. Это удивило её, ведь бояре и дворяне ехали верхом и им ничего не стоило догнать возок. Что же случилось?
Высунувшись из возка, девушка оглянулась и увидела, что путь преследователям преградили люди, выскочившие из леса. На узкой лесной дороге шло ожесточённое сражение.
А возок всё катил и катил, переваливаясь с боку на бок. Несколько раз он поворачивал в сторону. Катеринке стало страшно, слёзы полились из её глаз.
Долго катил возок по лесным дорогам и наконец остановился возле крытых соломой изб. Вскоре послышался конский топот, подъехали Кудеяр, Филя и Олекса.
— Ну вот мы и дома! — громко произнёс Кудеяр, соскочив с коня. Он подбежал к возку, протянул девушке руку. — Вылезай, Катеринка, солнышко моё лучезарное, не бойся, здесь тебя никто не обидит.
Рука у Кудеяра сильная, надёжная, опираясь на неё, девушка выбралась из возка.
— Ласточка ты моя ненаглядная, — прошептал ей в ухо Кудеяр и вдруг нежно привлёк к себе, поцеловал в губы, по-детски скривившиеся, припухшие.
Ах, какой сладкий был этот поцелуй! Какие славные глаза у разбойника Кудеяра. Продолжая всхлипывать, Катеринка прижалась мокрым лицом к его груди.
ГЛАВА 10
В самом начале июня 1547 года семь десятков псковичей прибыли в Москву к царю Ивану Васильевичу с жалобой на своего наместника Ивана Ивановича Турунтая-Пронского. Государь вместе с молодой женой проводил лето в подмосковном селе Островке. В день Лукьяна Ветреника[143] жалобщики явились в Островок для встречи с ним. Среди челобитчиков были иконописец Останя и колокольных дел мастер Тимофей Андреев, некогда пострадавшие от другого наместника — Андрея Шуйского.
— И откуда такая напасть на наш град? — возмущался Тимофей по дороге в великокняжеский дворец. — Был у нас Колтырь Раков. От него, слава Богу, нас великая княгиня Елена освободила. Потом сели на нашу шею Андрей Шуйский с Василием Репниным-Оболенским. Помню, шесть лет назад, в бытность митрополита Иоасафа и Ивана Фёдоровича Бельского, пришли мы к юному государю Ивану Васильевичу, и он, любезно нас выслушав, велел отозвать Андрея Шуйского с наместничества. Только было вздохнули, а тут, на нашу беду, явился Турунтай. И опять начались в нашем граде неурядицы и грабежи.
Остане и самому всё это хорошо ведомо, склонившись к уху друга, он тихо посоветовал:
— Ты бы, Тимофеюшка, поостерёгся послухов, в Москве их немало. Сказывали мне, будто наш наместник в дружках у Михаила Глинского ходит, а тот сейчас большую силу имеет.
— Царь-то когда править почнет? То Шуйские, то Бельские, а теперь Глинские верховодят в Москве, а государь-то что ж? Не для забавы, чай, венчали его на царство!
— Много ли годков-то ему? Ведь и семнадцати-то ещё нет. Удивительно ли, что бояре обманным путём норовят лишить его власти.
Челобитчики подошли ко дворцу, разговоры прекратились.
— Государь, псковичи пришли к тебе с челобитьем.
— Чего они хотят?
Михаил Глинский досадливо махнул рукой.
— А… а… безделица, чуть что, так и к самому царю-батюшке бегут с челобитьем, как будто у государя дел больше нет. Избаловались псковичи, совсем от рук отбились.
— В чём их челобитье?
— Наместники им никак не угодят. Когда правила твоя матушка, великая княгиня Елена Васильевна, был у них наместником Колтырь Раков. Избалованным вольницей псковичам он не приглянулся, пришли с жалобой к великой княгине. Та их послушала и по доброте сердечной свела Колтыря с наместничества. Понравилось, видать, псковичам такое обхождение: не угодил им новый наместник Андрей Шуйский — опять с жалобой в Москву устремились. И вновь дело их сладилось: Иван Бельский да митрополит Иоасаф отозвали с наместничества Андрея Шуйского. Не так давно ты, государь, послал туда Ивана Ивановича Турунтая-Пронского, мужа твёрдого, многоопытного, а псковичам и он не люб, вот и удумали — в который уже раз — бить челом государю, авось и ныне будет по их воле.
Михаил Васильевич не смог предотвратить появления псковичей в Островке и теперь пытался внушить государю мысль, будто не наместники виноваты, а их подданные в силу своей строптивости плодят жалобы. Он с удовлетворением заметил, что его слова возымели действие: молодой царь посмурнел лицом, брови его грозно сошлись на переносице, на бледных щеках вспыхнул румянец гнева. Теперь надо распалить его ещё больше.
— Не вы ли, государь, заботясь о процветании земли псковской, дал им нового наместника? Так им, псковичам, воля государя ничто! Али, может, Турунтай-Пронский нехорош, может, он плохой тебе слуга? Не он ли пять лет назад прогнал от наших украин крымского царя Сагиб-Гирея? В ту пору князь был во главе передовой рати. Как завидел грозного Турунтай-Пронского Сагиб-Гирей, так и побежал в свой поганый Крым.
Гнев — плохой советчик. Забыл государь, что летом 1541 года, когда со стотысячным войском приходил на Русь Сагиб-Гирей, ему противостоял не только Иван Иванович Турунтай-Пронский, но и Дмитрий Фёдорович Бельский, Семён Иванович Микулинский, Василий Семёнович Серебряный-Оболенский, Михаил Михайлович Курбский, Иван Михайлович Шуйский. О них Михаил Васильевич не обмолвился ни одним словом, ему важно было выгородить дружка своего Турунтая. Ведь именно благодаря им, Глинским, он и стал псковским наместником.
