Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога
Все находившиеся в зале невольно притихли, очарованные. Никто кроме Хэльмара не понимал содержание песни из-за незнания датского языка, но всем был понятен её высокий смысл: пел человек, тоскующий по родине. Олег не впервые слышал эту песню, Хэльмар частенько просил Эйнара спеть её, но и он с трудом удержался от подступивших слез. Ведь и он мыкается ни чужбине, страдая душой, когда видит во сне родные русские лица и далёкий Чернигов.
Из никомедийцев, присутствующих на пире, многие плакали, словно заново переживая и осознавая тяжкий момент утраты родного города. Олег заметил слезы и на лице Феофании. Женщина была все так же серьёзна и задумчива, лишь катившиеся по щекам слезы выдавали её душевное волнение. Олег не мог оторвать глаз от лица Феофании, скорбного, благородного и прекрасного. А она смотрела на поющего Эйнара, который подыгрывал себе на лютне, так, что Олег отдал бы полжизни за такой же взгляд.
Наконец песня смолкла. Сидевшие за столами мужчины и женщины пребывали в каком-то оцепенении, заворожённые и потрясённые. Струны смолкли, но высокая печаль продолжала царить в зале. Она сковала людям уста, растревожила их сердца и исторгла слезы из глаз: такова была волшебная сила песни!
Когда всеобщее оцепенение прошло, знатные матроны и вельможи со всех сторон устремились к Эйнару, который мигом оказался в центре внимания. Его одаривали золотыми монетами, похлопывали по плечам, ему говорили похвальные слова в превосходных степенях, на которые так богат греческий язык. Женщины целовали его, не стесняясь мужей и братьев, желая выразить своё восхищение столь чудесным пением. Эйнара называли новым Орфеем[120], любимцем муз, «сладкозвучным соловьём», который и бездушный камень заставил бы плакать.
Подошла к Эйнару и Феофания. Она сняла с шеи золотую цепочку с кулоном из оникса, на котором был искусно вырезан крылатый конь.
- Это Пегас, олицетворяющий духовную сущность любого поэта, певца и музыканта, а также творческий порыв, - Феофания протянула кулон Эйнару. - Пусть он помогает тебе, друг мой, и дальше творить столь же прекрасные песни.
Домой Хэльмар и Эйнар возвращались совершенно пьяными. Олегу приходилось направлять их путь, иначе они забрели бы не туда, куда нужно. Если Хэльмар был пьян от вина, то Эйнар был опьянён восторженным признанием его дара. Он шёл по тёмным пустынным улицам Родоса, опираясь на плечо Олега и разглагольствуя о красоте Феофании и о её душевной чуткости, правда, не забывая при этом в столь же восторженных словах отзываться о супругах Ксенона и Музалона, одаривших его золотыми монетами.
- Даю голову на отсечение, друг Эйнар, больше всего этих матрон восхитил ты сам, а не твоя песня, - промычал пьяный Хэльмар. - Ещё бы! Такой красавчик. Просто ангел во плоти! Ты раззадорил похоть этих слезливых матрон, Эйнар. Любая из них готова прыгнуть к тебе в постель, так что не теряйся, дружок.
Эйнар сердито отвечал, что не желает слушать такую похабщину.
- Я видел глаза этих прекрасных женщин, в них не было вожделения, - молвил он с пылким возмущением. - Я чувствовал на себе их пальцы, но в этих прикосновениях не было похоти.
- Ты наивен, Эйнар, - ворчливо отозвался Хэльмар. - И ещё многого не понимаешь в жизни. А в женщинах, дружок, ты и вовсе не разбираешься.
Олег не слушал эти препирательства, отыскивая дорогу в лабиринте улиц и переулков, стиснутых каменными изгородями и затенённых помимо ночного мрака ещё и густыми кронами деревьев, нависших сверху.
Мысли его были о Феофании.
* * *Церковь Богородицы в Никефории, предместье Родоса, привлекала внимание Олега тем, что своим куполом и архитектурными пропорциями очень походила на Спасо-Преображенский собор в Чернигове. Даже внутреннее убранство храма было отчасти схожим с внутренними помещениями черниговского собора. Вот только настенные росписи здесь были совсем другие, воспроизводившие не крестный путь Иисуса Христа, а жизнь его матери Девы Марии.
Настоятель храма преподобный Аарон приметил русского князя, который часто посещал его храм или один, или в сопровождении воинов-данов. Аарон свёл знакомство с Олегом и постепенно узнал почти все события из его жизни. Узы взаимной симпатии незаметно связали Олега и Аарона. Бывало, они уходили на задний двор и там, сидя на скамье в тени лавровых деревьев, вели долгие задушевные беседы.
Так было и в тот день, но лишь с одним исключением: Аарон и Олег решили прогуляться до часовни Святой Екатерины, которая находилась на холме шагах в трёхстах от церкви Богородицы. Холм с часовней и окружающая его платановая роща входили в храмовый участок, обнесённый невысокой, но прочной стеной из больших валунов, скреплённых глиной.
Дорожка, выложенная обломками мраморных плит, вела вверх по склону холма. Медленно идя, Аарон и Олег вели неторопливую беседу. Вернее, говорил Аарон. Ныне он решил рассказать Олегу про свою неудачную жизнь. Оказывается, до посвящения в монашеский сан Аарон долгое время был секретарём в канцелярии эпарха, потом служил в войске, предводительствуя отрядом тяжёлой кавалерии. Звали его тогда Панфилом. Частые ранения и столь же частые смены василевсов на троне Империи оборачивались для Панфила всевозможными напастями. Один василевс ценил Панфила, но тем не менее отнял у него жену. Другой преследовал за преданность своему предшественнику. Третий приблизил к себе, однако поручал ему самые грязные дела. В конце концов Панфил не выдержал и постригся в монахи. За шесть лет ревностной службы он, получив в монашестве имя Аарон, дослужился до настоятеля храма.
- И это не предел моих устремлений, друг мой, - молвил Олегу Аарон уже на вершине холма, с которого открывался чарующий вид на море и на гряду островов вдалеке. - Со временем я стану епископом, а то и митрополитом. Кто знает, быть может патриарх прикажет мне возглавить митрополию на Руси.
С этими словами Аарон хитро подмигнул Олегу. Тот лишь улыбнулся. Кто бы мог подумать, что и священническая ряса не смирит честолюбие этого человека.
Олег и Аарон задержались у входа в часовню, любуясь видом далёкой морской глади. Аарон продолжал развивать свою мысль, говоря, что лишь духовное звание даёт возможность человеку незаурядному полностью проявить себя. Ведь священники всех рангов подчиняются патриарху, но не василевсу. А в патриархи, в отличие от василевсов никогда не проходят люди ограниченные, либо просто самодуры, каким является нынешний император Никифор Вотаниат.
- Вот ты, князь, испытал на себе несправедливость от великого князя киевского, во вражде с которым потерял двух родных братьев и одного двоюродного, - продолжил Аарон. - Благодаря козням все того же великого князя оказался в плену. Теперь у тебя нет ни родины, ни власти, ни свободы. Никифор Вотаниат может пощадить тебя, но может и не пощадить. Поэтому, князь) я предлагаю тебе, пока не поздно: отрекись от мирской суеты и постригись в монахи. Я помогу тебе в этом. Служение Господу очистит от всего греховного и возвысит тебя, князь. По прошествии времени ты сможешь, как и я, стать настоятелем храма или монастыря, к тебе пойдут люди со своими чаяниями и печалями. Ты станешь посредником между прихожанами и Богом, станешь в какой-то мере властителем душ заблудших и отчаявшихся. Слово Божие есть высшая и самая праведная власть в мире, поверь мне. Ему внимают с почтением не только простые люди, но и короли.
- Ты призываешь меня отречься от жизни, в которой я, может, и не праведно жил, зато был воином и князем, - сказал Олег. - Да, ныне я низвергнут подлостью и предательством в униженное состояние, но это не значит, что я не обрету вновь свободу. Я не расстался с мыслью о мести. Я лелею свою месть в глубине души. И верю, что даже если Господь окончательно отвернётся от меня, я и без его помощи пройду свой жизненный путь, как бы тернист он ни был.
- Я не понимаю твоего упорства, князь, - вздохнул Аарон. - Ты похож на пловца, угодившего в стремнину бурной реки. Как бы ни была сильна твоя воля, однако довлеющий над тобой рок всё равно сильнее. Неразумно отталкивать руку помощи от Господа, протянутую тебе через моё посредство. Вспомни, сколько горести принесла тебе княжеская власть! Сколько раз ты смотрел в глаза смерти, будучи облечённым ею. Что завидного в этой власти? Чем она манит тебя, князь? Уж не сонмом ли опасностей, преследующих всякого властителя? Неужели прожитое ничему тебя не научило, друг мой?
Вопросы Аарона прозвучали с тем пылким чувством, с каким обычно обращается к пастве священник, уверенный в своей незыблемой правоте.
Поскольку Олег хранил молчание, Аарон продолжил:
- Вдумайся, князь. Ведь есть иная власть, не менее могущественная, чем венец правителя, и при этом более безопасная. Неужели тебе не хочется, чтобы пред тобой склоняли головы прочие князья, в том числе и великий князь киевский? Неужели тебя не прельщает великолепие, каким окружены князья Церкви?
